Солнце внутри.

Во многих моих рассказах, как-то незаметно для меня прослеживается сладкий чай и утренняя усталость. не знаю я другого утра, тогда не знала - точно.
когда я выложила этот рассказ на сайт проза.ру, мне написали комментарий о том, что у меня интересный взгляд на мир и присутствует талант Действительно, я читала и не плакала, как до того, когда вешала сюда другие рассказы. он почти безупречен, не считая пары запятых и некоторых стилистических ошибок.
Я помню тот день, когда я ехала домой через описанную станцию, помню, как впервые увидела этих черных птиц, как услышала их крики...
А еще я помню, что подумала тогда, в тот день, что вовсе я никакая не особенная, а если и такова, так наоборот. Тогда мне захотелось представить себя в такой роли, и я создала свою героиню. Героя я придумала... ну, почти... я просто придала ему человеческий облик. Я дала облик той силе, которая пришла ко мне однажны просто солнечным лучом.
в этом рассказе описаны мои личные чувства, мой маршрут домой, мое настроение в тот год, мои желания. Эта вещь писалась сама собой, почти не требуя от меня участия, словно предложения уже были кем-то сложены, а мне всего-то осталось их записать под диктовку автора.
Я порадовалась тому, как удачно вписались в текст детали, ньюансы и случайные лица. До того момента, пока я не написала эту вещь, такого наплыва литературности во мне не было. До сих пор интересно, откуда у героя такое лицо? И кто они были такми друг другу?
Встречу, спрошу....

Солнце внутри
ПРОЛОГ.
Народа в «подземке» почти не было. Редкие запоздавшие студенты, невнятного вида граждане старше двадцати пяти с явными отклонениями в психике, да извечные и вездесущие пенсионеры.
Самое время для таких личностей — почти полночь. Некоторые торопились на последние автобусы, другие просто убивали ночное время, а третьи, приблудившиеся никчемные создания, просто и покорно тащили с работы тяжелые сумки продуктов, потягивая дешевые коктейли в маршрутках и опуская глаза от яркого света.
А свет не прятался и не спешил, он ждал своего заветного часа, чтобы вновь осветить небосклон слепящими лучами солнца. Но пока что над землей царила глубокая и морозная ночь. Она была как раз одной из тех ночей, когда небо становилось безоблачным, а звезды, что целой стаей сгрудились на бархатном темно-синем фоне, только и делали, что смотрели вниз, принося людям манящий, яркий и такой холодный свет, за которым пускались в далекие плавания мореходы, разбивая о рифы свои корабли.
За этими звездами гнались поэты, стремясь отдаться на их ледяную милость и посвятить всю свою жизнь воспеванию небесных светил. По звездам отыскивали пути и дороги, ориентируясь, словно по карте, им предписывали вмешательства в судьбы людей, считая, будто их положение на небе в момент рождения может открыть истинную судьбу и предназначение человека.
Их свет разжигал и гасил пламя любви, вдохновлял на подвиги и пугал своей загадочностью... Хотя его не было видно за облаками, которые укрывали под собой всё это великолепие.
Но в метро не видно звезд. Как не видно и их королевы — Луны.
Это все она. Это она гонит души за собой, то освещая их путь, то погружая его в беспробудный мрак. У нее свой календарь и свое время. Она точно знает, когда на земле зацветут сады, а когда они укроются высокими сугробами снега. Никто и никогда не сможет указать ей иного пути. Луна — бледная, нежная и подлая — королева ночей, под чьим светом встречаются влюбленные и под чьими лучами они разбивают друг другу жизни.
Именно она чаще всего и видит, как люди отнимают друг у друга жизнь, как они крадутся в ночи, прячась от ее яркого света, в котором тускло блестит металл клинка, который через несколько минут неожиданно блеснет в пустоте и нырнет в живую плоть. Ночь скроет красные следы убийства, отдав нападавшему его добычу. А убиенный человек так и останется лежать в темной тени кустов, глядя на серебряный свет луны стеклянными,мертвыми глазами...
Но здесь нет ни Луны, ни Звезд...
Только поезда и вечный душный ветер...
В этом ветре рождаются и умирают люди, в нем твориться большая часть истории жизни, под яркими искусственными лучами электропоездов проносятся мимо мечты и желания пассажиров, каждый из которых знает, что только он на всей земле и есть самый лучший и обездоленный человек.
Никто и никогда не скажет, будто он действительно счастлив, пока всё, что он имеет не исчезнет прочь, оставив внутри только лёгкую дымку щемящей грусти. Вот тогда пронесется в голове шальная запоздалая мысль: «Я когда-то был по-настоящему счастлив...».
В душном ветре электричек, мерцающем свечении тоннелей, под покровом многих метров земли и мрамора, в середине тесной толпы родился я...
Имя мне Свет...

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Город.
Ночью шёл дождь и на утро все улицы превратились в мокрые картины ранней весны, когда свежая влага тонкой опасной корочкой покрыла ещё не успевший стаять зимний налёт льда. С голых грязных деревьев падали вниз крупные капли, нередко приземляясь на головы прохожих.
Солнце должно было вот-вот пролиться над землей, прогнав наползший туман и расстелившись над влажной почвой своими теплыми весенними лучами. Но пока что город был погружён в легкий туманец и довольствовался только тем светом, что принёс восход. Ночные тени уже исчезли, а дневные призраки ещё не появились.
Самое время сойти с ума. Или прийти в себя, как угодно.
Прохожие начинали суетиться и спешить по своим делам, окна домов постепенно стали гаснуть, а вскоре потухли и фонари. Солнце невидимо вплелось в новый день и никто бы так и не смог понять, когда же именно его лучи упали на промёрзшую за ночь, чужую и холодную землю, растопив одеревеневшие комья грязи, что легко похрустывали под ногами заспанных прохожих.
В этот город пришло новое утро, пришел новый день.
Дэйлайт открыл глаза за несколько минут до того, как первый свет коснулся почвы, едва устремясь прочь от горизонта. Он встал на колени, сложил руки на груди и произнёс несколько слов на странном и красивом языке. Судя по всему, это было нечто вроде молитвы, но, к кому она была обращена и на что направлена, этого понять было никак нельзя.
Он встал на ноги и посмотрел в окно, за которым раскинулись трущобы городских джунглей. Взгляд этого человека был чем-то похож на взгляд обреченного на смерть, который вовсе не воспринимает свою участь иначе, чем путь к осознанию себя и спасению мира.
— Это всё город, но однажды и в нём будет ясно, — как-то заговорщицки шепнул он раскинувшимся внизу улицам. Затем Дейлайт исчез в кухне, где чуть повернул тумблер радио, откуда тут же стал доноситься бодрый голос диктора:
— Не бывалые дни в нашем городе! — вещал он. — На дворе уже середина весны, а снег всё еще не спешит окончательно сдаваться под натиском солнца. Удивительная вещь! Небесное светило всё ещё остаётся холодным, прячась за облаками и не спеша подниматься выше и пригревать землю. Если подобная погода продержится ещё неделю, то это может привести к катастрофическим последствиям для нашей полосы. Сельское хозяйство...
Кухню наполнило яростное шипение чего-то жидкого, что пролилось на разгорячённую сковороду...
* * *
Она встала с постели и попыталась ступить на пол. Конечности не слушались, и девушка просто осела вниз, тихо ойкнув. Её длинные темно-русые волосы, спутавшиеся за ночь, рассыпались по худым плечам. Она откинула их назад онемевшей рукой и попыталась открыть глаза. Это действие увенчалось успехом только со второй попытки, медленно и постепенно.
За окнами был день, и тусклый свет от затянутого тучами солнца змеился в комнату из щелей в тонких шторах.
— Доброе утро, София, — иронично произнесла она сама себе. — Хотя только идиот назовёт утро добрым. Утро добрым не бывает...
С этими словами она медленно поднялась на ноги и сделала несколько неуверенных шагов, стараясь добраться до чайника на кухне, чтобы залить в рот первую порцию чая или кофе, в зависимости от того, что там окажется. Ноги были слабыми, а руки тряслись, словно с похмелья.
В квартире, кроме неё, никого не было, и это не могло не радовать. София окинула взглядом помещение: в голове начинала медленно растекаться тупая и долгая боль, обзор был каким-то странно плавающим и дрожащим, будто её мутило от морской болезни.
Через некоторое время София смогла-таки заварить себе чай и выпить большую кружку горячего напитка. Настроение улучшилось настолько, что девушка даже криво улыбнулась. От сладости содержимого её кружки слипался не только рот, но и желудок, однако спасительная глюкоза исправно делала свою работу: вскоре хозяйка квартиры обрела чёткое зрение и даже пошла раздвигать шторы в помещении.
Картина природы её вовсе не обрадовала — снова ночью шел дождь, а спрятавшееся за облака холодное солнце и сегодня не спешило согревать теплом остатки зимнего льда.
— Когда это кончится? — вздохнула она, задав риторический вопрос. — Каждый день одно и тоже. Может, у нас экологическая катастрофа? Скорей бы она всё это прибрала к рукам...
Подобные комплименты в адрес окружающего мира, самой себя и всех, кто оказывался в поле зрения, были у неё состоянием перманентным и неискоренимым. К вечеру, однако, София начинала находить во всём свою прелесть, но с наступлением ночи мысли о закостенелости окружающего начинали сводить с ума.
— Это всё город, — сказала она, сощурившись и глядя в чёрную жидкость на дне кружки. — Может, однажды и выйдет солнце... Интересно, а я доживу?
София залпом допила чай и отправилась в ванну...

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Метро.
За стёклами вагонов мелькала пустота тоннелей. Она была полна черноты и страхов. В ней таились самые жуткие воплощения кошмаров, какие только мог вообразить человеческий мозг. За стёклами электропоезда «подземки» плыли толстые провода, изредка перемежающиеся друг с другом.
Но стоило присмотреться немного получше, остановить взгляд на одной точке, как в глазка тут же начинали врезаться чужеродные образы, которых просто не могло существовать нигде, кроме Преисподней.
Поезд несется с неимоверной скоростью, но они быстрее. Они замирают зависают у стёкол и смотрят тебе в глаза, стараясь съесть твою душу. Это чёрные птицы — души всех сгинувших в огромном мегаполисе метро, зарытые и забытые глубоко под землёй, навеки брошенные всеми живыми и мёртвыми. Всё, что им сейчас остаётся, так только то, что смотреть в живые глаза людей в освещенных вагонах и провожать их ненавидящими взглядами.
Эти птицы питаются страхом и отчаянием людей, они боятся солнечного света, потому что когда-то тоже были людьми, но давным-давно потеряли свой облик, навечно растворившись в темноте тоннелей.
София стояла лицом к черному прямоугольнику прозрачных дверей и смотрела в пустоту. Её не пугали образы жителей тоннелей: вряд ли кто-то захотел бы выпить душу путешественника, пусть даже и немного заблудившегося на несколько десятков лет...
Девушка отрешенно смотрела в стекла, провожая взглядом ряды проводов, мечущиеся по стенам тени и огромных чёрных птиц, чьи большие мощные крылья уносили их прочь от поезда и возвращали обратно, а раскрытые клювы издавали душераздирающие пронзительные крики.
София смотрела на них широко открытыми бесстрашными глазами, наблюдая за ними, и ловя каждое движение. Иногда она словно падала сквозь прозрачную преграду, и птицы подхватывали её, унося прочь, принимая в свою стаю. Девушка расправляла руки и поднималась в воздух, сливаясь с темнотой...
— Эй, чего руки растопырила? — окликнул её чей-то старушечий голос, прежде сильно толкнув под колено, отчего девушка едва устояла на ногах. — Чай, не одна тут едешь-то! У, молодёжь, обкурятся всякой дряни и ходят, простым людям жить мешают!
София резко открыла глаза, на дне которых сверкнул огонь, мгновенно сжавшись в маленький комочек и исчезнув в глубине чёрных зрачков, устремясь взглядом в пол вагона.
— Сама дура, — громко и членораздельно произнесла она в адрес старухи. От неожиданности та только и смогла, что раскрыть рот и отойти подальше.
— Осторожно, двери закрываются, следующая станция: «Севастопольская», — радостно объявил механический голос и поезд вновь задрожал, пускаясь в длинный путь по подземным проходам...
* * *
Дэйлайт спустился под землю, не торопясь и не медля. Он не знал точно, куда ему ехать и зачем, просто всё то время, пока он находился в этом мире, Дэйлайт спускался в метро, садился в автобусы и прочий общественный транспорт. Он брал с собой только одну вещь — музыку. Ни денег, ни проездных, никаких вещей, лишь плеер.
Он закрывал глаза, прятал скрещенные на груди руки в широкие рукава странной длинной одежды и следовал за звуками.
На него обращали внимание, шарахались прочь, едва завидев его тень. Дэйлайт знал и знал наверняка — они все боялись только одного: обжечься.
Человек шёл в толпе, опустив голову и набросив на неё глубокий капюшон. Люди вокруг него сами по себе старались не задевать его ни случайно, ни специально, обходили этого человека так, будто встретив прокаженного. В их движениях — с виду таких обычных и ничем не примечательных — угадывалась некая жилка отрешенности, снисходительности и брезгливости. Окружающие словно так и говорили ему в лицо: «О, какое убожество! Как прекрасно, что я на него не похож!»
Дэйлайт чувствовал эти слова кожей, ощущал, как на его спине останавливаются не известно, за что ненавидящие его взгляды. Но никто, никто так и не решился задеть его ни словом, ни жестом...
— Я вас понимаю, — тихо говорил он сам себе, устало улыбаясь под капюшоном. — Я, бывает, тоже боюсь обжечься о себя самого. Но ваши чёрные птицы разорения однажды склюют вас самих...
Он спустился в метро на станции «Севастопольская», было уже около полуночи и поезда ходили нечасто. Дейлайт встал у самого края платформы, лицом к блестящим рельсам и закрыл глаза. В ушах играла странная музыка: некое смешение электрогитары, душевной мелодии и печального текста, озвучиваемого сильным, тихим мужским голосом.
В глубине тоннеля показался яркий луч электрического света, усиленно стремящийся всё ближе и ближе к небольшому количеству ожидающих на платформе людей.
Дэйлайт стоял на месте, не двигаясь и не открывая глаз, чуть опустив голову. Люди стали подходить ближе, замирая у черты безопасности, при виде надвигающегося поезда, а он так и стоял, не заботясь о том, достаточно ли осталось места, чтобы ему не свалиться под поезд. Вагоны пронеслись мимо него с огромной скоростью, потому как Дэйлайт находился в конце платформы, и железная гусеница только начинала тормозить. Полы его длинной и на редкость лёгкой одежды взметнулись вверх, ровно как и выбившиеся из=под капюшона тусклые светлые волосы.
Электричка остановилась и распахнула двери прямо напротив него, окружающие, кто успел заметить, что человек стоит с закрытыми глазами, странно покосились на него и пропустили вперед, словно боялись подхватить болезнь.
Дэйлайт чуть улыбнулся и вошел в вагон, встав напротив дверей у дальней стены, так и не открыв глаз. Стеклянные двери сомкнулись, и поезд тронулся. В плеере как раз кончился диск и сквозь бусины наушников в сознание человека ворвались звуки метро.
Пассажиры о чем-то увлеченно переговаривались, или просто стояли молча, или спали, повиснув друг на друге. Прежде чем Дэйлайт успел сменить диск, он услышал обрывок короткого диалога находившихся прямо рядом с ним пожилых дам.
— Вы слышали? Говорят, где-то был ядерный взрыв и теперь при постоянной оттепели мы еще несколько столетий не увидим ясного солнца! — произнесла низенькая сморщенная женщина в огромной меховой шапке и шубе тёмных тонов.
— Бросьте, кто вам такую чушь сказал? Просто это феномен такой, вот и всё. Скоро всё придёт в норму, — отвечала ей ее собеседница, которая была много выше и массивнее первой, в длинном тёмно-зеленом плаще и малиновом берете.
— Да, но в ближайшее время перемен не обещают, — продолжала гнуть свою линию первая. — К тому же, наше правительство...
На этих словах Дэйлайт включил плеер. Он чувствовал, как в стёкла за его спиной бьются чёрные птицы, стремясь разбить невидимую преграду. Они кричали страшными душераздирающими голосами, били мощными клювами в обшивку поезда, заставляя его качаться на ровном месте и издавать страшные скрежещущие звуки.
Человек тихо произнёс те же слова, что и сегодня утром и птицы испуганно шарахнулись прочь, оставив в покое вагон...
На дне расширенных зрачков человека в капюшоне блеснул яркий свет, поднимаясь из самых тайных глубин глаз. Под веками стало заметно светлее, но никто не мог этого видеть, потому что капюшон скрывал его лицо ровно настолько, что тень покрывала черты до носа — не больше, ни меньше.
Однако, когда через несколько станций Дэйлайт подошел к противоположным дверям, чтобы выйти, так и не открыв глаз и ни разу не схватившись руками ни за какую опору, хотя поезд прилично трясло, по вагону пошел шепоток с переменными оглядками на него, словно Дэйлайт шёл на голове. Люди стали испуганно вжиматься в стены и тыкать в него пальцами, что неистово требуя от своих спутников, да и просто от стоящих рядом людей.
На самом деле они все стояли на своих местах, а подобные действия происходили лишь в мыслях пассажиров, но Дейлайт видел все эти жесты, словно на яву. Каждому могло показаться, будто ничего и не происходит, но он знал и видел: это правда, это и есть истинная сущность чёрных птиц.
Человек вышел из вагона, подождав, пока за его спиной закроются двери, и медленно пошёл к выходу в город.
— Эй, а ну стой! — раздался позади него чей-то голос. — Тебе говорю, стой!
Дэйлайт открыл глаза, в которые тут же ударил свет, и повернулся на голос. Позади него стоял растрепанный мужичок в сопровождении двух представителей власти, которые требовательно воззрились вперед.
— Вот, это он! Смотрите, какой подозрительный тип! — визгливо верещал властям мужик, тыкая пальцем на Дейлайта. — Я его сразу приметил, он всю дорогу глаз не открывал, думаю, это какой-то очень страшный преступник.
— Разберёмся. — коротко ответил один из его спутников и сделал шаг вперед.
Дэйлайт поднял на них глаза и все трое шарахнулись прочь, прикрывая руками лица, словно яркий луч ослепил их. Человек вновь чуть опустил голову и бросился прочь. Стремительно поднимаясь вверх по ступеням эскалатора.
— Стой! — закричали трое его преследователей и бросились за ним.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Солнце.
София провела в разъездах весь день и сейчас, ближе к полуночи она сидела в салоне холодного автобуса, ожидая его отправления, которое должно было быть с минуты на минуту. Она смотрела в окно на улицу, на остановку, где ещё совсем недавно стояла и ждала транспорт, на тёмный город, погрязший в кучках бурого соляного снега, что никак не хотел сдавать своих позиций. Она разглядывала уставшими глазами тучи на темном небе, которые даже сейчас не пропускали почти никакого света, хотя и было заметно, что за облаками — почти полная луна.
Каждый день София проводила так, или почти так — в прогулках и разъездах, именно поэтому на утро её тело, не выдерживающее подобных нагрузок, почти не двигалось.
Но с каждым днём на протяжении всей этой весны она чувствовала, как силы покидают её, словно она сама, как цветок, умирала без солнечного света. Девушка тихо рассмеялась собственным мыслям.
Внезапно её взгляда коснулась странная картина: от выхода из метро выбежал высокий человек в капюшоне и резко остановился прямо под окном, из которого смотрела София. Несколько мгновений он постоял так, не двигаясь, а затем медленно повернулся к стеклу автобуса, который уже завёл мотор, намереваясь тронуться прочь, и откинул капюшон, глянув в глаза девушке.
Вначале, ей показалось, будто на неё упал луч солнца, но это чувство мгновенно прошло и, когда она опять посмотрела вниз, где должен был стоять этот странный человек, там никого не было. Автобус захлопнул двери и тронулся, а София успела отметить краем глаза, как от выхода из «подземки» к автобусу подбежали трое мужчин — двое в форме представителей закона и один в обычной куртке. Они явно кого-то искали и очень запыхались от бега, по всему же было понятно, насколько все трое разозлились от неудачного преследования.
Общественный транспорт повернул, и картина за стеклом сменилась пейзажем.
Внезапно к Софии обратился вежливый голос:
— Здесь не занято?
Девушка отрицательно покачала головой, и подняла глаза на человека, садящегося рядом с ней. Это был тот самый странный прохожий, которого она видела у метро, далее следовал ещё более простой вывод — гнались именно за ним. В салоне людей было совсем немного, да и они, преимущественно, теснились в конце машины, так что София по праву решила, будто кроме её и ее соседа поблизости здесь никого нет, так что если он окажется каким-нибудь преступником...
Девушка решила первая нанести удар, пойдя в атаку:
— Почему они гнались за вами? — прямо спросила она. — Что вы сделали?
— Ничего, — пожал плечами её сосед. — Я им показался подозрительным. Вот и всё.
— Тогда, зачем было убегать? — не поняла она. — Разобрались бы и...
— Я боялся опоздать на автобус, — перебил ее мужчина. — Мне никак нельзя было опаздывать.
— Так он не последний, — как-то робко произнесла София.
— Да, не последний, — эхом повторил он. — Но в другом нет тебя.
София испуганно посмотрела на своего собеседника.
— Ты знаешь, что такое весна? — спросил он, перейдя на «ты». — Весна — это солнце. Здесь нет солнца, — продолжил он. — Оно прячется ото всех, оно внутри. Мое имя Дейлайт. Хочешь, я расскажу тебе о солнце? Я долго тебя искал...
— София, — сдавленно произнесла девушка. — Расскажи мне о весне, — попросила она, сама не понимая, зачем она это сказала. — И скажи ещё, почему я? Почему ты решил рассказать это именно мне?
Дейлайт вздохнул и потянулся к капюшону.
— Я должен предупредить тебя о том, что тебя может испугать мой вид. Но я больше не могу так ходить. Солнце все бледнее и дальше от меня, и я больше не могу хранить его свет под материей.
Он стянул ткань с головы, и София чуть не вскрикнула. Всё его лицо было испещрено шрамами: мелкими и крупными, белыми и красными, широкими и узкими. Сквозь уродующие порезы просматривался и общая внешность человека. Дейлайт был довольно приятен, можно даже сказать, красив. У него были светло-синие, словно весеннее небо глаза — такие же глубокие и чистые, подернутые легкой-легкой дымкой белых облаков усталости. По плечам заструились светлые волосы, легкими завитками спускающиеся ниже локтей, которые отдавали странным летним запахом цветущего поля.
— Как же… — только и смогла сказать София, протянув дрогнувшую руку и слегка коснувшись его лица. Дейлайт дернулся, будто от пощечины, но, когда девушка попыталась убрать ладонь, он удержал её на своей щеке, положил на неё свою руку, которая оказалась горячей и нежной.
— Спасибо, но я не думаю, что достоин твоей ласки, — Дейлайт опустил глаза и убрал руку, София тоже медленно опустила ладонь. — Главное, — он вздохнул и посмотрел вперед, вникуда. — главное понять — солнце внутри. Внутри каждого. Ты знаешь, почему в этот год ты так себя чувствуешь? Знаешь, почему ты уходишь из дома?
Девушка покачала головой, всё больше и больше не понимая себя. Ей вдруг показалось, что она наконец-то нашла тот спасительный источник, без которого засыхала.
— Каждый человек живёт ради одного дня, — стал рассказывать Дейлайт. — И когда этот день приходит, каждый может сделать всё, чего только захочет. Эта сила спит внутри нас, ожидая того самого дня. Но ты, София, особенный человек. В тебе её нет. В тебе нет ни капли этой силы. Ты способна только на одно: искать людей, подобных мне и пить нашу жизнь.
София почувствовала, как в глубине её глаз рождается тот самый огонь, что просыпался раньше лишь в метро, когда в окна стучались чёрные птицы.
— Я не понимаю, — тряхнула она волосами.
— Всё ты понимаешь, — Дейлайт вытянул вперед руки и выставил ладони так, словно упёрся ими в невидимую преграду. В тот же миг шум вокруг них умолк, картина ночного города стала медленно таясь и вскоре исчезла вовсе. Теперь же вокруг обоих собеседников, внизу и вверху от них раскинулось звёздное небо. Огненные шары звёзд были далеко, но их свет, отражающийся от волос Дейлайта, заставлял София прикрывать глаза. Мириады крохотных светил кружились тут и там, складываясь в неведомые созвездия и знаки, налепленные на чёрный бархат Вселенной.
— Посмотри на меня, — властно произнёс Дейлайт, и девушка не посмела ослушаться, подняв на него глаза. — Смотри, смотри! Это всё — люди. Люди, у которых внутри есть солнце. Оно греет их и только их. Но иногда эти солнца встречаются вместе, и тогда на свете появляется новый человек, несущий в себе свет. Таким людям всегда неуютно где-нибудь под землёй, они не могут долго выносить душную толпу, искусственные лампы и чёрных птиц за стеклами вагонов, хотя и сами не видят их.
В этом свете родился я. Я прошел многое и ты — не первый человек, которого я встречаю на своём пути. Как ни странно, но я пришёл именно оттуда, из темноты и глубины. Поэтому я стою с закрытыми глазами, ожидая прибытия поездов, поэтому не снимаю свой капюшон.
Люди боятся меня, боятся обжечься сочащимся из-под моих век солнцем, они давно забыли и привыкли жить без солнца. Они больше не помнят, что такое иметь его внутри.
А оно здесь, совсем рядом, София...
Дейлайт расправил плечи и раскинул в стороны руки, склонив голову вперед. Девушка увидела как он начинает светиться изнутри, как ослепительные лучи разрывают его плоть, причиняя страшную боль.
— Я не хочу, — прошептала она, а на её глазах заблестела радужка слёз. — Я не хочу стать одной из этих птиц... Пожалуйста, не уходи вот так, не уходи сейчас! — она пошатнулась и упала на колени. — Ты не можешь оставить меня после того, как я увидела солнце, Дейлайт...
Свечение прекратилось, и он опустил руки, исподлобья посмотрев на Софию.
— Да, не могу, — горько произнёс он. — Я пытался, долго пытался избавить себя от мыслей о тебе и понял, что однажды, когда придёт моё время выбирать между мной и тобой, уйду я. Но я не могу этого сделать... пока не отдам тебе вот это, — Дейлайт подошёл к ней и поднял девушку с колен. Затем он разжал правый кулак и протянул Софии маленький бело-голубой цветочек с жёлтой бархатной каёмочкой.
— Это Звёздный Цветок. Он напомнит тебе о том, что есть солнце, есть небо и облака. Я должен уйти, София. Но не плачь, — он стал вытирать горячие слёзы, градом катящиеся по щекам девушки, легко-легко касаясь её кожи. — Не плачь, посмотри на себя. Видишь, — он улыбнулся, и в его глазах сверкнули лучи света, — видишь — теперь солнце внутри тебя. Прости меня, я не могу зажечь свет в том, у кого его нет. Но я могу подарить этому человеку свой...
Прощай, девочка моя! Я всегда буду рядом с тобой. Неси мой свет, как свой собственный и храни Звёздный Цветок, как память о самой себе...
Их пальцы лишь на мгновение сплелись воедино и медленно потянулись в разные стороны, не желая выпускать друг друга из объятий.
Дейлайт раскинул руки, выгнулся назад, и Софию ослепила яркая вспышка, сопровождаемая громким криком растворяющегося в темноте светлого человека...

* * *
Девушка в легком весеннем плаще, с накинутым на голову капюшоном спустилась по переходу метро и остановилась в конце платформы, ожидая прибытия поезда. В ушах у неё звучала музыка. Но вот раздались последние ритмы заключительной песни, и ей потребовалось сменить диск. Пока она занималась этой нехитрой задачей, до не долетели обрывочные слова чьего-то диалога:
— Сегодня солнце прямо так и палило! Просто удивительно! А синоптики опять обещали пасмурную погоду...
Она нажала на кнопку воспроизведения и закрыла глаза, сунув руки в карманы и опустив голову. На губах Софии играла легкая грустная улыбка...
Прибывший поезд взметнул вверх полы её плаща и выбившиеся из-под капюшона темные волосы, а чёрные птицы метро шарахнулись прочь.
Двери распахнулись прямо напротив неё и она вошла в вагон, не открывая глаз.
— Солнце внутри, — сказала она тихо на том же языке, на котором говорил это и Дейлайт.
Эмина.
11. 02. 05.

@музыка: Лейсим.

@настроение: солнечное.

@темы: Творчество. Рассказы.

---

Рассказ человека.

Сегодня я опять задумалась о вере. Открыла один из своих старых ассказов, который не поражает глубиной и действиями. Просто он о человеке, который практически дословно изложил мне эту историю. Это был первый рассказ, в котором я задумалась о том, что можно просто описывать хронику событий рассказчика.
Его конец, и его мораль, удивили даже меня. Не могу сказать, что я сама особо симпотизирую кому-то из героев: у каждого из них была своя правда. Этот рассказ о вере, о пути, о цинизме и о грехе. Но он получился настолько разнообразным и неоднозначным, что я сама не могу его судить.
меня, конечно, там не было, но Имлатор - действительно был тем, кем был. Он стал властелином и вернулся обратно в монастырь, так никогда и не рассказав никому о своем видении, погнавшем его в путь.
Его имя - Солнечный Луч - до сих пор напоминает мне о том, что солнце - есть для всех, не зависимо от того, верят ли в него или нет.
А еще этот рассказ причиняет мне тупую, ноющую боль, только я никак не могу понять, чем именно.
может, от того, что он немного скучноват, так является хроникой событий, без моего вмешательства в сюжет, а может, от того, что я словно побывала в шкуре монаха, битого и забытого только потому, что он не был похож на остальных.
Но рассказ достоин того, чтобы жить, ибо он и есть жизнь, жизнь одного человека, рассказ одного человека...

Рассказ человека

За спиной остался город из стекла и камней,
Фантастическим узором бесконечных огней,
И, наверное, скоро мы вернемся назад,
Посмотри на меня ещё раз, посмотри мне в глаза.
Пикник «Пикник»
ПРОЛОГ.
Однажды наступает нечто вроде пустоты. Но это не она. Это чувство гораздо более сладостное и мучительное. Оно растет внутри так незаметно и естественно, что не сразу понимаешь — это конец.
Какое-то время ты ещё надеешься на продолжение пути, ищешь свою веру в том, что так тянет тебя к себе, смотришь на людей, пытаясь понять, где же твоё, принадлежащее только тебе? А потом приходит оно... Маленькая трещина внутри тебя, что таилась там с самого твоего рождения, ширится всё больше и больше и однажды превращается в непреодолимую пропасть.
Падая в неё, душа пытается цепляться за какие-то вещи, бывшие некогда святыми: родные, друзья, жизнь, вещи, вера... Но родные люди смотрят в твою сторону с жалостью к больному калеке, друзья предают и бросают, братья по вере отрекаются и забывают, что ты сделал для них и какой ценой тебе это удалось. Вещи начинают нависать со всех сторон, пугают и давят собой, а вера... Вера остаётся, ширясь вместе с той бездной, которая поглощает тебя изнутри.
Можно отречься от всего, что было когда-то свято, можно забыть тех, кто был рядом с тобой, можно бросить начатое дело и повернуть назад, можно стать атеистом, но никогда, никогда нельзя забыть себя. Никакая сила не способна убить в человеке его самого. Прошлое догонит тебя через столько лет, что ты и сам позабудешь своё имя. А оно найдёт тебя, напомнит о том, кто ты есть, и покажет, кем ты стал...
Это сильнее памяти. Это стремительнее жизни и дольше смерти, это — ты сам..
Нельзя забыть себя самого, даже если забыл то, кем ты был...

* * *
— Отрекись! — вскричал человек, сжимающий в правой руке меч, который намеревался обрушить на голову стоящего перед ним спиной человека, бессильно опустившегося на колени. — Отрекись, иначе я убью тебя!
— Смерть — ничто, — обронил его противник, вдыхая влажный воздух, сумерками клубившийся вокруг него.
— Я предлагаю тебе вечную жизнь вместе с остальными твоими братьями, которые оказались куда умнее тебя! Отрекись от себя и своей глупой веры, присоединись к нам и у тебя будет всё, о чём только можно мечтать! Иначе я убью тебя, клянусь богом!
— Каким именно? — усмехнулся стоящий в пыли человек. — Тем, от которого я должен отречься? Или каким-то ещё, от которого пока отрекаться не стоит? А может, это только пока он — бог, а потом ты станешь на моё место и точно также некто с оружием в руках станет требовать от тебя отречения от тех канонов, к которым ты только что воззвал? Решил убить — убей...
Меч тускло блеснул в свете полной луны, и стремительно полетел вниз, намереваясь срубить голову противнику...
* * *
Рассвет пришёл рано. Холодное солнце этих краёв задорно отражалось от глади озера, что лежало прямо перед развалинами старой обители в глубине густого хвойного леса. Первые лучи света ярко поблёскивали на зеркальной поверхности водоёма, играя на ней сонями тысяч бликов.
Приближалась осень, дни становились холодней, ночи — длинней, а ветер то и дело отдавал колючей свежестью, и приносил забытые за лето запахи смерти, которая неизбежно должна была накрыть всю землю, успокоить её до следующей весны, окутать тяжелым грустным сном.
Человек встал с первыми лучами солнца. Он не ждал их, чтобы проснуться, просто такое поведение было скорее привычкой, отголоском прошлой жизни, которая осталась далеко позади. Он встал с кучи пряного сена, на которой провёл ночь, расправил плечи и подошёл к маленькому полуразвалившемуся от времени и стихий, пытавших его долгое время, окну. Человек посмотрел на озеро прямо перед стенами ветхой обители, чуть сощурив глаза от слепящего света солнца, и ласковым взглядом обвёл раскинувшийся перед ним лес, в густых ветвях которого также путались первые лучи светила.
Но, постояв так всего мгновение, он тряхнул спутавшимися ото сна тёмно-русыми волосами, которые прядями падали ниже плеч, и его взгляд внезапно стал пустым и отрешённым. Словно у человека, веровавшего некогда в солнце, но позабывшего на минуту, что уже давно потерял эту веру.
— Да прибудет свет солнечный с миром этим и всеми, кто его населяет, — произнёс он, отводя печальные черные глаза от озера и поворачиваясь спиной к окну. Затем он оправил на себе потертую, местами рваную и заплатанную черную рясу и направился вниз по крутой каменной лестнице, которая должна была привести его к выходу их помещения. Ступени на ней были крутыми, местами их не было и вовсе, но это, как, впрочем и винтовая конструкция средства спуска, ничуть не взволновали постояльца обители. Он легко преодолевал широкие пролеты между отсутствующими ступенями, либо просто перепрыгивая их, либо, если расстояние было совсем уж немило велико, легко делал в воздухе сальто, отталкиваясь с места и крепко вставал на ноги на нужной каменной плите.
Выбравшись наружу, монах скинул рясу, под которой оказалась длинная исподняя рубаха, и с разбега нырнул в прохладную озерную воду. Он плавал несколько десятков минут, после чего вылез на берег и оделся. Мокрые волосы, прилипшие к лицу, человек отжал, скрутив их в тугой пучок, затем оторвал от рубахи длинную полоску ткани и завязал их в хвост, не давая возможности просохнуть.
— Сохрани, солнце, этот свет, — произнёс он, опустив голову и прикрыв глаза. А потом снова стал прежним, каким и был уже долгое. Почти несчётное время до этого.
В чёрных глазах монаха блестели осколки прошлой веры, веры, которую он давно уже потерял, от которой его отрешили и которая сама, казалось, отрешилась от него. В них сверкали искорки прошлых лет, прошедших деяний и исхоженных путей, что не принесли ему ничего, кроме всеобщего презрения и изгнания. В глубине тёмных, почти неотличимых от радужки зрачков этого человека лежали маленькие солнечные блики, притаившиеся на самой глубине, на самом дне души, зеркалами которой были его глаза.
Он уже забыл, когда в последний раз молился своему богу, он забыл его имя и место, откуда пришёл. Помнил только своё имя: Имлатор, Солнечный Луч.
— Имлатор, — повторил он вслух, словно проверяя, как оно звучит, не потерялось ли оно в нём самом. Человек напоминал себе своё имя каждое утро, и каждое же утро всё меньше и меньше радости слышалось в его голосе, а сейчас он понял, что её не просто не осталось, а на место удовольствия от крошки памяти о самом себе пришло безразличие и пустота. Хотя, вряд ли это была именно она, скорее уж пустошь, нежели пустота.
— Имлатор, — повторил он ещё раз, словно безумец, запомнивший последнее, что произошло с ним перед тем, как он лишился рассудка.
Вещей у него было немного, кроме тех, что были на нём, да оружия: короткий нож с широким лезвием, дакороткий лук с несколькими стрелами в потертом колчане, за которым он вернулся в каменную постройку. Была еще дорожная сумка, пара мелких монет и ломоть зачерствевшего хлеба. Монах бросил прощальный взгляд на обветшалый приют, где провёл несколько дней, после того, как ему крепко досталось от нескольких горожан, которым не понравился его вид, и повернулся, чтобы уйти прочь.
Имлатор зашагал через густой лес без особой надежды выйти куда-либо. Скорее уж он желал никогда отсюда не выбираться, нежели действительно найти какую-то дорогу. Человек, потерявший веру, но всё так же, как и ранее произносящий слова молитв поутру, желая солнечного света всем, кому он был необходим просто потому, что солнце греет всех, шёл по лесу, чувствуя расходящиеся волнами по его телу отголоски прошлых ран.
Нет, он не был скован моральными принципами, мог оказать достойное сопротивление почти любому противнику, если тот не обладал какими-то особыми качествами, но в тот раз их было куда больше, чем он мог взять на себя. Нападавшие не били со спины, не подносили подлых сюрпризов, их просто было больше его в несколько раз , вот и всё.
Но ничего страшного Имлатор в произошедших событиях не нашел, отнесясь ко всему, как к должному. Почему, собственно, он должен в чём-то винить тех, кому не приглянулся он лично? Он или его одежда, а может быть, вера, которой у него и не осталось-то в общем?
Всё, что ему сейчас осталось, это идти через лес, не выбирая дороги, и не надеясь на завтрашний день, как не надеялся он и на наступивший.
Что ещё остаётся у человека, потерявшего самого себя? Солнце, разве что... И память...
* * *
На город опускалась ночь. Сумерки туманили даль, сгущаясь у самого горизонта. В этих местах ночи не отличались особым холодом , как и дни — теплотой, а смены времён года, по большей части, вообще были условностью. Конечно, выпадал снег, шли дожди, дули сильные ветра и пекло солнце, но температура редко преподносила сюрпризы.
Человек в потрёпанной старой рясе, сливавшейся по цвету с набегавшими сумерками, вошел за пределы города после того, как солнце совсем скрылось за горизонтом. За спиной у него были переброшены короткий лук и колчан стрел, за голяшкой сапога был надежно спрятан широкий нож, через плечо он нёс небольшую дорожную сумку, где было немного денег и совсем чуть-чуть еды.
Стоило найти какой-нибудь постоялый двор или иное место для ночлега: город не слишком-то располагал к ночевкам под открытым небом. Путник шёл осторожно, но особенно не таился. Он осматривался по сторонам, стараясь не поднимать головы, на которой был одет капюшон, скрывающий его глаза.
Внезапно, где-то в середине города, когда он уже увидел высокое здание, бывшее, очевидно, таверной, его внимание привлекла некая сцена. Человек остановился в тени ближайшего дома и стал всматриваться в темноту. Напротив него стояла девушка, судя по голосу, лет двадцати с длинными светлыми волосами, которые спускались до самой талии. Её окружали пять крепких мужчин, недвусмысленно намекая на то, что совсем не против провести с ней ночь. Девушка отступала всё дальше и дальше от них, пока не упёрлась спиной в стену дома, а мужчины вплотную подошли к ней, протягивая руки и стремясь поскорее получить желаемое.
— Не надо, прошу вас! — испуганно лепетала зажатая в угол девица. — Отпустите меня, вот там есть таверна. — она кивнула в ту сторону, куда шёл путник, — там вас обслужат, как полагается.... Поймите, я не работаю официанткой!
— Да плевать нам, кем ты работаешь! — басом ответил ей один из мужчин. — Мы тебя хотим и всё!
— Не надо, пожалуйста! — голос девушки стал срываться от слёз.
— Отпустите её, — спокойно сказал путник, вышедший из тени дома и подойдя к компании.
— Ты ещё кто такой? — опешили мужики, развернувшись к нему, а девушка тут же поспешила воспользоваться ситуацией и юркнуть за спину подошедшего человека.
— Это же монах какой-то! — рассмеялся другой мужчина. — Он ничего нам не сделает, ему вера не позволит! Эй, красавица, — обратился он к жавшейся за монахом девушке, — иди сюда, мы тебя не обидим!
Мужчина сделал шаг вперед. Путник легко и быстро снял с себя лук со стрелами и дорожную сумку, отдав их девушке и попросив подержать.
— Ты же не станешь с нами драться, монах? — всё так же насмешливо произнёс горожанин, приближаясь к ним. — Ты же монах, тебя нельзя.
— Ничего, — успокоил их человек, откинув капюшон, отчего его длинные темные волосы рассыпались по плечам, — я замолю...
От первого удара он просто увернулся, и кулак нападавшего рассёк воздух. Мужчина не удержался на ногах и упал на дорогу, сильно ударившись лицом о мостовую. Остальные моментально окружили путника, оттеснив от него девушку, которая осталась теперь в стороне, наблюдая за происходящим. Мужчины достали оружие — у кого, что было: нож, кинжал, короткий меч и даже кнут. Последний его хозяин попытался накинуть на шею противнику, но монах вовремя подставил крепкую руку, и кнут больно обжёг предплечье, обвиваясь об него. Это обстоятельство ничуть не смутило путника: он схватил протянувшуюся от него к противнику нить и, намотав её на руку, резко дёрнул вперёд, выбросив ногу для удара.
Получилось то, чего он и ожидал — этот человек уже больше так и не встал в тот раз.
Оставалось ещё четверо. Двоим он сломал руки, поймав их удары и вывернув запястья, одного, кажется, убил, не рассчитав силу удара, и сломав ему трахею ребром ладони, а последний, нахватавшись изрядной доли тумаков, поспешил просто скрыться в опустившейся на город ночи.
Путник резко обернулся в сторону убегающего человека, взметнув вверх пряди волос и, прикрыв глаза, глубоко вздохнул. Затем он вновь надел на голову капюшон, и подошёл к замершей в стороне девушке, протянув руку за оружием. Та молча подала ему его вещи, и подняла на своего спасителя испуганно-радостные глаза.
— Ты красива, — глянув на неё из-под капюшона, сказал монах. — Но с твоей внешностью и твоей фигурой я бы не советовал тебе поздно разгуливать по улицам.
Человек одел на себя оружие и сумку, повернувшись в сторону таверны и пошёл к высокому зданию, намереваясь найти там ночлег.
— Моё имя Глория! — крикнула она ему вслед, сделав несколько шагов за монахом. — Ты можешь остаться у меня... Если хочешь.... Я не имею в виду ничего такого, просто зачем тебе идти в таверну, если у меня есть свободная кровать и я хочу хоть как-то тебя отблагодарить...
Путник резко остановился и обернулся к подошедшей девушке.
— Я не имею в виду ничего плохого, я не стану приставать к тебе, да и ты, наверное, тоже, — она опустила глаза, словно побоялась смутить его таким предложением.
— Если ты думаешь, что моя вера не позволит этого, ты ошибаешься, — сухо ответил он. — Я атеист, причём, очень старый.
Глория подняла на него глаза и смущенно улыбнулась, давая понять, что он правильно понял её смущение насчёт него.
— Моё имя Имлатор. Идем...
* * *
— Мы знаем, кто ты, монах! — крикнул в его сторону один из десяти окруживших Имлатора человек, держа в одной руке зажженный факел, а в другой острый, поблёскивающий в последних лучах заходившего солнца, меч. — Ты один из Братьев Солнца, который сошёл с ума и которому, якобы, было божественное видение. Но нас ты не обманешь, мы знаем, на что способны ваши братья, а посему кое-что для тебя приготовили.
Мужчина достал из-за пазухи небольшой пузырек с черным содержимым, и разбил его оземь. Содержимое моментально расползлось кругом перед кольцом горожан, сжимавших клинки, заключив Имлатора в невидимую и не осязаемую для обычного человека тюрьму.
— Ты вы, значит, Лунная Каста, — как-то слегка раздосадовано произнес человек в черной рясе. — Мне стоило бы догадаться раньше..
— Ты не сможешь выйти из Круга Ночи, пока солнце не взойдёт над землёй, или пока я сам не сотру часть этой преграды.
Мужчина шагнул к Имлатору.
— Дайте ему меч! — крикнул он в толпу собравшихся за его спиной. — Посмотрим, на что ты способен...
Кто-то из горожан бросил в круг клинок, упавший точно у ног монаха. Тот откинул капюшон, под которым был перехваченный какой-то верёвочкой тугой хвост длинных волос, и медленно поднял оружие.
Бой был долгим и изматывающим. Оба противника отлично владели оружием, оба были сильны, но только один — духом. В пустых глазах второго не читалось ничего, кроме желания достойно закончить этот бой. Еще в начале Имлатор проводил прощальным взглядом заходящее солнце, словно и не надеялся больше его увидеть. Но подобное поведение совсем не было вызвано поединком: он каждый вечер провожал светило на покой, и каждое утро встречал его, желая его свету разливаться повсюду.
В какой-то миг горожанин выбил у монаха из рук меч, и рассёк ему бок. Имлатор откатился от нападавшего, а затем, сжавшись в комок, внезапно бросился на мужчину, повалив его наземь. Тот растерялся и не сразу понял, чего добивается его противник, а Имлатор в мгновение ока схватил руку горожанина и провёл ею по черте Тьмы. Разрывая Ночной Круг. Не дождавшись ответных действий, он побежал прочь, сквозь редкие тонкие деревья, воспользовавшись представившейся ему возможностью и замешательством горожан.
Человек бежал, падал и вновь бежал. На запад. За ускользающим в ночном небе солнцем, которого уже и не было видно, но он знал — оно где-то там, оно всегда было там, оно всегда ждёт своих братьев.
По его следам неслись люди, стремящиеся достичь только одной цели — убить. Убить и забыть обо всём, словно ничего и не было.
Посему, он бежал прочь...
На запад...
* * *
Домик оказался маленьким, но уютным. Глория быстро накормила своего гостя и указала на скромную кушетку в углу комнаты. Человек был вовсе не против, скорее даже наоборот.
Наконец, все приготовления ко сну были окончены, и Глория, затушив свечу, устроилась на своей кровати. Имлатор к тому времени уже почти спал, потому как он-то особенно не церемонился и, сняв одежду лёг под тонкое одеяло. Через некоторое время девушка застонала и вскрикнула, сев в постели.
— Что случилось? — спросил Имлатор, приподнявшись со своего места и посмотрев в сторону, где была Глория.
— Мне... кошмар приснился, — всхлипнула она.
— Тогда встань попей воды и ложись на другой бок, — просто ответил ей её гость. Прошло некоторое время, прежде чем монах понял, что ему не спится. Он сел в постели, опустив голову на руки.
— Не спится? — донёсся до него мягкий голос Глории, которая, очевидно, тоже не смогла более уснуть и просто ждала удобного случая, чтобы поговорить.
— Не спится. — согласился он с ней.
— Знаешь, Имлатор, если бы ты не был..., — начала было она. — Хотя какая разница? — девушка глубоко вздохнула. — Ты мне нравишься, я не стану этого скрывать, но...
— Тебя смущает моя одежда, или то, что она символизирует? — тихо произнёс он ей в самое ухо. Неслышно приблизившись к Глории. Девушка испуганно подскочила и уставилась на него округлившимися глазами.
— Как ты смог это сделать?
— Хочешь маленькое чудо, Глория? — вопросом на вопрос ответил Имлатор. — Я давно ничего подобного не совершал, а сегодня вдруг захотелось. Только не требуй от меня ничего большего, нежели получишь, и не спрашивай меня, как я это сделал.
Девушка только кивнула. Человек повёл руками в стороны, и в помещении разнёсся запах цветов, смешивающийся со свежестью только что прошедшей над городом грозы, опустившийся на поле скошенной поутру травы и растаявшей дымкой в облаках. Где-то в темноте домика послышались тонкие приятные голоса неведомых птиц, а по стенам внезапно стали метаться редкие солнечные зайчики, гаснувшие в облаках, что заполонили своды жилища.
— Что это? — Глория легко, словно в дурмане опустила голову на колени присевшего рядом с ней человека. — Что со мной происходит? Имлатор, ты ведь не станешь пользоваться моим положением? — уже как-то сладострастно спросила она, утыкаясь лицом в его крепкий пресс.
— Ничего, я замолю. — сказал он. — Это дар моего прошлого, моей веры. Всё, что ты сейчас слышишь и видишь останется и утром.
Человек рывком поднял девушку за плечи, притянул к себе и поцеловал. Она не сопротивлялась....
* * *
День кончился, и сумерки вновь напомнили о том, что в мире есть ещё и ночь, чьи права не должны ущемляться. Человек с оружием за спиной шёл по кривой дорожке в гуще хвойного леса. Черные глаза устремились прочь, провожая заходящее за горизонт солнце.
Только на запад.
Словно он и впрямь до сих пор гнался за солнцем. Будто верил в себя, помнил своих братьев. Нёс веру, пытаясь... А чего, собственно, он желал добиться? Чего хотел? От кого бежал? Все, кто когда-то встречал этого человека, забудут его лицо. Даже если и не захотят этого. Даже если он сам пожелает им помнить себя..
Это маленький подарок его бога. Это маленькое наказание солнца. Не смотри на светило ослепнешь. Никому, или почти никому не дано просто видеть небесное светило. За всё надо платить...
Человек шёл не спеша и не медля, опустив глаза в дорогу.
Где ты, бог? Где твои преданные братья, которые сами однажды изгнали одного такого только за то, что он действительно видел нечто, заставившее его пуститься в дальний путь, чтобы выполнить поручение, тайну которого он так никому и не открыл.
Этот человек, бывший некогда истинным адептом Братства Солнца, взял маленький листочек, на котором были тщательно выведены чьей-то аккуратной рукой слова старинного заклинания, положил его в цилиндр черного стекла и ушёл прочь, оставив свою касту, которая обещала молиться за его возвращение.
Но время шло, а конца дороги монах так и не видел. Он был на многих местах, служил и преклонял, становился господином и рабом, играл и позволял судьбе бросаться им, будто костью, но окончания пути так и не нашёл.
И вот однажды, проснувшись поутру, он понял, что больше не верит никому: ни богу, ни себе, ни людям, ни теням. Человек пытался вернуть себе утраченный смысл, бродил по самым далеким тропам, с головой окунался в жестокие и несправедливо трудные дела, но так и не смог ни к кому воззвать, обходясь исключительно своими силами.
Как объяснить человеку, преданно смотрящему в рот жирного, откормленного священника, что тот бог, в которого он призывает его верить, создан только для того, чтобы дать этому толстопузу предлог отобрать у тебя последний кусок хлеба «во славу его» и положить этот кусок в свой живот «во благо его»?
А как говорить с человеком, который не знает, что такое потерять себя в свете луча и всё же радоваться приходу его?
Имлатор шёл по дороге через лес, держа путь на запад, уходя прочь за ускользающим солнцем...
* * *
Человек перестал бежать и просто упал, лишившись последних возможных сил. Из раны на боку текла липкая тёплая кровь, в глазах потемнело, то ли от сумерек, то ли от усталости. Ноги и руки болели так, что лучше бы их не было вообще, а сердце бешено колотилось, норовя вырваться из груди....
К нему подошёл тот же горожанин, что и дрался с ним в Кругу, подошёл медленно и церемонно, в каждом шаге выражая истинное презрение и снисхождение. Монах поднял глаза на звук шагов, ступавших по мягкой песчаной земле. Он увидел высокие сапоги из толстой кожи, на которых кусками засохла давншняя грязь. Сапоги остановились напротив его лица.
— Встань, — презрительно сказал человек. — Ты противен мне, но я всё же хочу кое-что тебе предложить.
Имлатор поднялся на ноги и посмотрел в глаза противнику.
— А как же остальные? — склонив голову на бок, спросил он. — Они тоже хотят мне что-то предложить?
— Они ищут тебя в другой стороне, я послал их туда, — пояснил горожанин. Моё имя Клей, если тебе интересно, — он помолчал немного, осторожно перехватив обнаженный меч другой рукой и сделав несколько шагов из стороны в сторону. — Эти люди, по сути своей, глупцы, ожидающие немедленных чудес. Но мы-то с тобой знаем, что ничего подобного быть не может, — продолжил свою тираду Клей. — Я хочу предложить тебе отречься от своей веры и стать адептом Луны. Присоединяйся к нам и обретёшь потерянное.
— А ты знаешь, что я потерял? — усмехнулся Имлатор, поворачиваясь спиной к Клею и обращая взгляд на небо, где ещё так недавно светило огромное солнце, солнце, которое всё равно светило всем, в кого бы они не верили.
— Я знаю, что ты ищешь. Если ты не веришь в бога, это ещё не значит, что он не верит в тебя. Наш бог верит во всех и в каждом живёт некая часть его. Отрекись — и будешь прощён, отрекись — и станешь свободен. Отрекись, или я убью тебя! — Клей поднял меч на Имлатора, который, словно увидев его жест. Опустился на колени и раскинул руки.
— Смерть — ничто, — сказал он, улыбаясь. — Смерть — это только переходная стадия. Каждый день на землю спускаются сумерки, они убивают день и рождают ночь. Чтобы потом убить и её. Породив ясное утро...
— Отрекись!
* * *
— Теперь я могу умереть, — Глория погладила мужчину по голове. — Ты подарил мне куда большее чудо, чем я могла себе представить. Смерть для меня теперь ничто...
— Скажи, — Имлатор ласково провел рукой по горячей щеке девушки, — ты могла бы уйти со мной?
— Да. — не колеблясь сказала она. — Ты стал для меня большим, чем просто первый мужчина. Ты стал кем-то вроде... вроде старшего... Просто. Старший. Ты подарил мне любовь...
— Девочка моя, — чуть не рассмеялся ей в лицо человек. — Я не знаю, что такое любовь, а посему и не могу дать её тебе. Покажи мне, что это? Покажи, как она выглядит, зачем она нужна? — Имлатору явно стало весело. — Расскажи мне о ней, о любви! Знаешь, когда я ушел ото всех моих друзей и соратников, я искал только одного — исполнения видения, что мне однажды пришло.
А потом шли годы и видение стало исчезать, как луч света, меркнущий в медленных сумерках. И я подумал: «Что, если уйдёт и моя вера, сам я? Что я стану делать?» Но время шло. Мне встречались сотни людей, но десятки из них были достойны называться людьми. Я видел мельника, чья мельница обеспечивала зерном весь прилежащий к ней город. Он сказал мне: «Вот моя мельница и я в неё верю, она даёт хлеб, а значит — и жизнь...».
И я подумал, что это, наверное, и есть то, зачем стоит жить. Затем мне встретился старый священник. Вся его семья давным-давно умерла в жутких мучениях, от страшной болезни, но он всё равно верил в своего бога и каждое утро молился ему, прославляя его имя. Он сказал: «Вот моя вера и я знаю, что нет бога иного, чем мой, а по сему я жив верой своей...».
Я подумал, что вот оно, счастье, когда всё, чего тебе и надо, так это только знать, что других богов нет. Счастье в неведении.
Последним я видел человека, чьи дела и душа были столь черны, что не снилось и ночи. Он говорил мне о свободе морали, об отсутствии запретов и сладости грехов. Тогда и я решил, будто это и есть конечная цель моего пути.
Сейчас я лежу рядом с тобой и ты говоришь мне о любви... Так покажи мне, что это такое?
Глория молчала, только перевернулась со спины на бок и прижалась к Имлатору.
— Я говорила серьёзно, я готова к смерти.
— Только не ради меня, Глория, — зажмурившись и крепко её обняв, сказал человек.
Утреннее солнце робко заглянуло в окошечко дома, где беспробудно спали двое: молодая, улыбающаяся во сне девушка и уставший атеист, в чьих глазах, в первые за много лет, снова блеснул слабый свет...
* * *
Имлатор открыл глаза от сильного удара оземь. Его волокли по каменной улице города, который при свете дня оказался жутко мрачным и унылым. Отовсюду нависали большие, холодные на взгляд дома, а улицы были вымощены серым камнем. Человек обнаружил, что вполне себе одет, хотя и не помнил, когда он успел это сделать, а надеяться на то, что ему кто-то помог было просто глупо. Значит, сам. Встал, наверное, пока девушка спала...
Разобраться бы ещё, что творится вокруг...
Позади него толпилось множество людей. Человек глянул вверх и понял, что сейчас, должно быть, около полудня, может, чуть позже. Через некоторое время процессия внезапно остановилась, и от толпы отделилось несколько человек. Монах сразу их узнал — это были те, кто вчера встретился ему по дороге в таверну...
Двое из них несли, а точнее, так же волочили по камням чьё-то тело, длинные светлые волосы которого свисали до земли, качаясь в такт безвольно опущенной голове.
— Глория, — тихо произнёс Имлатор.
— Посмотри, монах, — обратился к нему один из мужчин, — она страдает из-за тебя.
— Глория! — громко произнёс он. — Она же тут не виновата, — сокрушённо покачал он головой.
Внезапно девушка дёрнулась и подняла голову. Посмотрев на Имлатора сквозь растрёпанные волосы.
— Я же сказала, что готова к смерти, — мягко произнесла она, от чего в груди монаха что-то надломилось и замерло.
— Только не ради меня! — крикнул он, пытаясь освободиться от крепких рук, волочащих его по земле. Он запомнил её голос и взгляд на все те дни, что оставались впереди. Глория умерла через несколько мгновений после этих слов, оставшись брошенной где-то на вонючих улицах города, позабытая всеми только за то, что предпочла одного мужчину всем остальным, согласившись уйти с ним на следующий день, которого ей было уже не дано.
А с Имлатором решили поговорить подольше.
До самого вечера почти весь город всласть поизмывался над тем, чьё имя и «преступные» деяния которого были просто неизвестны львиной доле населения.
Но все побежали налево, значит, туда нам и надо...
Правда?
А вечером ему преподнесли воистину королевский дар, словно облили ледяной водой человека, прошедшего пустыню: рад бы, да не успел...

* * *
Клей взмахнул мечом, намереваясь обрушить его на голову своему противнику.
— Солнце, — тихо-тихо произнес Имлатор, прикрыв глаза. Он не вспомнил былую жизнь, он не испугался и не взмолился никому о пощаде или о чуде, только сказал последнюю мысль. Оружие противника напоролось на какую-то преграду и с характерным железным шумом съехало в сторону, отведя удар. Имлатор мгновенно обернулся и увидел стоящую между им и Клеем призрачную фигуру девушки с светящихся одеждах, что подставила столь же сияющий клинок под удар адепта Луны.
— Смотри, Имлатор, — произнесла она слегка звенящим голосом, — вот, что значит любовь. Ты просил показать.
— Глория... Ты — свет...
Монах встал на ноги и слегка преклонил перед ней голову.
— Я твой свет, пришедший лишь однажды, чтобы напомнить тебе о том, что жизнь не вечна.
Девушка медленно убрала меч и повернула голову в сторону Клея:
— Вы все сгорите в том, чего столь яростно добивались, — произнесла она.
Горожанин задрожал всем телом, на его лице появилось выражение неподдельного страха. Он выронил клинок и упал лицом в землю, стараясь спрятаться от безжалостных сияющих глаз призрака.
Через секунду видение исчезло, растаяв в ночи, словно его и не было вовсе. Лишь Имлатор, кому оно оставило на прощание только легкую свежесть и шепот: «На запад!», знал, что произошло несколько секунд назад. Он и ослеплённый светом солнца Клей, что так и остался лежать на черной земле.
На запад, на запад...
Там его ждал полуразрушенный и всеми забытый храм, ведь когда на этой земле было две церкви — Луны и Солнца, но последняя сгинула прочь, оставив лиши обветшалое напоминание о былых временах... Старый храм должен был дать ему кров, но человек ещё не знал, что найдёт там не только защиту от стихий, но исчезнувшее где-то в городе оружие, хотя зачем оно ему будет нужно?
Хотя, так ли уж сгинула? Не сама ли Судьба привела ее адепта в эти места?

* * *
Вечер принёс холодный ветер. Между деревьями стали блуждать неясные тени, шарахающиеся от звука шагов. Земля слилась по цвету с небом, которое затянули тяжелые тучи, обещавшие принести с собой дождь.
Имлатор всё шел и шел, не разбирая дороги и не заботясь о том, куда выведет его та дорога, по которой он и ступал. Вот ведь, как всё случается в жизни! Сначала ты считаешь себя хозяином своих деяний, потом признаешь бесспорный авторитет старшего товарища, затем опять превозносишь собственную персону на вершину славы, а в конце понимаешь простую вещь: всю твою жизнь тобой забавлялись те, кто всё это время сидел где-то высоко-высоко и смотрел оттуда на твои мучения, забавляющие своей красочностью.
И где-то глубоко в груди, там, где ещё бьётся нечто вроде сердца, разгоняя горячую кровь. Начинает таиться чувство отчаяния. Оно растёт, питаясь памятью, что услужливо предоставляет ему пищу воспоминаний, в изобилии рождая их глубоко внутри. И вот странная штука! Почему, интересно, все воспоминания начинают вертеться вокруг чего-то совсем уж немилосердно тяжелого? Неужели за всю предыдущую жизнь у человека не случалось хоть капли счастья?
Но, а если подумать, разобрать всё по кусочкам?
Родился человек. Жил обычно, ничем особенным не отличаясь от других, разве что только любил уходить в далёкие страны в поисках нового.
Вот как-то раз встал он со своей постели и пошёл прогуляться до реки, шёл-шёл, да и пришёл... Не повезло мужику. Просто и без злого умысла — не повезло. Попал он в перекрест каких-то там сил и получил много-много всего, а что с этим делать — ему никто не сказал.
Посмотрели на него сверху Игроки, те, кого частенько путают с богами, и на чьих досках внезапно появилась новая фигурка, почесали головы, да и решили: быть ему новой фишкой в их бесконечной игре. Кинули они кости раз-другой, а новичок всё не ломается, да не ломается. Они его уже и в помои макали, и веру отнимали, и любовь извратили вплоть до её начала — секса, а мужик всё шёл и шёл вперед, упорно так, продвигаясь к своей цели...
Только вот не знал тогда, что это была за цель.... Подумали Игроки и решили: «А давайте мы у него отнимем самого себя? Интересно-то как будет!» И отняли.... Кем он только не был: пекарем, убийцей, монахом, любимым и влюблённым, Властелином Миров и рабом поверженных в грязь, прошёл через все круги любых из возможных адов, а так ничего и не нашел....
Вот ведь как бывает... И что же ему теперь, наслаждаться миром? Эй, вы, говорящие о том, что из любой ситуации есть выход, а сами-то как, не были на подобном месте? Сами в таком дерьме-то купались? Нет? Тогда помогите вам боги сохранить свою святую уверенность в вашей правоте...
Имлатор поднял глаза и увидел, что лесная дорога привела его к маленькому домику на опушке леса. Человек медленно подошёл к дому и остановился в нерешительности. В окне жилища горел слабый свет одинокой свечи, дверь была приоткрыта, выпуская на крыльцо такой же тусклый лучик, что теплился и в окошечке.
— Приветствую тебя, путник! — донёсся до него чей-то старческий голос. — Проходи в дом, а то, не ровён час, гроза начнётся, промокнешь.
Имлатор подчинился приглашению, хотя так и не понял ни того, как хозяин смог заметить его в темноте, разостлавшейся над землёй, ни того, откуда шёл голос. Монах просто прошёл внутрь деревянного домика, оставив на пороге оружие.
Хозяин оказался немного странноват и слегка жутковат, особенно в неверном пламени одинокой свечки. Это был плотный, крепкий старик, сгорбленный и хромой. У которого вместо правого глаза зияла большая дыра, а пальцы на левой руке скрючились так, что вряд ли когда-то смогли бы разогнуться.
— Ну, здравствуй, монах! — поздоровался старик, чьи редкие седые волосы космами свисали ниже плеч. — Располагайся, будь как дома. У меня редко бывают гости. Потому-то я и не знаю, как с тобой говорить. Лучше ты сам расскажи мне о себе, что захочешь, можешь и солгать — я всё равно не смогу этого проверить! — хозяин засмеялся кашляющим смехом, а потом вдруг перестал и упёр в своего гостя внимательные, слегка безумные темные глаза. — Ты знаешь я и сам когда-то был таким как ты... А имени своего, — словно прочтя мысли Имлатора, сказал старик, — я уже не помню. Потому, называй меня как захочешь.
— Ладно, — вздохнув. Начал гость. — Я тебе расскажу. Коли ты и впрямь этого хочешь. Моё имя Имлатор. Однажды, очень давно, у меня была совершенно обычная жизнь среди таких же людей как и я...
Монах рассказал старику обо всём. Что произошло с ним. От момента первых воспоминаний и до того дня, когда его спас призрак. Он говорил о мельнике, о священнике и о черной душе. Имлатор рассказал старику о том дняе когда взял и ушёл в далёкий путь, оставив позади себя всё, ни разу не посмотрев назад.
Нет. Он не жалел и не просил о жалости других. Он не раскаивался ни в одном своём поступке, кроме того, когда остался с Глорией. А точнее, о том, что предложил ей уйти вместе с ним. В его голове эхом звучал голос этой девушки, сказавшей: «Да!»
— Ты похож на человека. — сказал ему старик, когда Имлатор замолчал, — который полюбил одну замужнюю даму и всё лишь для того, чтобы услышать от неё те же слова, что однажды сказал ей. Как только она признается тебе в любви, ты посчитаешь свою миссию исполненной. Станешь свободным. А пока тебе нравится мучить свою душу терзаниями. Ибо ты не можешь жить иначе.
Ты привык замаливать грехи. Но лишь для того, чтобы вновь совершить их. А так, ты не можешь вознести молитву во искупление, потому что ещё не закончил грешить и это дело висит на тебе. Словно якорь...
Ты не можешь жить без греха, как не можешь жить и без молитвы. Ты желаешь людям солнечного света, принимая удары, но, в тоже время, легко расчищаешь себе путь, не внимая никаким просьбам.
Истинно, ты — тот, кем захочешь быть... И мне жаль тебя...
— Почему? — спросил Имлатор. Старик поднял на него слегка безумные глаза и сказал:
— Я сам был таким. Я был мельником, и мой хлеб ел весь город. Но на мельнице я повредил спину и не смог больше нормально ходить. Я верил в богов. Но вся моя семья умерла в страшных мучениях. Когда на этой земле был мор. Я подумал и решил, что ошибся и мне стоит пожить немного и для себя. Я переступил через все свои правила, очернил душу грехами всех вер и злодеяниями, какие тебе и не снились... Я убивал детей и насиловал женщин, сжигал их дома и разорял храмы, пытаясь найти всё большее и большее удовольствие в открывшейся мне свободе...
Но и это не принесло мне покоя... Свои же собственные братья выбили мне глаз. Сломали ногу, перебили пальцы и чуть не лишили последних остатков тела. Намереваясь замучить меня до конца.
Так скажи мне, Имлатор. Во что веришь ты? — старик хитро улыбнулся.
— В свет, — твёрдо ответил тот. — Даже, если он не верит в меня...
С этими словами монах встал из-за стола, где они сидели со стариком и, поблагодарив того за приют, взял оружие и вышел в ночь. .
Теперь он точно знал, что делать. Где-то ещё осталось солнце, а значит, остался и он. И Имлатор найдёт себя, добившись ответных слов от той, чей муж пристально следит за их романом. Пусть всё так, так, как рассказал ему старик. Пусть он именно такой, но это ещё не даёт никому права пытаться исправить его...
Эмина.
10. 01. 05/.

@музыка: Катарсис. "Крылья"

@настроение: спокойное.

@темы: Творчество. Рассказы.

---

Овощи об овощах.

Вот бы мне хотелось написать о чем-то таком, вроде первого дождя, который принес запах осени в мой город, или о том, как я прошла 15 аномальных зон, когда была в отпуске на Украине, или о чем-тотаком публицистическом...
Да, только кто станет это читать? Народ по моей, и не только, статистике читает посты о странных и страшных овощах в своей корзине. Фотки смотрит, междометься в комментах оставляет. Боже мой, народ деградирует на моих глазах и еще при этом улыбается! Люди превращаются в овощи и пишут об овощах. Когда интеренет только появился в свободном пользовании, он был средством для досуга, развлечением и подспорьем для рефератов и поиска информации, а теперь, когда люди просто разучились общаться по-другому, перенесли в интернет свои личности и пускают слюни на клавиатуру, просматривая порноролики, я думала, что там будет что-то живое. Как же иначе? Если жить в интеренете, общаться, любить, да и просто сутками за ним просиживать, даже не выходя покурить и поесть, значит, туда переместилось не только тело человеческое, но и душа и мозг?
И что я вижу в итоге? Народ, подававший надежды, гробит свое тело за компом и превращается в овощи с проводами, которые пишут об овощах на кухне!
Просто ужас!
Мне даже как-то стыдно стало писать о том, как поют камни, как они цветут, о том, какой голос у капища Мораны и Лады. Просто даже не знаю, стоит ли вообще что-то писать, кроме того, что огурцы бывают зелеными, а баклажаны - фиолетовыми.Хотя, если учесть, что наш мирок - плод извращенной фантазии кого-то там, то можно понять овощеводов: плод несет в себе будущие плоды. Если жить в яблоке на дереве, то писать тоже можно только о его семечках или мякоти.
А я вот теперь знаю, как пахнет рассвет, что такое живые камни, сила нескольких богов, позабытая любовь и новая жизнь. Я знаю, что такое быть смертью, жизнью, любовью, воином и жрицей. Я надевала на себя разные одежды, разные ипостаси, была везде и нигде. Я получила силу и отдавала ее, чтобы преумножить. Я убила часть своей души, чтобы сделать выбор: кто-то из прошлого, или долг в настоящем. Я отпустила навсегда свое прошлое и с интересом смотрю в будущее, мне хочется увидеть разные места, познакомиться с теми, кого я еще не знаю, побывать на заброшеных местах силы, найти человека, у которого голубые глаза.
А потом,, закончив все свои дела здесь, добившись успеха и обретя себя до конца, уйти в вечность, далеко. Туда, где бескрайнее небо, холодная голубизна воздуха, где звенят мечи и падают слезы, где природа свежа и первозданна, где верность и желание - не слова из энциклопедии, а долг и честь - не название боевика.
Далеко все это, далеко...
Это где-то там, где осенние дожди приносят запахи поздних яблок, а утренний туман оседает на дикие травы росой, где в рассветных лучах вспархивает птица, где студеная горная река полна хрустальной воды, а в маленьком домике у подножья кряжей кто-то рубит дрова после тренировки.
Там иногда раздается смех, дружный и заливистый, иногда там пахнет крепким табаком или малиновым вареньем, а деревья вокруг дома по осени одеваются в красно-золотые платься, словно объятые пожаром стражи немого тепла и покоя.
Это все далеко, далеко...
Так вот, путешествуя по различным местам, я прохожу по разным степеням искушений и испытаний. Я купаюсь в энергии этих мест, заново переоценивая все, что знаю, накладывая старые знания на новую себя. И всякий раз я получаю физические подтверждения о том, что я права в своем пути - пути сердца, а не похоти или гордыни.

Этот мой вояж по местам заповедным помог понять две вещи: первое - путь сердца не всегда отличим от пути нижних органов, второе - можно часами объяснять мвоему ученику урок, но он не услышит ни слова, потому что не хочет ничего, кроме пути нижних органов. А до этого я даже не знала, что бывают такие честные глаза после того, как по теббе пройдутся тяжелым сапогом и похихикают над тобой.
Ладно, хорошо, что я этого не чувствую, а посто помню. Вот убила в себе часть себя и стало мне хорошо, как овощам на сковородке! Цинично? а, нормально, зажарится!
Так что, в общем, было очень... как бы это сказать? мощно, что ли? и сила была, и мощь, и смерть и жизнь. Отличный получился отпуск - помог научиться видеть людей такми, какие они и сами себя не видят.

@настроение: овощное.

@темы: грани разумного

---

Боже мой, что я пишу! Повелитель мой, что же я пишу! Я прочла заново свой рассказ, которым никогда не гордилась, и поняла: я пишу страшные вещи! Они врезаются в меня заново так, как будто я закончила их только что, разрывают меня изнутри, возвращают назад во времени и опускают носом в грязь... Не ведала я, что творю, не знала, какой мне был дан дар, не умела им пользоваться... Повелитель, да простишь ты меня за неразумность!
Я могу сказать о рассказе несколько важных слов. История с диском была на самом деле. с той лишь разницей, что никто не подошел и ничего не спросил. Я выглядела тогда именно так и ходила в той же одежде, я действительно купила диск и села на остановке. Только никого не было рядом. Вот я и взяла этот сюжет за начало. А потом просто описала свое поведение в той ситуации, которую так хотела увидеть, примерить на себя. Я бы сказала ему те же слова, я поступила бы точно так же, как героиня. Мне всегда хотелось, чтобы кто-то заглушал биение своего сердца, глядя мне в глаза - точно такие же, усталые, спокойные.
А потом, с годами, я приобрела маску смеха и образ той, кем являюсь ныне. Но перечитывая этот рассказ, я поняла, что тот год был последним, когда я еще жддала такого вот случая, как с Джефом, когда я еще верила в такие чудеса, как Маргарита Булгакова, которая вышла на улицу с отвратительными желтыми цветами мимозы, чтобы Мастер заметил ее, иначе бы она в тот же день утопилась.
Я не утопилась, я продолжила выживать...
Но когда я пришла в Академию, когда посмотрела в глаза Наставнику и поняла, что он тоже человек, я ужаснулась его судьбе, потому и написала этот рассказ, в котром впервые использовала только наш мир, названия наших музыкальных групп и описала в деталях рекламу того года, свое состояние, свои желания.
Господи, что же я пишу!
Мне больно и страшно от того, что это настолько глубоко врезалось в меня, как нож в сердце, как замезшие слезы на холоде... У меня не случилось такого конца, как у героини, да я и не хотела его для себя, но какой сладостный миг - понимать, что ты пишешь о себе и делаешь это хорошо.
Итак, героиня - полностью я тех времен, когда был написан рассказ, а герой - как всегда, реальный человек с реальной историей, которая произошла с ним, но не в моей мире. Я просто описала альтернативную реальность, притянув за уши и себя, и ситуацию и сюжет.
ах, да! мысли о кулинарных изысках и занятых руках - только моя черта. Я так делаю и делала в те далекие времена. Да простит меня главный герой за присвоение ему одной моей мальенькой слабости. :-)

ЭТО НЕ ЛЮБОВЬ...

Ты часто проходишь мимо меня,
С кем-то другим, я стою не дыша.
Я знаю, что ты живешь в соседнем дворе,
Ты дешь не спеша, идешь не спеша...
Но это не любовь, это не любовь...
А вечером я стою под твоим окном,
Ты поливаешь цветы, поливаешь цветы,
А я до темна стою и сгораю огнем
И виной всему — ты, только ты....
Но это не любовь, это не любовь...
Научи меня всему тому, что умеешь ты,
Я хочу это знать и уметь.
Сделай так, чтоб сбылись все мои мечты,
Мне нельзя больше ждать — я могу умереть...
Но это не любовь, это не любовь...
В. Цой. «Это не любовь.»


ПРОЛОГ.

Я все хочу понять сам. Мне не важно, что случается с другими, я не сторонник познания через чужие слова и ошибки. Мне важен каждый новый непознанный объект, каждая деталь, которую я вижу вокруг себя. Я изучаю и учусь, познаю и открываю, я наблюдаю и вмешиваюсь — я везде. Среди всех и нигде. У меня много имен и прозвищ.
Мне интересна любая судьба, если в ней есть хоть какой-то смысл. Смотри, я научу тебя видеть и ждать, я покажу тебе наслаждение и боль утрат, я расскажу тебе множество историй и поведаю сотни тайн, я научу тебя видеть... Если ты, конечно, захочешь. Я мог бы вернуться в те далекие миры, откуда пришел многие вечности назад, если бы хотел, но мне интересно учить и учиться. Я хочу познать все, но, в тоже время, прекрасно понимаю, что это невозможно...
«Стремясь к непостижимому, ты обретаешь много больше, чем когда-либо мечтал иметь...» Так сказал Наставник, который вовремя подобрал меня с улицы. Он был необычным человеком, если вообще им был. Мне захотелось последовать его пути, и я решил учиться, чтобы однажды, вернувшись, сказать ему то, чего он еще не знал. Я стал стремиться к непостижимому...
Моя дорога лежит сейчас в те места, где люди отупели настолько, что сумели растерять все, что когда-либо было у них ценного. Я все хочу познать сам. Моя цель — поймать миг искушения и, не потеряв контроля, воспользоваться им, если мне этого захочется.
Мое имя Джеф.. По крайней мере, сегодня...

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Музыка мира.
Музыки там было много. Хорошей и плохой, талантливой и бездарной, ритмичной и спокойной, загадочной и волшебной... Но действительно хорошей — единицы, которые приходилось откапывать из огромных куч дерьма и грязи.
Зато техника дошла до своего истинного совершенства. Плеера, магнитолы, музыкальные центры, стерео и видео, домашние кинотеатры, холодильники, в которых продукты могли храниться месяцами; микроволновые печи, способные превращать замороженную курицу в аппетитное блюдо с гарниром всего за одно касание; потрясающая косметика, созданная путем сложных изощрений технологии, превращающая безликих женщин в полноценных красавиц... Этот список можно перечислять до бесконечности. И все-таки люди продолжают открывать все новые и новые технологии. Симбиотические продукты питания, содержащие живые йогуртовые культуры, витаминизированное молоко (будто в нем и так витаминов мало!), они строят новые дома, покрывая ими все пространство мира, вырубают леса и сносят старые дома для освобождения площади под новые постройки. А также, покрываю пластиком все, до чего только могут дотянуться...
И это всё происходит под музыку. Каждый человек слушает что-либо, даже, если он и считает, что это не так. Хватает хотя бы тех звуков, которые сочатся из каждого приемника в автомобилях, потому что, если какая-то песня становится хитом, она обречена на звучание по каждой радиоволне.
В тот день я прогуливался по огромному супермаркету, выискивая новинки музыкальной технологии. Ничего не стремился купить, потому что в подобных местах редко бывает что-либо стоящее. Я, во всяком случае, предпочитаю группы и исполнителей, которые обошли хотя бы несколько миров.
Неожиданно стеклянная дверь за моей спиной легко отворилась, и в магазин вошла девушка лет двадцати с короткими темными волосами и в светлом пальто. Без шапки, без шарфа, хотя на улице было не столь уж и тепло — поздняя осень, все-таки... Она подошла к маленькой стойке этники, явно высматривая что-то особое, что ей было известно. Ничего не найдя, она подошла к продавцу и что-то спросила у него, по-видимому, то, что искала у стойки. Мне было все равно на ее трудности...
Девушка отошла от прилавка и, проходя мимо меня, случайно посмотрела мне в глаза, отрешенно произнеся одну фразу:
— Мир идиотов. Здесь нельзя жить...
Мне стало страшно. От того, какие у нее были глаза — пустые, холодные, усталые и не по годам старые. В них не было злобы или страха, не было и уверенности, словно ей было вообще все равно, что будет завтра. Она прошла мимо меня, накинула на голову капюшон пальто и исчезла за стеклянными дверями, смешавшись с толпой.
Я бросил рассматривать диски и поспешил за ней. Интересная личность, может, у нее есть что-то, о чем я еще не знаю. Я почувствовал, что хочу ее, просто потому, что у нее такие глаза... Это было необычно, даже для меня, который, в принципе, никогда не стремился упускать шанса, подобного этому...
Девушка шла не торопясь, останавливаясь у красочных витрин, опуская глаза при взгляде на нее прохожих. Она словно боялась, то кто-нибудь заметит, насколько ей тоскливо — одной в огромном городе. У одной из палаток она все же остановилась на довольно длительный срок, полезла в висящую через плечо сумку с бахромой на манер старинных, и вытащила оттуда кожаный кошелек. Незнакомка достала из него деньги и протянула их продавцу, который тут же обменял их на какой-то музыкальный диск. Она сказала: «Спасибо» и отошла от палатки. Затем, осмотревшись, присела на ближайшую лавочку на остановке, что была в паре десятков метров от музыкального магазинчика, и вновь опустила руку в сумку. Я подошел поближе, делая вид, будто жду автобус на той же остановке, где сидела она. Девушка достала дисковый плеер, быстро сменила диски, и бросила беглый взгляд на меня, который только сейчас понял, почему она так странно смотрела на все, что ее окружало — она слушала музыку. Я почувствовал себя каким-то виноватым и, неожиданно для себя самого, произнес, кивнув на ее плеер, который она вновь убирала в тряпичный чехол:
— Ловко...
— Диск надоел, — устало выдохнула она в ответ, что немало меня удивило, — Бывает же так — даже самая любимая группа вдруг приедается, и тебе просто необходимо от нее отдохнуть. Вот и мне «Линда» надоела...
— Что ты взяла? — спросил я, сразу же обратившись к ней на «ты».
— «Смысловые Галлюцинации», — она посмотрела вдаль, будто разговоры о музыке причиняли ей странную боль, без которой она не могла долго жить, и вот сейчас настал тот самый миг, когда ей необходимо все кому-то рассказать, — «Три Тысячи.», — ответила она на мой немой вопрос, который я даже еше не успел до конца обдумать, — А что слушаешь ты? — спросила она, глядя мне в глаза.
Ее взгляд был настолько спокоен, что мне на мгновение показалось, будто эта женщина была сумасшедшей и потому не задавала глупых вопросов, не пыталась флиртовать или, наоборот, убегать.
— Я не люблю популярную музыку, — просто ответил я, — не люблю дешевых подражателей. Мне нравится нечто необычное...
— Держи, — она протянула мне один из наушников, — тебе понравится.
Я присел рядом с ней, ощущая ее запах — такой манящий и сводящий с ума, еще немного и мне придется уйти, иначе дело плохо кончится... Меня учили контролировать себя, всегда и во всех случаях, но сейчас я не мог понять, что происходит. Неужели, она не понимает, что творит?!
— Послушай, — обратился я к ней, — ты не боишься меня? Ты же совсем меня не знаешь! Может, я всего-то хочу весело провести время? Или ты как раз из тех, кто на это охотно соглашается?
— Я всего-то хотела поговорить, — ее голос дрогнул, в глазах появились слезы, — Ты оказался таким же, как и все. Тебе от меня надо только одного. А я-то даже немного поверила тебе... — ее голос вновь стал спокойным.
Она отвернулась и мне стало... стыдно? Нет! Этого не может быть! Я же не сделал ничего предосудительного! Некоторое время я стоял, наблюдая за тем, как она просто сидит, закрыв глаза и слушаетмузыку. Я не уходил, пытаясь разобраться в том, что же сделал не так. Сердце начинало биться все быстрее и быстрее; когда я заметил происходящие со мной изменения, то поймал себя на мысли о том, что, кажется, хотел извиниться..
Что же это, Наставник? Ты не учил меня такому! Как я должен вести себя с ней, кто она, почему я не ухожу? Это не любовь... Я присел рядом, осторожно вынул у нее из уха один динамик (она испуганно посмотрела на меня) и, вставив его себе в ухо, произнес, опустив глаза:
— Мое имя Джеф. По крайней мере, сегодня..
— Меган, — ответила она, — По крайней мере, было с утра.
В наушниках зазвучала следующая песня и чей-то приятный голос запел:
Я не смог спасти мир, спокойно, не надо кричать.
Сдаюсь, я в руках правосудия и, значит, мне отвечать.
Ты не умеешь любить, жаль, что я не убийца,
Остается только курить и накуриться...
Лед. Головой об лед. Я плыл по течению, бился об лед,
Головой об лед... Лед, головой об лед,
Я плыл по течению, бился об лед, головой об лед...

Героев осталось мало, я буду скучать,
Постараюсь забыть про всех,
Я буду, как можно больше молчать.
То холодно, то тепло — у себя воруешь,
Если хочешь согреться,
Встаешь, прикуриваешь и куришь...

Лед. Головой об лед. Я плыл по течению, бился об лед.
Головой об лед... Лед, головой об лед,
Я плыл по течению, бился об лед, головой об лед...
Мы просидели так дотого момента, пока не кончился весь альбом. А потом она встала и сказала, что ей пора уходить. Мне стало как-то безумно обидно. Вытащив из своего плеера диск «APOCALYPTICA», я протянул его ей, сказав:
— Встретимся здесь через неделю, и ты мне его отдашь.
Она поняла, чего я от нее хотел и извлекла «Глюков», протянула его мне.
— Хорошо, — ответила Меган, — У тебя такой спокойный голос, будто ты вовсе ничего не почувствовал. Я знаю, что ты не такой.
— Продолжай, что ты еще знаешь? — пытаясь сохранить спокойствие и заглушить удары сердца, спросил я у нее, — Что ты еще знаешь?
— Мне пора, Джеф. В другой раз.. — девушка легко вскочила на подножку, распахнувшего прямо перед ней двери, автобуса и исчезла с моих глаз.
Я пошел домой, решив по пути заглянуть в какой-нибудь бар. В ушах звучал обменянный мною диск. Недалеко от дома как раз попалось приличное заведение, из которого доносились звуки тяжелой музыки. Благо, мне посчастливилось в этот день одеться весьма неприметно в таких кругах, а зайти мне хотелось именно туда. Не знаю, почему, но манил именно рок, причем тяжелый. Выправив из-за воротника кожаного плаща собранные в хвост волосы, которые все это время прятались именно там, я расстегнул полы верхней одежды, демонстрирую безупречную черную рубашку и плотные светлые джинсы, я прошел внутрь клуба и сразу же направился к барной стойке. Взяв один из самых крепких напитков, я уселся напротив сцены и стал медленно погружаться в свои мысли, ловя себя на том, что вовсе не интересуюсь, что именно там происходит на сцене, кто это все делает и кому это надо... Я просто пил, а потом еще и еще...
Вскоре около меня обнаружилась стайка завсегдатаев таких мест — девчонок в кожаном белье и страшной темной раскраске лица; от такого макияжа мне пришлось даже немного протрезветь... В голову полезли нехорошие мысли..
По большому счету, мне было абсолютно все равно, что они там себе вообразили насчет меня: представлялся ли я им крутым тусовщиком, или просто парнем с хорошими внешними данными, а, может, кто-то из них представила меня, как отличного любовника — это не важно. Главным было то, что наши желания вполне совпадали. Я закрыл глаза, позволяя окружавши меня девочкам делать все, чего они хотели; попытался расслабиться... В мыслях всё еще звучала странная музыка «Глюков», я помнил ее походку, я помнил ее голос и ее глаза. В голове творилось нечто невообразимое, полный коктейль желаний и отвращения... Открыв глаза, я посмотрел на первую девушку, что попалась на мой взгляд. Схватив ее на руки, я быстро нашел выход на лестницу, где никого не должно было быть, но, а если и были, это меня уже ничуть не волновало.
В первый раз девчонка сделала почти все сама, стараясь, наверное, «поразить» меня своим мастерством. Честно— я не впечатлился. Затем настала моя очередь. И так как мне порядком надоело закрывать глаза, чтобы не видеть ее лица, а на лестнице не было довольно темно, я просто развернул ее спиной к себе и перестал заботиться о том, каково было моей партнерше.. Она, кажется, даже кричала, но от чего именно, я разбираться не стал, продолжая свои действия...
Это должно было помочь. Это не любовь....

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Неделя до...
Утро наступило как-то не вовремя. Около одиннадцати. Голова не болела, тошнота тоже прошла, примерно, после того, как меня вырвало второй раз за ночь. Очень хотелось пить и есть. Я встал, принял души, пошарившись в холодильнике, пришел к выводу, что на завтрак будет яичница.
Удивительно, сколько эмоций испытываешь при приготовлении пищи: иногда это спсает от тяжких мыслей и тогда лучшим блюдом служит что-нибудь долгое и виртуозное, но, в тоже время, простое, вроде «Жюльена», а иногда тебе просто хочется занять руки, и ты берешься за выпечку, но бывает, что и простая «глазунья» способна натолкнуть на правильное решение житейских проблем. Так случилось и в этот раз, к тому же, другого просто не нашлось.
Поглощая яйца и запивая их крепким черным чаем, я пришел к выводу, что сегодняшний вечер вряд ли пройдет иначе, чем предыдущий... Поев, я оделся и вышел из дома..
Весь день слонялся где-то в пустых районах города, несколько раз заходил погреться в кафе и музыкальные магазины, в последних, бывало, торчал очень долго, словно искал что-то определенное. На улице было холодно. Интересно, что такое холод? Может, он как-то связан со внутренним миром человека? А, может, мы иногда не чувствуем его просто потому, что привыкаем. Может быть все... К концу дня я неимоверным образом оказался на какой-то лавочке в самом глухом районе города. Начинало быстро смеркаться, а я просто сидел, слушая диск «GREGORIAN», который только что поменял местами с другим, недавно одолженным у Меган.
Я смотрел, как мимо меня ходили люди, то быстро, то медленно, торопились куда-то, или опаздывали домой, а, может, просто привыкли к быстрой ходьбе. Изредка встречались дети, ведомые своими родителями, проходили старики, спешащие к своим телевизорам, а я просто сидел...
В голове пробегали воспоминания прошлой ночи, прошлого дня, ее лицо, лицо той девочки, которую я встретил в баре... Все смешалось, все вышло за грань.... Любые рамки имеют своё начало и свой конец, и мне вдруг показалось, будто я пришел к их концу. Неудержимо захотелось вернуться в начало пути и сказать себе то, чего я тогда так боялся, хотелось произнести слова, который, на самом деле, привели меня к этому концу... Я боялся признаться себе в том, что есть такие вещи, окунувшись в которые, теряешь любой контроль над собой...
Перед моими глазами пробегали многие жизни, пролетала осень, и вскоре должна была наступить зима, а за ней весна, лето и вновь осень... Это продолжалось до бесконечности. Кто-то уже никогда не увидит весны, а кто-то не увидел и этой осени — всё течет, всё меняется, только человек, бессменно и неустанно, отравляет жизнь себе подобным. Я смотрел на падающие с деревьев листья, на мокрый от недавнего дождя асфальт, на машины, мелькающие по соседним улицам; пытался понять, что же именно меня так тянет к Меган, и не смог найти ответа.
Что же это такое? Ты не учил меня этому, Наставник! Как я могу принять правильное решение, если все, что я делаю, замыкает круг и вновь приводит меня к ней, к музыке... Может, все дело в этом? Или во мне?
По темным лужам пробежал какой-то человек, изрядно плеснув мне на ноги водой... Вот и весь ответ на мои вопросы. Я встал, отряхнулся и пошел искать развлечения в ближайший бар. Иначе — никак, иначе я совсем рехнусь. Лучше уж так — дешево и сердито, закрыв глаза, повернув партнершу спиной, чем думать о Меган.
Лучше снова блевать в туалете от дешевого спиртного и всю ночь пить воду из-под крана, чем признать, что я не смог себя сдержать...
Вечер прошел примерно так же, как и предыдущий, с той лишь разницей, что в этот раз девушек у меня было двое... Утро было таким же...

Я жил так, катясь по наклонной, всю неделю до следующей суботы, когда должен был вновь встретиться с ней на той остановке. Утро — в одиннадцать-двенадцать часов, вечер — в сопровождении женщин, с которыми всегда приходилось закрывать глаза, даже, если они были весьма симпатичными, а, иногда, и красивыми. Мне не хотелось видеть их глаз, в которых горел неподдельный огонь страсти и желания. Но меня сжигало другое чувство — чувство запретного плода, страсть к той, кто совсем не должен был ответить мне и, более того, я знал, что все будет именно так. Но желание испытать вкушение первого момента, первого касания, первого поцелуя, первого взгляда было сильнее меня... Прости меня, Наставник, но это было сильнее.
Я вышел из дома, на ходу запахнув кожаный плащ, не потрудившись собрать довольно длинные темные волосы в хвост, и еле-еле успев захватить ее диск. Я проспал и теперь немного опаздывал, но, как выяснилось, она тоже пришла не вовремя, и посему мы были в расчете.
— Здравствуй, — как-то очень официально поздоровалась она, не подняв на меня глаз, — Я немного опоздала, ты долго ждал?
— Нет, — коротко ответил я, — Я сам опоздал. Так получилось...
На ней было то же пальто, что и в прошлый раз, на лице ни тени косметики, лишь легкая дымка усталости, которая приводила меня в экстаз. Мне вдруг захотелось поднять ее на руки и отнести к себе домой, а там, напоив горячим чаем и накормив тем, что у меня еще осталось, просто уложить спать.
— Тебе понравилась музыка? — немного улыбнулась она, а у меня к горлу подкатил огромный комок.
Девушка поежилась, поглубже натянула серую вязанную шапку и уткнулась в большой отворот толстого свитера.
— Да, а тебе? — спросил я, сделав шаг навстречу.
Меган не отстранилась. Я испуганно огляделся по сторонам, словно хотел ее украсть, а потом и сам улыбнулся своим мыслям. Надо же быть таким кретином! Что я, в самом деле, мальчишка что ли? Она протянула мне мой диск и я неохотно полез за ее. Сердце внезапно сжалось от чувства того, что, как только мы обменяемся музыкой, я больше никогда ее не увижу. Я остановил руку на пол пути и спросил:
— Ты уйдешь? — голос прозвучал как-то непривычно хрипло.
— А ты не хочешь? — усмехнулась она, от чего чувство моего кретинизма только усилилось.
— Пойдем, прогуляемся вместе по музыкальным лавкам?
— Зачем? — удивилась она, отступив на шаг.
— Я хочу лучше узнать тебя, Меган, — ответил я честно, — Пожалуйста, я ждал...
— Ну, пойдем, Джеф.. — она протянула мне ладонь, — А ожидания никогда не сбываются вовремя...
Я взял ее руку и только тогда понял, как сильно ее хотел... У нее была очень нежная кожа, словно Меган была еще совсем девочкой, и ужасно замерзшие пальцы. Я опустил ее руку вместе со своей в свой карман. Наши пальцы спелись и она, резко подняв голову, посмотрела мне в глаза, робко улыбнувшись. Я не смел надеяться на большее...
Мы гуляли почти до самой ночи, только в первом часу ночи осознав, что , насколько уже было поздно. Меган была такой странной. Плакала при виде обычной рекламы: «Купи меня!», которая висела на каждом шагу, подписывая различные товары от сотовых телефонов, до обыкновенной еды. Прятала глаза, словно боялась посмотреть на людей, боялась обжечься равнодушием... Я чувствовал себя не менее странно. До конца не понимая, что же со мной твориться, я прижимал ее к себе, будто защищая ото всех... Кретин! О, какой же я кретин! Это не любовь.. Тогда, почему?..
Она смеялась, глядя на то, как в черных лужах отражался свет желтых фонарей, а иногда смотрела мне прямо в глаза и тогда я пугался, отводя взгляд. Боялся что ненароком обижу ее, если она не прекратит так делать...
— Послушай, Меган, уже поздно..., — начал было я, стоя рядом с ней недалеко от того места, где мы встретились сегодня, — Хочешь, я провожу тебя?
— Ты торопишься? — удивилась она, — Где ты живешь?
Ее глаза были абсолютно чисты. Эта девушка действительно не знала, что спрашивала. Может, она и впрямь не умела здесь жить.... Я больше ничего не говорил, просто взял ее за руку и отвел к себе. А потом смотрел, как Меган пила чай, сняв толстый свитер и оставшись в одной майке. Она сидела за столом и, словно зверек, рассматривала меня, покачивая из стороны в сторону головой. Я начинал сходить с ума...
— Можно мне тебя спросить, Джеф? — произнесла она, отодвинув почти пустую чашку.
— А что, по-твоему, ты только что сделала? — усмехнулся я, — Слушаю.
— Какого цвета твои глаза?
Мне показалось, что я упал. Но, мотнув головой, понял, что ошибся... к счастью.
— В каком смысле? — растерянно переспросил я.
— В прямом, — улыбнулась она, — Я должна извиниться, у меня не очень хорошее зрение и при нашей первой встрече мне показалось, что они у тебя карие, а теперь я вижу серо-зеленую радужку... Мне просто стало интересно..., — она опустила голову на руки, сложенные на столе и теперь смотрела на меня снизу вверх.
— Они... разные.., — выдавил я, — Думаю, ты не поймешь...
— Почему же? — девушка встала и подошла ко мне, положила руки на мои плечи, — Ты попробуй, а я тебе помогу... Давай представим, что ты на самом деле не простой человек. Прошу, не перебивай, я хочу немного помечтать, хотя и знаю, что это невозможно...
Я обнял ее за таллию и притянул к себе.
— Говори, — попросил я, — говори все, что хочешь. Все будет правдой....
— Ты по каким-то причинам находишься сейчас здесь, хотя можешь уйти, куда угодно, ведь для тебя нет преград. У такого человека, как ты должен был быть Наставник и твое путешествие, отчасти, связанно с ним, хотя ты можешь этого и не знать, но тебе нравится такая жизнь, тебе нравится побеждать самого себя, но сейчас...
— Сейчас я не могу.... — закончил я за нее и поцеловал, легко, словно опасаясь удара или отказа.
Она не отказала и не ударила, лишь сильнее прижалась ко мне... Мы не погасили свет на кухне, мы не закрывали глаз, каждую секунду, насколько это было возможно, глядя друг на друга. Я не торопился, она не просила большего. Я наслаждался ею, она — мною. Мы слушали тишину, когда могли ею насладиться, а затем вновь выпивали друг друга...
Я хотел познать все сам и я получил то, чего желал, но вот только оказалась так, что не я один стремился к непостижимому.
— Мне нравятся твои волосы, — сказала она на рассвете, лежа на спине на узкой кровати, — они почти сливаются с твоей рубашкой. Мне нравятся твои глаза — за то, что никогда не будут одинаковыми. Но это не любовь. Джеф, я скоро уйду...
— Куда ты, еще совсем рано? — удивился я.
— Нет, я не так... У меня смертельная болезнь и вряд ли я доживу до зимы... А знаешь, какая моя самая любимая музыка? — вдруг спросила она, перевернувшись на живот.
— Какая? — выдавил я, не смея поверить услышанному.
— Музыка мира. Всех миров. Это — тишина, — Меган прикрыла глаза и замолчала, слушая тишину, — Мне жаль, что, в свое время, я не научилась ее слышать, а теперь мне приходится делать это, потому, что она сама слышит меня, и я не смею сопротивляться. Мне приходится слушать все звуки, сливающиеся в нее. Я рада, что вскоре буду среди этих звуков и, возможно, кто-то услышит меня.... Скажи, Джеф, ты будешь меня слушать?
— Я... — мне показалось, что мой голос дрогнул, хорошо, что только показалось (или нет?!), — я буду очень рад вновь услышать тебе, даже, если это будет просто шум воды..
— Значит, все правильно, — она счастливо улыбнулась, — Значит, я была здесь не зря... Из тебя выйдет хороший Наставник для кого-нибудь, потому что тишина должна быть услышана, а человек, который умеет выполнять обещания, не давая их — есть больше, чем он о себе думает...

Я вернулся в тот мир, когда земля города, где я встретил Меган была надежно укрыта снегом. Прошло много времени, а я все не решался вернуться, хоть и знал, что она меня ждала. Я не ходил к ней — не смог видеть огороженный участок земли и простую табличку с ее именем. Я вернулся не за ней и не к ней, я пришел за тем, что было высшей наградой и высшим подарком мне от той, кто смог однажды помочь мне в моих поисках. Я принес Наставнику те слова, что она мне сказала. Он ничего мне не ответил, просто повесил их на бесконечную стену цитат, подписав внизу автора.
Вот и все. Мои поиски окончены. Я несу на руках маленького ребенка, не представляя, что же буду делать дальше. Меган прожила достаточно долго, чтобы дать ему жизнь и имя...
Под ногами хрустел крепкий наст белого снега...
Вокруг была тишина...
Меня ждали первые ученики....

ЭПИЛОГ.
Зал Академии был заполнен людьми, которых насчитывалось не менее двух десятков. В центре круглого помещения, которое и являлось сердцем всей Академии стоял высокий человек с длинными черными волосами, которые струились по его плечам, скрывая серую тунику. В руках он держал нечто вроде посоха или шеста. Остальные присутствующие собрались вокруг него, ожидая, что скажет Наставник. Черноволосый человек сделал знак и все сели на каменный пол. Сел и он и заговорил:
— Когда-то я решил для себя, что все хочу познать сам. Я решил, что нет таких вещей, которые могли бы вывести меня из состояния равновесия... Я ошибался. И посему, хочу, чтобы и вы ошибались, ибо только так я смогу научить вас не творить этих ошибок. Но вы должны следить за тем, чтобы не ваши знания владели вами, а вы — ими.
Итак, я все хочу испытать сам. Кто хочет попробовать? — Наставник вытянул вперед палку и стал медленно поворачиваться вокруг своей оси, осматривая учеников, пока один из них не сделал шаг вперед...
— Отлично, как твое имя? — спросил черноволосый.
— Реймар, Наставник....

ЭМИНА. 10. 2004.




.

@музыка: Смысловые Галлюцинации "Лед"

@настроение: шизофреническое.

@темы: Творчество. Рассказы., Путешествия в поисках знаний. Иные реальности.

---

Только одна жизнь.

"Миром правят слова", как было сказанно в одном известном мюзекле про Рейстлина Маджере...
Вот уж никогда бы не подумала, что могу за один день, на одном дыхании написать такую вот штуку! А ведь, она актуальна до сих пор, даже больше: она жива д сих пор, она действует и работает, она отражает действительность даже через несколько леь. а я, когда писала это, думала, что просто такой бум, что он пройдет, что все изменится.
Но теперь, вспоминая вопросы, которые мне задавали совсем недавно "зачем великий гуру тогда делает то, что он делает?", я понимаю: я знала ответ еще тогда, но не поняла этого.
Нет, я даже сама зачиталась этим рассказом, даже забыла ошибки исправлять. Надо же было настолько точно попасть в цель!

«...Америка, Россия — все сделано в Тайване...»
«Армагеддон.»

ПРОЛОГ.

Интересные вещи, порою, подкидывает нам жизнь! Никогда не догадаешься, что она выкинет в следующий раз. Будь ты хоть трижды ясновидящий, а родители твои — потомственные шаманы Зимбабве, все равно ничего путного в своей, лично отмеренной именно тебе жизни ты не решишь. Сделать счастливым кого-то рядом — это пожалуйста! И вовсе не обязательно для этого плясать всю ночь у костра, изображая на холодном промозглом ветру духа плодородия, просто достаточно видеть чуть дальше своего носа и стремиться не закрывать глаза, когда в них пускают пыль, а наоборот, пытаться эту пыль сдуть; и, желательно, в того, кто ее пускает.
Человеку не много надо. Чуть уважения, побольше самообладания, пару тонн гордости и лесть, несколько центнеров твердой валюты и престижное, забронированное заранее, место на Ваганьковском кладбище. Совсем немного, правда? Тем более, для того, кто занимается этим каждый, не могу сказать «божий», но день.
«Квартирный вопрос» испортил уже не только москвичей, но все остальное население этого маленького мирка. «Мирка» — потому, что из него нет выхода. Потому он и считается столь неразвитым, одиноким и вообще, такие места, как это, надо беречь. Хотя бы потому, чтобы после наши потомки поняли — такделать нельзя!
Поверьте мне, я давно нахожусь здесь, чтобы понять несколько очень простых вещей: во-первых, ничего не бывает вовремя; во-вторых, если оно и бывает, то не у тебя; в-третьих, если все же у тебя, значит кто-то попытается отобрать; ну и, в-четвертых, если никто не отбирает, то либо это слишком бесполезно, либо ты уже умер.
Исходя из собственного опыта, могу сказать, что последнее лучше всего.
В общем, как ни крути, а прогресс движет эту планетку к неизбежному апогею, которым, несомненно, будет хаос.
«Реклама — двигатель прогресса!» В таком случае, рядовые покупатели — это его горючее. И, кстати, вечного двигателя пока что нет.
У вас нет.
Так что послушайте совета того, кто гораздо старше всего, что вас может окружать, ислючая, конечно, природу, совета того, кто по воле-неволе застрял здесь для исполнения ваших же просьб: прежде, чем окунуться с головой в мир молочных продуктов «Вам-Блин-Дам» и красочных надписей «Магия восточных кузнецов», подумайте.
Просто подумайте, хотя бы ни о чем.
Может, тогда до вас, наконец, дойдет, как все это убого смотрится со стороны?
И, пожалуйста, не ставьте на эскалатор ваши длинноносые туфли мысами вперед — они занимают сразу две ступени...

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Представление начинается!

Маршрутное такси было переполнено потным народом. И куда все только торопились? Времени было едва заполдень, а люди уже куда-тобежали, да еще как! При входе чуть не подрались, кто первым войдет, а на выходе, соответственно, кто выйдет.
Потрясающий народ! Я никогда не перестану удивляться тому, насколько он уникален. Сколько ужу нахожусь на этой земле, сколько видел национальностей и обычаев, но именно русский люд заставил меня написать подобное и вообще задуматься над тем, кто я есть и зачем здесь нахожусь.
Мое имя — Ким. Просто Ким, без фамилии и отчества. Оно, конечно, не настоящее, ибо настоящим именем меня уже давно никто не называет, не потому, что на это есть какой-то запрет, а просто потому, что запомнить не могут — оно очень длинное.
А Ким короче, да и кое-что значит для меня, ну, да не стоит об этом тут. Так вот, когда этого «дивного» народу немного поубавилось, я смог заметить висящее на стекле микроавтобуса объявление, от которого мне стало, прямо говоря, не по себе. Текст был следующим: «Магия древности приглашает вас посетить салон красоты китайского долголетия.» Потрясающе, правда? Мало того, что вас приглашает некая «магия», так она еще и относится к китайскому долголетию, словно никто, кроме них не не живет дольше двадцати.
Вначале я откровенно улыбнулся, чем вызвал нездоровый интерес у сидящих напротив меня молоденьких девушек, которые стали посылать мне недвусмысленные знаки внимания, а потом задумался. Ведь, действительно, как тихо и не заметно вошли мы в этот век, период неумолимого прогресса и технологии, в мир больших денег и столь же великих возможностей. Мы перестали носить натуральную одежду, которая теперь считалась предметом роскоши, предпочитаяей дешевую синтетику; мы сменили практичность на красоту, которая, впрочем, не совсем понятна лично мне.
Женщины обулись в востроносые туфельки, натянули на свои размеры эластичные кофточки и минимально короткие узкие юбочки (синтетика все стерпит, главное, чтобы не треснула!), нанесли на лицо боевой макияж и отправились на охоту. В то время, как у нас, мужчин, стиль почти сохранился — удобно и практично — , но, к сожалению, и мы грешны! Удар прогресса бил не по моде, а по породе.
Фабрики старой закалки все еще шили мужские вещи определенных размеров, так, чтобы плечи соответствовали стандарту, а вот покупатели этот стандарт уже изменили. И начался всеобщий бум на спортивную одежду. Потому, как в ней и не видно, что размер мужской сорочки великоват пониже шеи и большеват пониже ребер, там, где, по идее, должен находится крепкий мужской пресс.
Слова, слова....
Мне вдруг подумалось, что наряду со всем, выше перечисленным, в мир вошло нечто действительно древнее и полузабытое — магия слова.
Современный человек, если спросить его прямо, никогда не скажет, что верит в подобную ч3шь, как, например, колдовство и проклятия. Максимум, что он ответит, так это то, что всему судья Бог, а единственное, что зависит от него, так это, чтобы во время сходить в ближайших храм, замолить грехи.
И все это происходит в то самое время, когда сами слова, означающие нечто сверхъестественное, прочно обосновались во всеобщем словаре.
Парадокс...
Вторая вещь, которая поразила меня и, одовременно, вызвала на лице умилительную улыбку, так это то, что лишь русский человек мог повесить такое объявление в маршрутном такси.
В самом деле, разве станет человек, у которого есть достаточно денег на дорогой салон «китайского долголетия», ездить в «маршрутке»?
Пока я разжевывал подобные мысли, сидящие напротив меня девицы уже буквально извелись от напряженных знаков внимания, чуть было не сев мне на голову при очередном крутом вираже водителя. Пролепетав нечто, вроде: «извините», они сели обратно, мысленно гадая, уловил ли я запахи их духов. Уловил, сударыни, еще как! И задолго до того, как оказался с вами рядом, в одной машине. Кажется, здесь не нужно особых возможностей, чтобы почувствовать, как пахнет канистра спирта и перепрелой листвы.
Эх, девочки, девочки! Рассказать вам, что ли, при случае, как должна выглядеть настоящая женщина?
Я подмигнул сразу обеим девушкам и вышел на следующей же остановке. «Чем же вы, подружки не довольны? — подумал я. — Я исполнил ваше желание. Что, не нравится результат?» Я усмехнулся, слыша, как обе девушки чуть ли не рвут на себе волосы, споря, кому именно я оказал такой жест внимания.
И вовсе я не злой. Просто людям необходимо показывать, что те мелочи, о которых они мечтают, на самом деле им вовсе не нужны.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Жизнь мирская.

Что, скажите, делать человеку, попавшему в такой мир, как этот? Остается только развлекаться простенькой магией, меняя облики, набрасывая на себя то или иное выражение, да смеяться, уходя прочь ночной дорогой, после того, как оставишь очередного «клиента» в горьких раздумьях, как же все-таки достать свои сокровища, которые он пожелал и получил, со дна Мирового Океана.
Я люблю сумерки. Ночью все как-то мрачно и голо, днем — очень уж откровенно, а вот в сумерках таится то самое важное и таинственное, до чего лично я так и не могу дотянуться. А именно: когда же все-таки приходит закат и рассвет — те мгновения, за которыми все стремятся угнаться, но так и не могут поймать? Волшебные мгровения истины, магии слов. Легко сказать, что «в сумерках таиться нечто...» А вот увидеть это, понять.... Сколько я не старался — не смог.
Я сидел на кухне и, потягивая хорошее пиво, смотрел, как за окнами вечерело. В дверь постучали. Я нехотя встал (от таких мыслей оторвали!) и открыл дверь. На пороге стоял очередной «клиент».
— Вас зовут Ким? — спросил он, не глядя мне в глаза.
— А вас — Андрей. — ответил я. — Заходите, поговорим.
Он зашел, ступив из непроглядной темноты подъезда в освещенный коридор моей квартиры. На его худом, измученном лице не было страха или удивления — он знал, к кому пришел. Гость снял в прихожей потертый серый плащ старого покроя, демонстрируя мне свежую рубашку темно-синего цвета и столь же темные синие брюки. Верхние пуговицы были расстегнуты — волновался. С виду ему можно было дать лет сорок, но это только с виду. Я тоже не выгляжу старше тридцати....
Разуваться я ему запретил — все равно лишних тапочек у меня не было, а полы и так пора было помыть. Мы прошли на кухню.
— Хотите пива, Андрей? — спросил я, указывая на бутылку темного.
— Нет, спасибо я не за этим пришел... — начал он, теребя воротничок рубашки.
— Да? — притворно удивился я, вскинув бровь. — А за чем же, позвольте узнать? Вам нужны деньги? Может быть, квартира? Или хорошая верная жена, дети? Что вам нужно, Андрей Вячеславович? — я глотнул пива и закурил, наполняя кухню терпким ароматом крепкого табака.
— Нет, Ким, мне не нужно ничего из того, что вы сейчас перечислили. — ответил он.
Я задумался. Неужели, необычный клиент? Давно ко мне такие не приходили.....
Черт! Даже больше, чем давно!
— Чего же вы хотите? — не стараясь скрыть удивления, спросил я.
— Ответьте мне на один вопрос.... — Андрей придвинулся ко мне и посмотрел в глаза горящим взглядом. — Прошу, скажите, зачем вам все это? Зачем вы исполняете чужие желания? Зачем показываете людям, кто они есть на самом деле? Неужели вы не понимаете всей безрезультатности своего дела? Вчерашние ваши клиенты сегодня начинают все снова.
Я так и замер с поднесенной кго рту бутылкой пива. Что же это за клиент такой?
— В общем-то, — начал я, — я над этим не задумывался....Может, потому, что больше некому этим заниматься? — неуверенно продолжил я, но замолчал под взглядом суровых серых глаз посетителя.
За окнами неуклонно темнело и мне вдруг подумалось, что сидящий напротив меня человек вовсе не тот, за кого себя выдает и, что я попал в какую-то неприятную историю.
— Почему вы насторожились, Ким? — вдруг спросил он, словно прочитав мои мысли. — Можно я перейду на «ты»? — спросил он. — Мне, да и вам, пожалуй, так будет удобней.
Я согласно кивнул, отставив недопитую бутылку подальше.
— Хочешь, я изложу тебе свою версию? — он отодвинулся и тоже закурил.
Я кивнул во второй раз и придвинул ему пепельницу в виде раскрытого тюльпана.
— Смотри, ты предлагаешь людям исполнение их заветных желаний. Не ограничивая их ни в чем и ничего не требуя в замен. Твой страж — это только время, которое имеет тенденцию к неумолимому движению вперед.
Допустим, к тебе пришел человек средних лет в старой одежде и с ипугшанным взглядом и попросил хорошую квартиру. Что ты делаешь? Ты смотришь на него и решаешь, нужна ли она ему действительно, или просто потому, что он захотел проверить такую возможность, как прийти к тебе и «заказать». Результат зависит от просмотра.
Или же рассмотрим другой вариант. К тебе приходит молодая женщина и просит, чтобы ты помог ей добиться положения и выгодноо замужества.
Ты видишь, что она пошла на это потому, что ее семье нужны деньги, а ее нынешний муж не имеет возможности выполнить подобного. И она пришла к тебе.
Что делаешь ты в этом случае? Ты посылаешь ее семье по почте заведомо выигрышный лотерейный билет, сумма выигрыша в котором равна ровн половине требуемой суммы. И смотришь, если остальное эти люди делают сами, ты никогда более не вмешиваешься в их жизнь, а, если они просто сидят и ждут следующего подарка, то выполняешь желание этой милой дамы, ожидая ее прихода вновь. Потому, что только так, показав, к чему в действительности может привести такое желание, ты заставляешь ее задуматься над своей жизнью. — он откинулся на спинку сткла и затушил дотлевшую почти до фильтра сигарету, сделав из нее лишь одну затяжку, да и то лишь, когда прикурил.
— И чего же вы хотите от меня? — спросил я вновь. — Андрей вячеславович, вы абсолютно правы в своих суждениях. Хотя я и решусь спросить ни вашего настоящего имени, ни того, откуда вы столько знаете, — мне показалось, что мой гость чуть заметно улыбнулся и, что эта улыбка была, своего рода, жестом похвалы за сообразительность для меня, — но, раз уж вы столь информированы, то наверняка знаете, что я — всего лишь заключенный этого мира. Я меняю лица и тела, я следую за людьми и направляю их, я провожаю их в те края, куда мне самому давно заказан путь, Я пытаюсь показать им, что не все, чего они так жаждут, приведет их к желаемому результату.
Ведь за своими сокровищами приходится плыть лишь тому, кому они действительно нужны. А те, кто всего лишь забавляются этим, бросают свою затею разбогатеть и опускают руки.
— В таком случае, — сказал гость, — ты сейчас вполне готов ответить мне на мой вопрос. Так зачем же тебе все это, если ты сам навечно остаешься пленником одного мира?
Я немного помолчал, тоже потушил сигарету, хотя она и не успела еще дотлеть до той отметки, что у моего гостя — хороший табак, долго тлеющий. А затем я сказал то, от чего пытался избавиться многие годы, не допуская этих слов даже в мыслях:
— Я хочу, чтобы однажды кто-то пришел ко мне и пожелал мне свободы.
Гость встал и сказал:
— Я желаю вам этого. Именно за этим я и пришел.
Я невольно рассмеялся.
— Если не будет меня, то кто же тогда станет выполнять мою задачу? Ведь зачем-то же я здесь нахожусь? Значит я нужен, поэтому я не могу уйти. И где же, скажи мне на милость, тебя носило столько лет, что ты пришел ко мне только сейчас? — с непонятно, откуда взявшейся иронией спросил я. Что же ты не пришел раньше, когда я еще мог мечтать о чем-то, пока я еще не смирился со своей судьбой?
— К сожалению, ничего не бывает вовремя. — развел он руками. — НО сейчас я здесь и предлагаю тебе выход. Не волнуйся, за этим миром есть кому присмотреть, поверь мне.
Я вздрогнул, услышав те самые слова, которые привык говорить сам: «поверь мне...» Это звучало столь дико, что нестерпимо резало уши. Сколько себя помню, я всегда просил верить мне, просил доверять и редко обманывал надежды, почти никогда....
«Почти», потому что однажды пообещал прожить одну жизнь с той, кого действительно любил. Пообещал и не смог.
Но сейчас у меня был такой шанс. Шанс вернуться, шанс переиграть и выполнить свое последнее обещание...
— Ты уверен, что.... — начал было я.
— Уверен. — сверкнув серыми глазами ответил гость. — Я немного Бог, хоть и этого мира. Поэтому, знаю, что говорю. Уходи, Ким, не заставляй ее ждать еще больше. Мне кажется, что вы достаточно давно не виделись, чтобы медлить сейчас.
Так вот оно что! Бог... Действительно необычный клиент. Я улыбнулся собственным мыслям и, подойдя к большому зеркалу в прихожей, из которого на меня смотрел светловолосый мужчина средних лет, произнес:
— Только одна жизнь....


ЭМИНА. 25. 06. 2004.

Посвящается всем, кто хоть однажды видел Иную Сторону...

@музыка: ветер, просто ветер.

@настроение: удивленное и обрадованное.

@темы: Творчество. Рассказы.

---

Музыкант.

Этот рассказ продолжает "Горизонты Снов", если представить, что было немного не так, как в первой части. Скажем так: вторая часть о человеке с задатками музыканта вышла в условиях того, что в первой части не было никаких героинь. Но тогда я об этом не думала, и теперь прошу расценивать "Музыканта", как альтернативную реальность, происходящую в нашем мире и в наше время.
К слову сказать, мне уже самой порядком надоело, что мои рассказики до сих пор актуальны для меня, что в героинях или героях я вижу себя. Просто если есть реальный человек, значит, я могу поприсутствовать в виде части образа его подруги. а если нет героя, то я могу поприсутствовать и в части образа спутника главной героини. :-)
в общем, я везде и всюду, но в деталях: стиль одежды, цвет глаз, интерьер квартиры и так далее.
Одно могу сказать про свои "писаки": мне бы иногда хотелось пожить такой жизнью, как мои герои, правда, те часто умирают, но это же не беда! Я возьму перо в руки и оживлю их, а значит, и себя.
А про профессию Ким я даже тогда серьезно не думала, забыла совсем, а вот прошло семь лет и я в ней увязла, как муха в липком меде...
Удивительное рядом, господа!


От автора к читателю: Прошу не считать эту вещь пафосной. Честно говоря, только идиот может найти здесь пафос. Также не стоит думать, что оно призвано «выжимать слезу». Мне бы искренне хотелось надеяться, что каждый найдет в нем исключительно свои эмоции, которые поможет раскрыть этот текст...
С уважением автор.

МУЗЫКАНТ
Пролог.
Утро.
Утро бывает разным: хмурым, солнечным, обыденным, прекрасным, одиноким... Утро может быть разным, но всегда об одном и том же. Эти минуты, когда ты еще не совсем отошел ото сна, но уже понемногу начинаешь чувствовать вкус завтрака; минуты раздумий, а что именоо из увиденного тобой ночью было сном, а что — нет. Мгновения сладостной дремы, пока постель еще хранит тепло и невесомость снов.. Они неповторимы.
Утро...
Но иногда оно бывает иным... Наступает внезапно и ввергает в шок. Оно бударажит сознание, заставляет метаться во сне и просыпаться в холодном поту. Утро начинается со взлома души..
Оно наступает с кошмара.
В такие минуты тебе холодно и жарко, по лбу катятся холодные капельки пота, рот безуспешно пытается что-то сказать или закричать, но в пересохшем горле застрял комок, и ты ничего не можешь выдавить из себя. Обычная в жизни картинка темноты или звук шороха, одно слово или незримый жест, что ничего не значат на яву, во сне превращаются в ледянящие душу и сжимающие сердце миражи, от которых не спрятаться и не убежать.
Такое утро начинается рано. С чашки сладкого чая в дрожащих руках и крепкой сигареты. С открытого настежь окна и глубокого вдоха холодного воздуха...
Для каждого утро свое. Но никто не может точно сказать, когда оно начнется, и начнется ли вообще. В шесть часов, в восемь, в четыре... А может, ночь просто перерастет в него и все. И тогда его как бы не будет вовсе. Как разобраться, когда наступит рассвет, если ты не знаешь, когда ляжешь спать? А вдруг ты не проснешься и что тогда? Утро все равно придет, только ты его уже не увидишь, вот и все.
Радуйтесь новому дню! Ведь ему все равно, рады вы ему или нет — в любом случае, от вашей радости или скептицизма ничего в природе не изменится. Так радуйтесь!
Если вам больше нечем заняться с утра...

Часть первая. «Я всегда был вольный стрелок...» Машина Времени. «Оставь меня».
Его утро началось почти как всегда после ночных похождений по развлекательным местам: около двенадцати Рейдж разлепил глаза, и в полусне поплелся на кухню. В ванную можно зайти и попозже, когда откроется хоть один глаз, потому как бриться на ощуть он еще не научился, да и не желал. Рейдж пошарил рукой по электрическому чайнику, ткнул в кнопку включения и через несколько минут уже заваривал себе чашку крепкого кофе. В холодильнике нашлись какие-то десерты, вроде «Данетт-крема», которые Рейдж и поглощал, запивая ароматным напитком. На большее он был пока не способен.
После легкого завтрака молодой человек достал крепкую сигарету и, оторвав фильтр, закурил, уронив голову на сложенные на столе руки. После окончания этого процесса он с шумом вдохнул воздух и широко открыл глаза. Как ни странно, но вкус проглоченной еды он ощутил только сейчас, отметив, что тот был очень приятным. В голове проносились положительные ассоциации, вызванные смешением десертов, кофе и сигарет. Рейдж в полной мере ощутил наступление нового дня.
«Мое утро!» — подумал он, возрадовавшись такому повороту событий. Он улыбнулся и пошел в ванну. Мельком взглянув за окно. Там царила жуткая мерзость в виде темных дождливых облаков, что уже как несколько дней назад принесли в город осень, блестящий ото влаги, выщербленный асфальт, да редкие прохожие, прячущиеся под разноцветными зонтиками, казавшиеся с высоты четвертого этажа огромного двадцати этажного дома просто смешными.
Рейдж хмыкнул в знак того, что простудиться можно и летом, а с зонтом так неудобно в транспорте, и пошел приводить себя в порядок.
Сегодня предстояла еще и репетиция — концерт их рок-группы был не за горами, через две недели, а вокалист и лидер группы все никак не мог накричаться о том, что они так ничего путного и не сыграли.
В общем, стоило призадуматься на эту тему. Но он-то свое дело знал, да и ладно! Как-нибудь выкрутятся, не впервой! С такими мыслями он вошед под прохладный душ, который вскоре сменился на холодный...

Отыграли просто отлично. Эта репетиция явилась редким случаем, когда никто из шести учасников группы не сбился ни разу. Вокалист был просто счастлив, да и клавишник, шагающий по темной осенней улице вдоль трамвайных путей домой, тоже получил ядреный заряд хорошего настроения. Рейдж собирался зайти домой, чтобы переодеться и бросить там инстумент, который сегодня пришлось забрать с собой, чтобы выучить новую партию, а затем отправиться на сбор группы, дабы отметить их новый контракт, в следствие которого им предстоял тур по заграничным местам.
Погода не баловала: моросил слабенький дождик, и молодой человек шел, опустив голову и втянув ее в плечи, от чего капельки воды стекали по его распущенным светлым волосам до плеч, плавно перебегая на теплую пуховую куртку. В руках он нес свой любимый инструмент —синтезатор известной и дорогой фирмы. На улицах почему-то не горело ни одного фонаря, и Рейдж, одетый в темную одежду и бесшумные мягкие ботинки, был на ней почти не заметен. Лишь в редких фарах проезжающих мимо автомобилей подрагивали в такт его быстрым шагам мокрые сосульки его волос. Спутавшиеся в неразделимые пучки.
До дома он добрался почти без приключений, если не считать небольшой потасовки на углу ночного магазинчика. Когда к нему привязались двое подвыпивших мужчин, пытавшихся разжиться деньгами и телефоном, он не стал обращать на них внимания. Но, когда один из них потянулся к инструменту, то молодой человек легко увернулся от протянутой руки пьяницы и, поднырнув под нее, стукнул того кулаком по затылку. Подвыпивший гражданим, тяжело охнув, осел на землю, стараясь понять, как он там оказался. Второй не стал догонять удаляющегося, как ни в чем не бывало, «Злодея», а остался поднимать своего упавшего приятеля, выкрикивая обидчику вслед «страшные» угрозы.
Вот уже и родной подъезд, у которого кто-то настойчиво воевал с домофоном, что никак не желал пускать жильца внутрь. Подойдя к нему, Рейдж увидел, что противником техники была девушка. Молодая, красивая, стройная, с распущенными мокрыми волосами темного цвета и в облегающем ее фигуру длинном светлом пальто, по которому всюду были разбросаны капельки блестящей воды.
— Разрешите-ка, я попробую, — улыбнувшись, слегка отодвинул ее в сторону молодой человек, и быстро набрал комбинацию цифр, после чего дверь запищала и открылась.
— Спасибо, — робко улыбнулась ему в ответ девушка. — А я тут уже пол часа стою, а дверь никак не открывается...
— У нас код недавно сменили, — проходя в подъезд, сказал Рейдж. — Вас тут, наверно, долго не было?
Девушка последовала за ним и тоже остановилась рядом с молодым человеком, ожидая лифт.
— Да, целый месяц. Только сегодня вернулась из командировки...
Рейдж только сейчас заметил небольшой чемодан в руках незнакомки. Лифт раскрыл перед ними облупившиеся от времени двери, скрывая неприличные надписи на них, и они вошли в кабину.
— Какой вам? — спросила она.
— Четвертый.
— И мне, — удивленно вскинула брови она.
Двери послушно сомкнулись, и лифт медленно пополз наверх.
— Послушайте, давайте познакомимся, раз уж мы соседи? — предложил он. — Меня зовут Рейдж. Я музыкант. А тебя? — он как-то очень легко перешел на «ты», что, впрочем, ничуть не смутило девушку, а лишь наоборот вызвало у нее исключительно положительные эмоции.
— Я Ким. И я археолог.
Лифт остановился и раскрыл двери. Рейдж легко подхватил из рук Ким ее чемодан и пошел вслед задевушкой, намереваясь помочь донести вещи, да и выяснить номер ее квартиры. Ким проследовала в противоположное крыло от того, где размещалось жилище Рейджа и остановилась у самой дальней двери.
— Спасибо за помощь, Рейдж, — она откинула мокрые волосы и достала из кармана ключи.
— Послушай, а ты не хочешь сегодня провести вечер в компании мертвецки пьяных музыкантов на квартире одного из них в компании со мной? — задал он такой вопрос, от которого любую нормальную женщину поворотило бы прочь.
— А ты думаешь, что не захочу? — лукаво улыбнулась она. — Сколько у меня времени на сборы?
Кажется, Ким была не совсем нормальной. Хотя, археологи такими быть и должны. Рейдж наклонился и шепнул ей в ухо:
— Один час.
На этом они и расстались, отправившись приводить себя в порядок. Рейдж мог бы дать и больше времени, но ему очень захотелось проверить, насколько же она и впрямь сумасшедшая. Ни одной женщине хватает такого срока на сборы, как один час. Пол часа, два, полтора, но часа — никогда! «Вот и посмотрим, какова ты, Ким-археолог!» — подумал он и с усмешкой вошел в свою квартиру...
Там его, однако, ждал большой сюрприз: в кресле, стоявшем спинкой ко входу, сидела светловолосая девушка, на которой из всей одежды был только тонкий шелковый шарф, да легкие туфельки на огромных шпильках.
— Ну, здравствуй, Рейдж! — приподнялась она с места и вновь плвно опустилась в кресло.
— Что тебе надо, Анна? — стаскивая с себя одежду, спросил тот, не проявляя особого энтузиазма. — Мне только кажется, или я уже выгонял тебя из моего дома? — ядовито спросил он, направляясь в душ.
— Я решила дать тебе еще один шанс, — протянула Анна, прошествовав вслед за ним.
Рейдж включил воду и, сняв белье, встал под горячий душ. Женщина запустила руку к нему под воду, пытаясь приласкать молодого человека. Тот не сказал ни слова, позволив женщине забраться к нему в душ и довести дело до конца. А поом выключил воду и, обернув бедра полотенцем, сказал:
— В постели, Анна, ты просто прекрасна, я это признаю, — Рейдж провел пальцами по млеющему от собственной важности лицу подруги. — Но я в последний раз говорю тебе, чтобы ты оделась и вышла вон, не забыв оставить запасной комплект ключей на столе.
С этими словами он прошел на кухню, налил себе стакан холдного молока и закурил.
— Да как ты смеешь! — вспыхнула гневом Анна. — Ты еще пожалеешь, что так со мной поступил!
Она быстро собрала свои вещи вышла вон, громко хлопнув дверью. Рейдж улыбнулся, тряхнув мокрыми волосами, и принялся одеваться: скоро истекал отпущенный Ким час. Некоторое время он еще потратил на размышления, курение и сборы, а затем спрятал оставленные на кухонном столе Анной ключи от своей квартиры и, захватив пару пачек сигарет, вышел на площадку, намереваясь прошествовать прямиком к Ким. Что уж скрывать — ему было интересно, как она оденется, ведь это было прямым показателем того, насколько она его поняла.
Рейдж позвонил в дверь, и та почти сразу же открылась. На пороге замерла Ким, чьи волосы были собраны в аккуратную косу; на ней самой был тонкий свитер темно-серого цвета и черные джинсы без узоров, клешеные от колен, из-под которых выглядывали прочные ботинки — что-то вроде «гриндеров». Рейдж окинул девушку оценивающим взглядом и, облокатившись на дверной косяк, произнес:
— Как ты думаешь, куда мы идем?
— На квартиру к одному из твоих музыкантов, чтобы всю ночь пить, курить. Травить байки и слушать хорошую музыку. — ответила девушка.
Молодой человек усмехнулся и притянул к себе Ким, в глазах которой промелькнул испуг.
— Не бойся. — заметив это, произнес Рейдж и посмотрел в глубокие карие, с зелеными крапинками глаза девушки. — Я не сделаю тебе ничего, что ты не захочешь. А что, по-твоему, хорошая музыка? — сменил он тон, отпуская Ким, которая надела пальто и, не взяв ничего, кроме ключей, закрыла за собой дверь.
— Хорошая — значит умная. Я плохо разбираюсь в музыке, — ответила она. — но знаю, что либо мне она нравится, либо — нет. А ты странный, — посмотрев на молодого человека, сказала Ким. — У тебя глаза такие... светло-серые, словно тебя и нет вообще...
Рейдж ничего не ответил, просто развернулся и пошел к лифту. Она догнала его и, схватившись за рукав куртки, испуганно посмотрела в глаза.
— Ничего, — улыбнулся тот. — Идем, а не то опоздаем...

Часть вторая. «Ты думаешь, что я звонил? Не надо так!
Ты думаешь, посуду бил? Не надо так!» Машина времени. «Не надо так».
Квартира была большой и очень простой. Не смотря на то, что ее хозяин был истинным и закоренелым холостяком и, по совместительству, барабанщиком довольно перспективной рок-группы. Жилище его все же не представляло собой обитель разрухи и грязи. В помещении было весьма уютно и чисто. Кое-где были разбросаны вещи, но это лишь придавало ему своеобразное очарование.
Рейдж поздоровался со всеми присутствующими, после чего выяснилось, что Ким — единственная женщина на этом сборище мужиков. Состав его команды как-то недоверчиво поглядывал на нее, но вскоре все встало на свои места, и археолог заняла место в компании на равне с остальными. Весь вечер она то готовила что-то для оголодавших музыкантов, то рассказывала обо удивительных находках, которые встречались ей в экспедициях, а иногда и просто сидела рядом с Рейджем. Слушая, как он тоскливо перебирает струны на старенькой акустической гитаре, валявшейся до того момента в дальнем углу квартиры.
— Послушай, Рейдж. — весело обратился к нему Алекс м хозяин квартиры. — а как там твои дела с Анной? — он заискивающе посмотрел на Ким.
— Да никак, — пожал плечами тот, обняв сидящую рядом девушку. — Я ее только сегодня выставил за дверь. Естественно, после того как она продемонстрировала мне свои навыки женщины.
Вокруг раздался дружный мужской смех, а Ким, казалось бы, вообще не смутили его слова, но через некоторое время она встала и вышла в смежную комнату. Рейдж незаметно последовал за ней. Он бесшумно отворил дверь и вошел в темную комнату, где в свете фонаря за окном на столе сидела Ким. Рейдж закрыл за собой дверь на ключ.
— Почему ты здесь сидишь? — спросил он, подойдя к девушке.
— Знаешь, Рейдж, — усталым голосом начала она. — я должна тебе кое-что рассказать. Ты, конечно, в праве не верить мне, но мне почему-то кажется, что ты меня поймешь... Я не археолог. Точнее, не совсем. Я люблю археологию, люблю древности. В частности — артефакты. Моя работа — выслеживать и уничтожать тех, кто с помощью своих способностей пытается изменить или подчинить себе более слабые миры, или людей.
Только сегодня я вернулась с последнего задания, а тут ты..., — девушка опустила глаза.
Рейдж подошел к ней вплотную и обнял за талию. Она не отстранилась. Он поцеловал ее и она ответила. Волна страсти окатила их обоих с ног до головы. Они стали медленно снимать с себя одежду, но Ким внезапно отстранилась от него и сказала:
— Я наемный убийца, понимаешь?! Понимаешь, чем тебе это грозит? Я не могу...
Договорить он ей не дал:Ким издала короткий сладостный стон и прикрыла глаза...

На пороге Алекс остановил Рейджа и сказал:
— Осторожнее там, а то, мало ли что...
— Что ты имеешь в виду? — не понял тот, надевая куртку.
— Просто будь внимательнее, — тревожно посмотрел на него Алекс и пошел спать дальше.
За окнами едва занялся рассвет, а Рейдж и Ким уже спешили домой. В эту ночь им ак и не удалось сомкнуть глаз и по сему очень хотелось спать. По дороге Рейдж думал о словах Алекса, который хоть и являлся ярким представителем своего мира, но имел потрясающую интуицию, не раз спасавшую не только его, но и всю команду от неприятностей. Вполне возможно, что один из его родителей был здесь, так сказать, «проездом», наградив сыночка такими возможностями, о которых тот и сам не знал.
— Расскажи мне о себе что-нибудь? — попросила Ким, отвлекая его от мыслей, в которых он коротал дорогу домой. — Что хочешь, мне все равно.
— Что бы тебе рассказать..., — задумался Рейдж. — Я музыкант. Путешествую и ищу группы, в которых мне будет интересно чему-то научиться, или — научить. Стараюсь не пропустить талантливых исполнителей, кое-чем помогаю им. А потом ухожу, чтобы найти что-то новое. Музыка — это моя жизнь, словно еда. Какое-то время можно и на диете посидеть, или ограничить себя в чем-то, но рано или поздно оголодаешь настолько, что никак не можешь наесться... моя жизнь не намного отличается от твоей, — закончил он.
— А я не знаю, что есть моя жизнь., — ответила Ким. — Она слишком длинная, чтобы думать о ней.
— Поверь. Я тебя понимаю.
Они почти дошли до дома, когда из переулка им на встречу вышли несколько крепких парней. Ким напряглась. Предчувствуя опасность. Рейдж тоже огляделся по сторонам: бежать было некуда. С одной стороны был тупик, с двух других — толстые прутья забора, которым обносили в центре города почти все большие дома с дворами. А с четвертой шли они.
— Рейдж..., — девушка взглянула в светло-серые глаза спутника.
— Спокойно, — ответил тот, нащупав в кармане нож.
Парни ни слова не говоря подошли к ним вплотную и один из них ударил Рейджа в лицо. Тот пошатнулся от неожиданного удара, но устоял на ногах и нанес ответный удар. Нападавший упал.
— Ким, беги! — крикнул он, бросаясь наперерез остальным, чтобы дать возможность спутнице уйти.
Но что-то тяжелое опустилось ему на голову, и он упал, потеряв сознание...

Рейдж открыл глаза в том же переулке, где и произошла драка. Он прекрасно знал, что прошло около часа, как он отключился. Молодой человек встал и огляделся. Ким нигде не было. Он покричал, но ему никто не ответил. Тогда Рейдж пошел домой, по пути заметив, что у него сломано несколько ребер, разбито лицо и страшно болит голова. Наверное, и Рейдж знал это почти так же точно, как минуты, прошедшие с момента драки, его били ногами, пока он был без сознания. Конечно, он мог бы воспользоваться некоторыми своими возможностями и точно узнать количество переломов, до минуты отсчитать, сколько прошло времени с момента нападения, но больше его волновала судьба девушки. Ким говорила о себе немного, но Рейдж успел понять, что она вполне может за себя постоять или просто убежать, когда дело того не стоит.
Первым делом, дойдя до дома, он позвонил в дверь Ким. Никто не открыл, и Рейдж, повинуясь инстинктам, повернул ручку двери. Та оказалась не заперта, и молодой человек вошел внутрь. На диване в большой комнате сидела Ким, завернувшись в одеяло. На ее лице красовались свежие синяки. Такие же были и на запястьях. Глаза девушки были стеклянными. Она смотрела в одну точку, слегка покачиваясь из стороны в сторону.
— Ким, — Рейдж подошел и сел рядом, девушка не двинулась с места. — Они ...
— Да, — безжизненным тоном ответила она на незаданный еще вопрос. — Чем может унизить мужчина женщину, если не таким поступком? — она посмотрела ему в глаза, и он все понял. — вы, мужчины, такие сильные, особенно, когда вас много...
— Ким, — он прижал ее к себе и з глаз девушки покатились крупные слезы.
— Отпусти меня! — кричала она. — Не трогай! Отпусти, слышишь, я тебя ненавижу, я вас всех ненавижу!!!
Какое-то время девушка пыталась отбиться от объятий молодого человека, кричала в его адрес оскрбления и унижения, колотила его исцарапанными кулачками, но тот лишь крепче прижимал ее к себе и повторял одно и тоже: «Тише, милая тише. Я найду их, обещаю.»
Следующие несколько дней, как показалось Рейджу. Прошли вполне адекватно. Ким начала приходить в себя, у него потихоньку стали проходить раны. Он искал тех, кто тогда напал на них, но пока что это не приносило никаких результатов. А вечером одного из последующих дней Ким сказала, чтобы он не заходил к ней, потому что она уезжает к своей подруге.
Он ей поверил...
Часть третья. «Кто виноват, скажи-ка, брат?» Воскресенье. «Кто виноват».
Рейдж сидел на кухне. За окнами проплывали сумерки, тонущие в свете фонарей. Он пил водку и закуривал ее дрянным табаком. Все те поиски, которые он сумел организовать, не привели ни к чему. Ким молчала, улыбалась ему, но он знал, что на самом деле всё это не так. Он видел это в ее глазах, навсегда потерявших свой блеск.
Он потушил сигарету, и поднял глаза. Напротив него стоял человек. Один из тех, Кто тогда встретился им в переулке. Он улыбался и с презрением смотрел на Рейджа.
— За что? — только и смог выговарить он.
— Кровь за кровь! — весело отозвался парень и, повернувшись, пошел в прихожую.
Рейдж собрался с духом и, не смотря на кружащуюся после выпитого спиртного голову, проследовал за ним, придерживаясь за стенки своей квартиры. В голове звучал голос этого человека. Перед глазами колыхалась пьяная муть. Но молодой человек все же догнал своего визитера, но тот, ловко увернувшись от его протянутой руки, выскользнул за дверь. Рейдж постоял немного, а потом закрыл жележную. Обитую мягким кожзаменителем дверь на ключ и на ручку.
Ему стало интересно, который сейчас час,и с этой мыслью хозяин квартиры побрел обратно на кухню. Но внезапно над его головой раздался невыносимо четкий звук тиканья часов. Который все нарастал и нарастал, а через несколько мгновений Рейдж понял, что за дверью опять стоя те же рябята. Еще он помнил, что только что закрыл дверь, но почему тогда ручка поворачивалась и дверь должна была вот-вот открыться?
Он же закрыл ее!
Он точно это знал!
И этот невыносимый звук, наполняющий всё пространство вокруг него!
Словно кто-то отсчитывал его последние минуты жизни...
Или, не его?..
— Нет!!! — вскричал он и...
Рейдж проснулся от собственного крика. Он лежал на полу рядом со своей кроватью. За окном плыли сумерки, в руке тлела сигарета, на рядом с ним были всюду разбросаны окурки и пустые бутылки из-под водки. Молодой человек встал, и его взгляд упал на стоящий в углу синтезатор. После той истории он еще ни разу не был на репетициях. А вскоре ему предстоял концерт...
Рейдж стиснул зубы и, глядя на себя в зеркало стоявшего напротив кровати трюмо, сказал, сверкнув исподлобья глазами:
— Какой же ты жалкий! Что. Не можешь даже себя побороть? Да какие тебе, тогда. Еще разборки? Мститель хуев! Мудак ты последний. Мразь и гнида, а не человек... а ну соберись, и приведи себя в порядок! — приказал он сам себе. — Ким к подруге уехала...
Рейдж сходил побрился, привел в порядок квартиру. А потом уселся на кухне и стал думать. Такой, или подобный этому. Кошмар снился ему с тех пор, как всё произошло. «Кровь за кровь..., — мысленно повторил он в уме слова того парня. — Кровь за кровьь... Стоп! — внезапно его глаза расширились настолько, что он и сам бы себя испугался. — Какая у нее может быть подруга, если она — наемник?! »
— Блядь! — выругался он вслух. — Сука, какой же я дебил!!!
Рейдж мгновенно оделся и, не закрыв за собой дверь. Выбежал наружу. В квартире Ким, которая тоже оказалась не заперта он нашел ее записку: «Рейдж. Ты сам понимаешь, что мне не остается выбора. Я беременна и не смогу вынести не только то, что этому телу следует рожать, но и того, от кого этот ребенок. Если бы я поступила как-то иначе. То оказалась бы запертой в этой оболочке до тех пор, пока не истечет срок биологической жизни тела. Я знаю, что ты меня поймешь. Прости...»
Он выронил из рук записку и пошел в ванну. Там в алой воде лежала Ким. Из ее груди торчала рукоять его ножа, который он, видимо, выронил тогда в драке. А она его нашла...
— Что же ты наделала, Ким? — горько спросил он, присев рядом сней на колени. — Ведь это мог быть и мой ребенок...
Девушка ничего не могла ему ответить: ее глаза были закрыты, руки плавали в воде, а на губах играла улыбка. На зеркале было написано несколько последних слов: «Может, мы еще и встретимся, Музыкант....»
Рейдж вышел прочь, не видя дороги из-за слез...

— Анна! Это ты? — раздался в трубке веселый голос Рейджа.
— Да, это я, — ответила женщина. — Что тебе нужно?
Она стояла в коридоре в черной шелковой сорочке. На часах было около одиннадцати утра.
— Ты знаешь, я подумал и решил, что с тобой мне было слишком хорошо. Прости меня, если сможешь. Возвращайся, я жду тебя..., — его голос дрогнул, словно на глазах у него появились слезы искреннего сожаления.
— А как же твоя новая подружка? — ехидно спросила Анна.
— Я бросил ее ради тебя.
— это я и хотела услышать! — промурлыкала в трубку женщина. — Я сейчас приеду.
— Я жду, любимая...
Через некоторое время в квартиру к музыканту вошла высокая женщина в темном пальто, из-под которого выглядывали сапоги с закрученными к голяшке мысами, а длинные шпильки уверенно стучали по кафелю подъезда.
— Привет, Рейдж! — она страстно поцеловала его, а затем скинула пальто, под которым оказалось короткое облегающее платье.
— Держу пари, — улыбнулся Рейдж. — что у тебя и белье соответствующее... — он провел руками вдоль ее тела.
Она прошла в комнату и уселась в кресло, закинув ногу на ногу. Рейдж подошел сзади и, приставив к ее горлу кухонный нож, сказал:
— Дорогая, тебе не кажется, что здесь кого-то не хватает?
— Ты, что, совсем рехнулся?! — испуганно дернулась Анна, в следствие чкго на ее шее остался короткий порез. — Рейдж, что за игры?!
— Игра и впрямь была гениальной, Анна. Только вот я не говорил тебе, что стал встречаться с новой девушкой, потому, что тогда мы еще не были вместе. Следовательно, узнать ты это могла только, если следила за мной. Вот почему те ребятки знали, когда я появлюсь дома. А сейчас ты позвонишь им и они приедут сюда.
— Ты сумасшедший! — взвизгнула Анна.
— Да, благодаря тебе. — он сильнее нажал ножом на ее горло. — Звони, или твоя смерть будет мучительной — кухонный нож не отличается остротой, а особенно у меня. Ты всегда говорила, что я — плохой хозяин, привыкший жить один.
Женщина с сумасшедшими от страха глазами сталша набирать номера телефонов, на любезно предоставленном ей сотовом телефоне. После того, как она закончила разговор, женщина попросила:
— Рейдж, милый, прошу тебя, отпусти меня и мы оба всё забудем!
— Ты считаешь, я смогу забыть смерть девушки, потому чтто над ней надругались несколько твоих наемников? — усмехнулся Рейдж. — Ты и впрямь дура, хоть и не блондинка.
— Я не знала, что она умерла..., — рассеянно проговорила Анна.
В тот же миг в дверь позвонили. Рейдж ударил Анну наотмашь, от чего та потеряла сознание, затем быстро связал ее заранее приготовленными веревками и отправился открывать дверь.
— Ты? — удивленно отшатнулся первый стоявший на пороге.
Музыкант пошарил в кармане и достал оттуда маленький пультик управления. Сказав:
— Заходите, иначе мы все взлетим на воздух.
Прибывшие не посмели ослушаться.
— А теперь, господа, я прошу вас повторить с этой женщиной, — он кивнул на лежащую на полу Анну. — то, что вы недавно сделали с моей знакомой. Как вы понимаете, если понимаете, выбора у вас нет. Иначе... — Рейдж красноречиво помахал пультиком.
— Да он нас на понт берет! — высказался один из прибывших.
— Это вряд ли, — молодой человек кивнул на Анну, которая уже начала приходить в себя и молодые люди заметили стекающую у нее по шее тонкую струйку крови от недавнего пореза.
Вызванным наемникам ничего не оставалось делать, как подчиниться приказу хозяина квартиры...
Рейдж с нескрываемым удовольствием смотрел, как четверо парней насилуют Анну, которая не могла даже кричать, потому что у нее во рту красовался плотный кляп.
Но он знал, что она чувствует. Во время всех происходящих событий Рейдж поставил в проигрыватель диск с записью тяжелого рока, который удачно скрывал виртуозными рифами гитары звуки насилия и боли.Рейдж смотрел Анне в глаза, наслаждаясь каждой секундой ее мучений. Он вспоминал слова Ким, надеясь, что она окажется права и они и впрямь еще встретятся. Хотя бы ради того, чтобы он мог сказать ей, что нашел тех, кто виноват: он выполнил свое обещание, хоть и слишком поздно...
В какой-то момент Рейдж тихо прошел в коридор, одел через плечо приготовленную заранее сумку, взял в руки упакованный в чехол синтезатор и вышел вон, закрыв за собой дверь и сломав в замочной скважине ключ...
Он воткнул в уши плеер и пошел к Алексу. Надо же было где-то пожить до начала тура, который был назначен на четверг.
Сегодня был понедельник. В ушах зазвучала ENIGMA.
Рейдж знал, что потеряться проще всего в толпе, а подобный случай предвиделся как раз где-нибудь в конце гастролей...
На улице шел дождь. Пахло утром. Хотя и был день. Рейдж спрятал глаза в распущенных светлых волосах — он плакал...

Эпилог.
Утро бывает всяким.
Бывает и последним.
ЭМИНА.
26-27. 10. 2004.

@музыка: enigma "Gravity of love"

@настроение: трогательное.

@темы: Творчество. Рассказы.

---

Сутки до смерти.

Вот мой первенец, мой первый рассказ, в котором я задумалась над описанием ощущений, нестандартных позиций, полета фантазии, а не просто жестких фраз. А навеян он был тупым сюжетом по ТВ о семейной паре, которая вполне серьезно назвала своего ребенка Б.О.Ч. - биологический объект человек. В этом рассказе хромает на сломанных ногах прямая речь, отсутствуют запятые и ужасный стиль, но он мне ценен тем, что до сих пор не потерял актуальности, до сих пор не выцвели в нем краски и до сих пор мне жаль героя, о судьбе которого я так и не узнала большего, чем он успел мне рассказать в те минуты, когда пришел несколько лет назад. Я не могу ответить на вопрос, кем он был и что делал, кто он такой по сути своей и что за странный дар нес в себе тогда, но я знаю, что ныне он есть где-то далеко, превратившийся волну или в человека на ней...

СУТКИ ДО СМЕРТИ


ЕСТЬ ЧЕЛОВЕК...

Есть человек, который знает,
Что все иллюзия вокруг.
Он тоже верит и страдает,
Он тоже замыкает круг.
Есть человек, который видел
И жизнь свою, и смерть, и ложь.
Он плакал, верил, ненавидел,
Кричал огню: «Не обожжешь!»
Есть человек, который видит,
Как ночь линяет в день опять.
Он улыбается и бредит
О дальних призрачных краях.
Он слышит, как танцует ветер,
Как он смеется и грустит,
Есть человек на этом свете,
Который лучше всех иных.
Но не найти его так просто,
Он ходит рядом и нигде,
Он тоже зажигает звезды,
В надежде о своей мечте.
Его глаза светлее солнца,
А руки крепче прочных скал,
Но он растает сам до донца,
Лишь обретет то, что искал....

ПРОЛОГ.
У меня есть ужасная привычка — я разговариваю сам с собой. Обсуждаю происходящие события, рассказываю себе прошлое и будущее... А что еще остается, когда остальные люди не желают слушать моих слов? Или не хотят верить в них.
Сейчас, например, я смотрю на длинный, почти бескрайний ряд придорожных фонарей. Они убегают вдаль, освещая дорогу только по одному краю, а дальше сливаются с другими рядами и начинает казаться, будто ты стоишь посреди моря огней, колыхающегося резкими волнами желто-белого света. Я закрываю глаза, включаю плеер и раскидываю руки... Мне кажется, что я плыву в этом море, что купаюсь в огнях, поднимаюсь и опускаюсь вместе с ними, следуя за музыкой.
Я танцую, растрепав волосы и расстегнув плащ, кружусь, путаясь в его длинных полах, повинуясь волшебству звуков. Я растворяюсь в море света — такого яркого и неестественного. Я пропадаю в нем без надежды вернуться обратно, спешу слиться с каждым фотоном, пока он еще жив...
Пока жив он, жив и я.
Мы сливаемся воедино. Это похоже на секс, но столь же отдаленно, как и порнофильм на настоящую жизнь. Такое сравнение не случайно: каждый находит в моей фразе сугубо личные ассоциации. Кто-то скажет, что жизнь вполне похожа на кино, даже на такое, кому-то подобное сравнение претит, а я просто не знаю, как правильно перевести мои чувства на ваш язык.
Пусть меня поймут по-разному. Я ведь даже не хотел сказать ничего особенного, а по сему — мне все едино.
Я лечу в лучах придорожных фонарей, поднимаясь все выше и выше, я не спешу успеть к окончанию ночи, я вообще не привык спешить... Но утро погасит искусственный блеск, и я кожей почувствую смену света. Холодное солнце согреет мое тело, и я стану растворяться в нем. Это не зависит от желания — дневной свет поглощает меня целиком, чтобы к ночи вновь выплюнуть на озябшие от поздней осени улицы, где мокрый некогда черный асфальт станет поблескивать в лучах фонарей от намерзшей на его поверхность корочки тонкого льда. Она искрится и бьет в глаза каждым кристалликом воды..
Вот и вся жизнь....
Она опять кончается. Я чувствую восход, но по-прежнему не открываю глаз и не опускаю рук. Я лечу за закатом, а он убегает все дальше и дальше. Он тоже меня боится...
Вот и вся надежда.
Кем я стану завтрашней ночью? Ребенком, стариком, мужчиной, женщиной, собакой или кусочком намерзшего льда на щербатом асфальте? Кем мне стать, чтобы окружающие перестали делать выводы о том, кто я есть. Перестали меня судить....
Это мое право.
Право на суд.
Именно поэтому я сейчас растворяюсь в тишине и темном, ничуть не живом свете моря огней города.
Ведь исчезнуть в чем-либо живом я не могу. По сему приходится возвращаться сюда вновь и вновь, лелея глупую надежду.
Надежду на жалость... на жалость и прощение к палачу.
Но все же, как приятно чувствовать, что это твое, никем неоспоряемое право на суд!
Как приятно закрыть глаза, расправить в стороны руки и раствориться в тишине пробегающих по дороге автомобилей, повинуясь чарующим аккордам песен...
Кем я буду завтра?
Не знаю.
Но мне нравиться всегда оставаться собой и быть кем-то иным.
Я почти ушел...
Я почти узнал...
Я почти...

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Человек.
Самое отвратительно, когда не знаешь, где ты, что надо сделать и надо ли вообще. Более отвратительно чувства я не испытывал никогда прежде и вряд ли испытаю когда-либо еще. Ты стоишь, как мудак, посреди дороги, мимо тебя проносятся автомобили, торопятся куда-то прохожие, кипит жизнь, а ты стоишь и думаешь только о том, какой сегодня день недели. Выходной или будний? Куда прошел тот автобус, который чуть не сбил тебя, когда ты умудрился появиться прямо перед его носом?
Чувство медленно стекающего по твоему лицу дерьма, в которое тебя окунули твоей новой жизнью.
Утро было холодным и, кажется, осенним. На дорогах лежал тонкий-тонкий наст льда, искрящийся в первых лучах восходящего солнца. Деревья стояли голые и тихие, а набегающий изредка ветерок только и делал, что качал их узловатые ветки, да напоминал о собачьем холоде на улице.
Я постоял немного на обочине дороги, выдохнул пару раз воздух изо рта и, насмотревшись на идущий оттуда пар, пошел вперед. Куда-нибудь да выйду, глядишь — и в правильном направлении. Через какое-то время мне в голову пришла очень интересная мысль: а не стоит ли осмотреть себя? Все же было немного интересно, как я выгляжу. Я опустил глаза вниз, посмотрел на себя, потрогал руками одежду и пришел к выводу, что вполне удовлетворен видом. Темная куртка с отворотами воротника из толстой шершавой кожи с густым плотным мехом на изнанке, темно-синие джинсы, высокие ботинки на шнуровке и с молнией, в которых, судя по ощущениям, тоже был мех. Далее костюм дополнялся перчатками темно-коричневого цвета из плотной вязаной ткани. Под курткой нашелся довольно тонкий свитер в тон штанам.
— Неплохо. — Сказал я себе. — Теперь бы разобраться, куда идти...
На все мне были отведены сутки. За это время я должен кого-то или что-то встретить и оказаться в нужном месте и в нужное время. А что уж там от меня потребуется — это мне пока не известно.
Так я и пошел, куда глаза глядят. Шел долго, около нескольких часов. Захотелось пить и есть, но я прекрасно знал, что денег у меня нет. Их почему-то всегда не бывало. Как будто я — не человек! Я тоже есть хочу, и пить, и спать, и женщинами не пренебрегаю, впрочем, как и мужчинами, когда я другого пола, если есть время, конечно. Хотя его редко бывает достаточно даже для выполнения поручений.
За такими мыслями я вышел к развилке. Одна часть шоссе, вдоль которого я шел, сворачивала вправо и оканчивалась каким-то высотным районом города, а вторая — шла прямо и упиралась во что-то вроде его центра, или, во всяком случае, туда, где кипела самая жизнь. Я остановился на возвышенности, и засмотрелся на яркие чужие огни и суету горожан. Сейчас мне предстоит спуститься вниз и утонуть, исчезнуть в гуще всех происходящих событий. Вот сейчас я оторву от земли ногу, сделаю шаг и превращусь в одного из жителей мегаполиса, что раскинулся внизу. Ничто и никто более не сможет отличить меня от всех остальных его жителей, что провели в нем изрядное количество времени.
Изрядное — потому что оно, наверняка, превышало лимит суток, а значит, все же больше, чем было отпущено мне. Если я, конечно не пожелаю остаться. В этом облике, с таким «багажом», что висел на мне и в этом месте. Стоит просто не появиться на месте, где я себя обнаружил, когда придет время и — все! Я остался! Прошу любить и жаловать! Меня зовут... Подождите, а как меня теперь зовут-то?
— Так, приехали! — порыскав по карманам и не найдя в них и намека на какие-либо документы или зацепки, произнес я. — Вот это удружили, вот спасибо. Раньше хоть какое-то имя давали, а теперь и на этом время сэкономили, гады... — Стал вслух ругаться я. — Хотя, кого я, собственно, обвиняю, если все, кто мог быть к этому когда-либо причастен, стоят сейчас и любуются на город.
Этим «кем-то» был я сам. Сам выбрал свое занятие, сам и оплошал. Правда, я уже не помню, действительно ли это был мой выбор.
Я огляделся, скользнул глазами по искрящемуся тоненькому ковру снега, из-под которого торчали осенние листья, палки, мусор и черные комья земли; присел на корточки, похлопал себя по карманам — сигарет не было, а значит я — мудак в квадрате. Послышался визг тормозов и меня окликнул чей-то голос, приятный, женский:
— Эй! Тебя подвезти?
Я обернулся. На меня из открытого салона приличной, но не слишком дорогой машины смотрело приятное женское лицо с падающими на него светлыми волосами. Дверь машины она держала призывно открытой.
— До города? — крикнул я, подымаясь на ноги.
— До города! — ответила она, и я пошел к автомобилю...
В салоне был приятный запах. Не знаю, чем он так мне понравился, но я испытал истинное удовольствие, вдохнув его полной грудью. Он навеял мне какие-то воспоминания из прошлого, словно когда-то у меня тоже была машина, и мне нравилось копаться в ней, вдыхать запах горючего и старой одежды, в которую был облачен за таким занятием. Я снял перчатки и убрал их в карман.
— Куда тебе надо? — спросила она. — Я еду в центр. Куришь? — она протянула мне пачку сигарет и я, воспользовавшись случаем взял одну.
— Значит, и я туда же. — Я закурил и кожей почувствовал приятное тепло от ощущений табака. Значит, я все-таки курю. — Давно не курил, — объяснил я женщине, которая посмотрела на меня с нескрываемым любопытством. — Забыл уже, когда последний раз держал в руках сигарету...
Я не лгал.
— Как тебя зовут? Меня — Амин.
Я задумался, представляя возможные варианты ответа. Врать, почему-то, не хотелось, а рассказывать правду было по крайней мере глупо.
— Биологический объект «человек», — сказал я довольно уверенно, посчитав это объяснение самым подходящим.
— Как, как? — засмеялась она. — «Человек»? Мне тебя прямо так и называть?
— Можешь придумать другое имя, — просто согласился я. — Это будет даже интересно. Мне еще не придумывали имен.
Теперь настала ее очередь задуматься. Женщина вела машину на редкость аккуратно и быстро, создавая у меня впечатление, что она не первый год за рулем. Так мы доехали почти до самого центра. Вот уже показались вблизи огни городских вывесок — красочные, яркие надписи, которыми были увешаны все улицы. Мимо нас проносились другие автомобили, мы сами обгоняли многих водителей, а она все молчала.
Наконец моя попутчица притормозила у какого-то дворика и сказала:
— Приехали. Мне сюда, а тебе, очевидно, дальше. Извини, не могу больше ничем помочь.
Я открыл дверь и стал выбираться на улицу.
— Эй! — окликнула меня Амин. — Держи! — она бросила мне свою почти полную пачку сигарет и зажигалку, — А что насчет имени, то ты похож на моего знакомого, а посему, я запомню тебя под именем Кристоф. Прощай!
Амин закрыла дверь и поехала внутрь двора, оставив меня в полном недоумении, которое, впрочем, быстро прошло. Кристоф, значит... Неплохо.
— Итак, куда идти? — спросил я сам себя. Огляделся по сторонам. Кажется, сейчас мне должно было немного повезти. Все же я не новичок, а значит, кое-где и кое-что меня ждет. Впереди красовалась остановка общественного транспорта. Туда я и направился. На ней никого не оказалось, зато на лавочке лежал забытый кем-то плеер. В нем был диск. О себе я все же позаботился. Решил, наверное, что если все сразу будет с собой, то это станет совсем уж не интересным. Я понял — меня ждут знаки, по которым я и найду того, к кому явился.
— Посмотрим, что это за музыка. — Я одел на голову пластиковую дугу наушников, которые сами по себе были маленькими и удобно сидели в ушах. Включил плеер и направился прочь, сунув руки в перчатки. Меня ждет город и кто-то еще...

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Время.
Я шатался по скользким улицам города до самого вечера. Нашел еще и небольшую сумку, что одевалась через плечо, и вкупе с остальным моим костюмом производила впечатление иностранного гостя. Хотя, именно им я, кажется, и являлся.
Интересно, все же, кто я такой и зачем делаю то, что делаю?
А что я делаю?
Под вечер начался снегопад. Снег был мокрым, напоенным водой; еще в воздухе он слипался в большие хлопья и падал на землю тяжелыми комочками, которые тут же прилипали к чему не попадя, закрывая хоть какой-то обзор. Я совсем промок и замерз. Меня с ног до головы занесло снегом — не спасли ни куртка, ни ботинки, ни все остальное.
В сумке, кстати, обнаружилось немного местной валюты, пачка сигарет, спички и карта города. Зачем она мне, если я все равно не знаю, куда надо идти? Хреновый из меня спасатель...
Несколько раз со мной заговаривали: то спрашивали дорогу, то пытались познакомиться, а то — и ограбить. Не на того напали! Уж чему я научился, так это давать сдачи. Особенно тем, кто этого недополучил в детстве. А я дополучил? Вот интересно.... Но, судя по тому, что я остался с вещами и почти без синяков — да.
Я честно пытался найти того, к кому пришел. Обошел весь центр и даже заглянул на окраины города, пытаясь исполнить задание поскорее — странно, но очень хотелось найти Амин. Предлог у меня был — ее зажигалка (сигареты кончились до того, как я подобрал сумку). Но никто не появлялся на моем пути, люди словно и не видели меня, натыкались, запинались и злобно ругались вслед. А я шел, курил, даже что-то ел. Иногда. Один раз. Рассматривал витрины придорожных магазинов, заглядывал сквозь стекла в рестораны и простые жилые дома. И чем дольше я находился в этом месте, чем больше видел, тем сильнее ощущал себя ребенком, который не спешит отыскать потерявших его родителей, рассматривая окружающий его мир широко открытыми глазами, медленно переводя взгляд с одного предмета на другой. Я вдыхал спертый воздух, задыхался и смотрел....
Один раз, когда мне пришлось остановиться у прилавка с какой-то едой, чтобы хоть чем-то заполнить пространственную дыру внутри, ко мне обратился человек. Старик с отросшими седыми волосами, неброско и плохо одетый. В руках он держал сумку с пустыми стеклянными бутылками.
— Молодой человек, сигареты не найдется? — пытливо посмотрел он на меня, словно знал, что найдется.
— Конечно, возьмите. — Я протянул ему сигарету и спички. Он прикурил, отдал мне коробок, выдохнул едкий дым и сказал:
— Ты хороший парень. Сигаретой старика угостил....
— Вообще-то, нет. Я редко кого-то угощаю сигаретами. Вы — исключение. Но я говорю вам это вовсе не для того, чтобы у вас возникло чувство обязанности или стыда. Мой поступок был вполне бескорыстным. Хотя, вы не знаете, каков я на самом деле, — возразил я, — может, я убийца, или еще кто. Может, люблю издеваться над женщинами и детьми. Откуда вам знать. Нельзя судить людей по внешности — они слишком одинаковы...
— Ты прав. — Легко согласился старик. — Но все же, спасибо. Желаю удачи.
Он ушел, что-то бормоча себе под нос про умного парня и неправильные решения молодости. Я не слушал. Я уже ел нечто, лишь издалека напоминавшее еду.... Потом снова были улицы: узкие и широкие, длинные и короткие, чистые и вонючие...
Время текло сквозь пальцы, струилось прочь, не оставляя мне никакой надежды на выполнение поручения. Но я должен был найти! Должен был узнать и вынести решение за долю секунды, пока не приблизился к тому человеку, к которому пришел. Узнать его и, поравнявшись с ним, произнести только одну короткую фразу, на основании принятого мною суждения о нем.
Это мое право и моя власть. Так уж повелось, не знаю, правда, когда и почему, но повелось.
А время текло, тая снежинками на лице. Время стремительно относило меня все дальше и дальше от благополучного исхода. А что потом? Что будет, если я не найду? Не помню. Или не знаю. Или такого просто не было раньше? Не могу сказать точно.
Итак, спустился вечер. Я зашел в маленький продуктовый магазин почти там же, где утром расстался с Амин. Просто так, ничего не желая приобрести. Я грелся, стряхивая превращающийся от тепла в воду снег на пол. Ежился, втягивая шею в плечи и скрываясь оттого в поднятом воротнике куртки..
Время....
Как мало мне его отпущено! А хотелось бы больше? Зачем? Чтобы встретиться с Амин? Зачем оно мне? А уж ей-то, тем более... По коже прошелся холодок, будто я и впрямь услышал проходящее мимо меня время, его тяжелую поступь...
— Кристоф! — окликнул меня чей-то знакомый голос. Я обернулся и увидел Амин, стоявшую в дверях магазина. Она подошла ко мне, скидывая на ходу большой капюшон короткой куртки, что отдавалась шуршащим звуком при каждом движении женщины.
— Поверить не могу! — воскликнула она, улыбаясь. — Я высадила тебя без денег, без вещей и даже без зажигалки, а теперь ты стоишь передо мной с плеером, сумкой и рассматриваешь витрину дорогих вин.... Ты нашел своих знакомых здесь?
— У меня нет знакомых. — Честно ответил я. Но она, кажется, восприняла эту фразу, как то, что у меня нет их именно здесь. Я не стал с нею спорить...
— Где ты был? И что тут делаешь?
Я ответил не сразу. Лгать опять не захотелось.
— Я.... гулял. Гулял по городу, а сюда зашел просто погреться. У витрины с вином остановился случайно... Черт, вообще я искал тебя, чтобы вернуть тебе зажигалку, — неожиданно для самого себя сказал я, — вот, держи. — Я протянул ей фиолетовый прямоугольничекпластмассы , который Амин щедро подарила мне утром. В моем кармане, приятно отягощая его, лежала родная «Zippo». Женщина склонила голову набок, и я только сейчас обратил внимание на ее внешность: неровные, словно стриженные ступенями, светлые волосы природного оттенка, чуть волнистые, словно она только что распустила косички, заплетенные накануне, падали чуть ниже плеч; темные зеленые глаза, умные и, бесспорно, проницательные; изящна фигура с легкими следами сидячей работы, ухоженные ногти и руки; приятное, симпатичное лицо с легкими морщинками...
— Интересный ты человек, Кристоф. — Произнесла она задумчиво. — Зажигалку оставь себе. Это мой подарок. Не расскажешь? — она заглянула мне в глаза. Я не знал, как поступить. Отшатнуться от нее или нет. А, может, оттолкнуть ее? Или просто уйти и продолжить поиски?
— Может быть... — Едва шевеля губами и не сводя с Амин взгляда, произнес я. — А ты? Ты расскажешь? Почему ты такая?
Нет, что-то было не так! Я чувствовал это кожей... Приятный холодок пробежал вдоль тела и замер где-то ниже живота. Происходит нечто совсем уж странное.... Только вот, что? Слишком мало времени, слишком много любопытства в ее глазах, слишком не хочется врать...
— Пойдем ко мне, а не то, не ровен час, совсем замерзнешь! — будто перевела тему Амин, тронув меня за руку. Я резко поднял на нее глаза. Взгляд получился исподлобья и женщина чуть шарахнулась в сторону, но быстро взяла себя в руки и вновь поманила к выходу. Ничего не оставалось — раз уж начал все портить, так, будь добр, доведи хоть это дело ко конца.
Мы вышли под снег, Амин не стала одевать капюшон — наверное, ее дом был близко. И липкие снежинки мгновенно покрыли ее волосы, создав на них тонкую блестящую сеточку серебра, искрящуюся в желтоватом свете загоревшихся фонарей.
«Может, она и есть та, к кому я пришел? — подумал я, глядя на нее со спины. — Хотя мне так почему-то не кажется...»

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Пространство.
Квартира была маленькая, но уютная. На полочках вдоль стен стояли различные ненужности, вроде статуэток, фигурок и прочего хлама. Кое-где виднелись следы пыли, но немного. Пол был покрыт паркетом, который то и дело скрипел под ногами.
Амин провела меня на кухню, предварительно заставив снять мокрые вещи и ботинки, которые тут же переместились на батареи в ванной. Затем она поставила чайник и спросила, не хочу ли я есть. Я хотел, и Амин принялась что-то готовить. Мне было все равно, что она сделает — я просто хотел есть...
Время текло неспешно и медленно, но все же уходило прочь. Я думал о том, что делаю здесь и почему не ухожу. Задание висело на мне, словно исполинский камень на шее, тянуло вниз и сдавливало грудь.
— О чем задумался, Кристоф? — спросила она меня, поставив на стол тарелку с горячей едой. — Расскажи.
— Я думаю о том, что не успеваю выполнить поручение, данное мне, потому что никак не могу найти того, к кому пришел. — Ответил я, поглощая предложенный ужин и запивая его крепким чаем. Все было очень вкусно и совсем не похоже на то, что я ел сегодня днем. Наверное, все-таки дом — это нечто большее, чем просто жилище.
— И кого ты ищешь? — снова спросила Амин.
— Не знаю, но чувствую, что времени осталось совсем мало.
— А кто тебе это поручил?
— Я сам... наверное... — Растерянно произнес я.
Женщина замолчала, словно обдумывая мои слова.
— У меня тоже так бывает, — сказала она после долгой паузы, глядя в пол. — Задам себе цель, а потом мучаюсь над ее выполнением. Все пытаюсь найти выход и чем больше я делаю, тем сильнее ощущаю себя в ловушке... собственных идей...
— Из любой ловушки можно выбраться, — невозмутимо отозвался я, отодвинув пустую посуду. — Стоит просто открыть дверь и выйти наружу, не оглядываясь назад и не думая, что повлечет за собой твой поступок.
— Да? — с каким-то вызовом сказала она. — А как тогда выбраться из ловушки лет? Когда ты чувствуешь, что твоя молодость безвозвратно ушла, а ты ничего так и не добилась в жизни? Осталась у разбитого корыта, потому что всегда откладывала все дела на следующий день, а после обнаружила, что у тебя больше нет сил и нет возможности все изменить. Скажи, Кристоф, как убежать от времени?
Это был удар ниже пояса. Именно сейчас я сидел и думал о том, как от него убежать. Даже пытался ей это объяснить, но, кажется, безрезультатно...
Хорошо, Кристоф, или как там меня еще зовут, давай подумаем, что можно предложить бегущему по спирали человеку, который изо всех сил пытается сделать эту спираль прямой. Давай подумаем, ведь всегда есть выход, хотя бы один, но есть....
А какого черта?
Тебе ли думать о времени, если у тебя самого его осталось — одна ночь, в течение которой ты должен отыскать, оценить, осудить...
Суд...
Это не общепринятое понятие рассмотрения дела и вынесения приговора, это просто эквивалентное название моих действий, переведенное на данный, конкретный язык. И если оно приобрело здесь негативный смысл, или просто означилось совсем иным действие, то что могу сделать я?
Если бы меня спросили о том, что я делаю, я бы ответил, что сужу. Но каковы мои действия на самом деле — это вряд ли можно понять.
— Человек — это его решения и поступки. Никак иначе. Сколько бы ты не пыталась скрыть саму себя ото всех, рано или поздно, но ты станешь самой собой. Это закон. — Ответил я Амин.
— Тогда каков ты? По твоим поступкам я могла бы сказать, что ты можешь быть вором, убийцей, сумасшедшим. Ты говоришь, что у тебя здесь никого нет, но, в тоже время, появляешься передо мной с новыми вещами, не известно, откуда взявшимися у тебя. — Холодно произнесла женщина. — Но я не хочу никого судить. Ты не сделал мне ничего плохого, а раз так, то и я не стану судить тебя. Это было бы подло и низко: осуждать незнакомого человека, совершенно не зная ни его, ни мотивации его, пусть даже отвратительных, поступков. Я не хочу быть подлецом....
Я резко поднял на нее глаза и Амин вновь дернулась, словно от удара. Наверно, я испугал ее таким жестом. Но мне это прощается, ведь, оказалось, что я — подлец.
Как странно... Всю жизнь, нынешнюю жизнь я считал, что помогая людям. Шел на задания, преодолевая побои, смерть, грязь... Прокладывая себе дорогу всем, что только у меня было, даже самим собой... а в один прекрасный день узнал, что все мои поползновения — ни что иное, как подлость и отврат. И кто я теперь?
А кем был?
Кем был, тот и есть. Подлец, несущийся в пространстве вне времени, изредка делающий остановки на дороге, пытаясь оправдать свои действия справедливостью и добротой.
Вот и вся жизнь. Рухнувшие намерения, искореженные желания, смятая надежда.
Я — подлец, но я — судья...
— Амин, а ты хотела бы стать судьей? — выдавил я из себя.
— В смысле? — не поняла женщина.
— В прямом, — я встал из-за стола, прошелся по кухне, вздохнул и начал рассказывать женщине то, что еще знал. — Я не знаю, кто я есть и откуда пришел. Каждый раз, когда я растворяюсь в лучах искусственного света, когда сливаюсь с фотонами, понимаю и осознаю все. Но рождаясь с первыми лучами настоящего солнца, забываю обо всем. Истинный свет не принимает меня, отталкивает, и все, чего я достоин — это желтые уродины фонарей.
Я являюсь для того, чтобы помочь.. Но, кажется, и этот постулат стал для меня ложным. У меня есть сутки до смерти и бесконечность до рождения...
Я — Судья... Я — подлец...
Время катилось все быстрее и быстрее, а я рассказывал Амин о том, кто я есть. Насколько это вообще было возможно. Мой голос был спокойным, я курил, плавно задымляя кухню и прилегающую жилплощадь. Женщина изредка поднимала на меня испуганные зеленые глаза, что-то спрашивала.
Через какое-то время я заметил, что ее взгляд изменился: из робкого, испуганного и слегка ненавидящего он превратился в заинтересованный, полный энтузиазма и любопытства.
Ночь оплывала и таяла, оставляя после себя тонкие узоры набегающего рассвета. Снег перестал падать и укрывать землю блестящим ковром льда; на улицах появились довольно приличные сугробы, по которым еще не ступала нога прохожего. Мир ждал солнца, а я боялся его появления.
Вскоре я понял, что мне пора уходить.
Я прошел в прихожую, оделся в свои вещи и присел на одно колено, чтобы зашнуровать высокие ботинки. Амин подошла и посмотрела на меня сверху вниз.
— Мне пора. — Сказал я, затягивая шнурки.
— Что теперь с тобой будет? — спросила она.
— Не знаю, но я почти понял, зачем пришел. Ночь еще не кончилась...
Я встал, расправил плечи и, подхватив свою сумку, случайно взглянул в висящее на стене зеркало, которого не успел заметить вчера.
Оттуда на меня посмотрел человек лет сорока с небольшим. Со светлыми синими глазами и слегка растрепанными русыми волосами. Его лицо было каким-то вымученным и усталым, будто всю предыдущую ночь он занимался тяжелым физическим трудом. Вообще он выглядел довольно привлекательно: высок, хорошо сложен, без тени сомнения и страха в глазах, только легкая дымка удивления, схожая с эмоциями ребенка, которому наконец-то рассказали во всех подробностях процесс деторождения, о коем он имел весьма расплывчатые, хотя и приличные сведения.
Глаза были странными, но все же вполне обычными. Человеческими.
— Кажется, тебе пора, Кристоф, или как там тебя... — Сказал я сам себе, посмотрев в отражение.
— Что ты сказал? — переспросила Амин, не разобрав моих слов.
— Ничего. Просто у меня есть ужасная привычка — я разговариваю сам с собой.
Я не стал прощаться или говорить что-то еще, просто вышел на заснеженную улицу, где на белом покрывале еще лежали косые лучи придорожных фонарей. Я не знаю, зачем рассказал Амин про себя и про свои поступки, не знаю, зачем ушел так быстро, если все равно уже не успею никого отыскать, я не знаю, почему мне вдруг стало столь легко и спокойно...
Я не смог осудить того, к кому пришел. Зато вынес приговор себе. Я решил, что я — есть подлец. А это тоже суд. Мое право...
А может, именно себя я и пришел судить в этот холодный сумрачный город?
...Дорогу обратно я нашел быстро. Пошел пешком, хотя и знал, что могу воспользоваться общественным транспортом. Я проходил мимо погасших, и еще не сумевших ожить, ярких витрин, мимо ранних прохожих, неведомо, куда спешивших в такой час. Я шел мимо света ночных магазинов, баров, кафе, клубов, домов...
Вот и вся жизнь. Мне очень наглядно и легко объяснили, кто я есть на самом деле. Как странно! Почему я сам не понял этого? Может, просто не хотел? А может, не мог. И как легко я согласился со всеми доводами, решив, что они верны...
Я никогда раньше не судил себя. Но вот оно — моя работа и моя жизнь, редкие, хрупкие иллюзии существования, когда я вновь и вновь обнаруживаю себя где-либо — вот оно... Слово, сказанное не в том месте и не в то время. Теперь это достигло и меня самого...
Кто я есть?
Кем был?
И стану ли кем-нибудь еще?
Я остановился на возвышенности, взирая на бескрайнее море огней внизу. Там раскинулся город, город, в котором нет и не было того, за кем я явился, потому... потому, что это был я сам. Моя последняя жизнь, мое право на собственный суд...
Как я ошибался! Кто же я после того, как осудил человека, которого знал лучше, чем кто бы то ни было? Осмелился высказать мнение по чужим выводам о самом себе... Какие уж мне теперь (да и вообще) незнакомые люди! Изучить? Нет уж, спасибо. Это не изучается. Выяснить ситуацию? Благодарю покорно! Выяснил — мало не показалось. Осудить? Да я себя не могу отстоять — какие уж тут чужие люди....
Люди...
Биологический объект «человек»...
Да, наверное, так оно и есть....
Я снял сумку, подошел к лавочке на остановке, где еще сутки назад рассматривал самого себя и поднял с нее длинный матерчатый плащ — последний знак и последние осколки рухнувшей надежды на то, что я мог оказаться не правым. Он здесь, я здесь, а значит, все правильно. Сбросив куртку, я одел плащ. Он был холодным и непривычно чужим. Затем достал из помятой от быстрой ходьбы пачки последнюю сигарету и закурил.
— Последняя сигарета, осужденный! — приказным тоном сказал я сам себе и невольно засмеялся. А потом мне вспомнилось о том, что у меня есть кое-что очень важное и ценное — музыка.
Я включил плеер и стал просто стоять, слушая музыку и жадно докуривая сигарету. Она дотлела до фильтра, тогда я вышел на самую высокую точку, расправил руки и закрыл глаза.
— У меня есть одна очень дурная привычка — я разговариваю сам с собой, — прошептал я, слегка склонив голову и улыбнувшись. — Мне надоело искать правду. Поэтому я рассказываю себе прошлое и будущее. Я устал ото лжи и потому просто хочу слушать музыку, растворяясь в ее чарующих звуках.
Я знаю, что там внизу раскинулось бескрайнее море огней, в которых я растворяюсь, поднимаясь все выше и выше, сливаясь с каждым фотоном искусственного света придорожных фонарей, убегающих прочь, к другим улицам.
Я слышу запах льда под ногами, которых будто уже и не чувствую, я плыву под музыку, я исчезаю в тишине редких автомобилей, стремительно уносящихся прочь.
Вот оно! Вот! Осталось немного...
Я почти понял.
Я почти узнал...
Я почти....
— Кристоф! — резкий звук заставил меня открыть глаза и камнем упасть вниз. Из разбитой губы тут же потекла струйка горячей крови, сломанные ребра врезались во внутренности, заставив выплюнуть кровавый сгусток, и бессильно опуститься на землю, уткнувшись в нее лицом.
— Кристоф! — голос повторился уже совсем рядом, и я усилием воли приподнялся на локте, чтобы посмотреть на того, кто меня звал. Это оказалась Амин. Она была взволнованной и слегка не в себе. Расстегнутая куртка висела одних плечах, шарфа и шапки не было вовсе. Она подбежала ко мне, схватила за плечи, от чего я почувствовал сильнейший толчок болевой волны и на мгновение зажмурился.
— Ты пришла за мной? — зачем-то спросил я.
— Я пришла, чтобы стать судьей...
В первые секунды я просто онемел.
— Я решила, что если меня судили всю мою жизнь, то и я могу... Ты рассказывал, что я могла бы..
— Дура, — отхаркнув кровь, сказал я, посмотрев на женщину мутнеющими глазами. — Я рассказал тебе правду, потому что поверил тебе. Поверил в то, что судьи — подлецы. И верил в это до сих пор, пока ты не появилась. Я вовсе не желал тебе того, о чем ты сейчас просишь. Я только хотел сказать, что ты была права, но сейчас я изменил свое мнение....
— Но как же... — Она отшатнулась от меня, и я упал лицом на дорогу, не удержав равновесие. — Я думала...
Кажется, она еще что-то говорила, плакала, кричала... А я смеялся, давясь собственной кровью, собственной глупостью и собственным ощущением неудачи. Словно проиграл все, не набрав только одного очка. Всего одного.
Я почти узнал.
Я почти успел.
Я почти ушел...
В глаза ударил свет и крик Амин, которая звала меня по имени. Я, пошатываясь, сел на колени, поднял глаза и ослеп от света...
Чертов грузовик!
«Из нее получился бы неплохой судья и отличный палач. Я — доказательство...»
Звуки становились все дальше и дальше, мне было все легче и легче, а свет был все ярче и ярче...
— Кто я такой? Теперь... — Прошептал я самому себе, глотая вязкое время. — Кажется, я знаю. Может, я и подлец, а, может, и судья. Но это — мое право...
Право быть человеком, право на ошибки и право на ответственность за них. Это мое право раствориться в свете фонарей, превратиться в волну звука, в поток фотонов, в грязный лед, который крошится под колесами грузовика.
Я — судья, но я не палач. Я оставляю за человеком право на исправление его ошибок, теперь я это понял, я понял, зачем приходил к людям. Но этого никогда не понимали они. До этого дня, до того момента, пока одна женщина не поняла и, тем самым, отняла у меня бесконечную жизнь, жизнь в одних сутках, сутках до смерти.
ЭМИНА.
20. 11. 2004.

@музыка: gregorian

@настроение: настольгическое.

@темы: Творчество. Рассказы.

---

Вот еще одна "стерелялка" в коллекции моего типа творчества. История упрощена до предела, к тому же она была написана в том временном промежутке, когда техника не была на грани фантастики. Так оно и было задумано, без современных наворотов и сложных мыслительных процессов. Многое осталось за кадром, да и мало похоже на правду. Рассказ написан в стиле "а представьте, что было так...", когда надо именно представить, что все произошло вот так вот простои ненавязчиво, без плевков в сторону непрофессионализма и без фраз типа "да не стал бы он так палиться!".
Можно сказать, что в тот период жизни я устала от долгих объяснений и философии мыслей героев.

Я не стреляю в друзей.

Очнулся один, в крови,
Ночью, ещё до рассвета.
Меня пытались убить,
Угрожали мне пистолетом.
Возможно, всё было не так,
Но это уже не важно.
У меня ещё есть коньяк,
И почти не грозит опасность.
А за дверью ждёт тишина,
Доведённая до отчаянья.
Вижу в небе свои глаза,
Хочу сохранить состояние.
Выхожу — меня уже ждут,
Держусь, чтобы не побежать,
Ведь только покажешь спину,
Сразу начинают стрелять.

Утро было мерзостным. Дождь со снегом падал вниз, слипаясь в большие комья, которые больно хлестали по голове и по лицу. Люди, словно сговорившись, спешили сбиться в стайки и валом лезли в транспорт. Улицы были голыми, серыми и унылыми, как и небо нал ними.
Семь часов утра. Куда им всем только надо в такую рань в выходной день? Неужели каждый теперь спешит на работу с таким неприкрытым рвением? Или сегодня объявили очередную праздничную распродажу чулок и ботинок, что все они так ломанулись неизвестно куда?
Высокий крепкий молодой человек с трудом оторвал голову от подушки, встал и, пошатываясь, направился в ванну. Изображение перед глазами плавало, двоилось, ускользало из-под ног и дрожало. В голове творилось нечто невообразимое: картинки прошедшей ночи всплывали рваными осколками, режущими память на части, а настоящее никак не хотело восприниматься мозгом, мешая ему давать адекватную оценку реальности.
Молодой человек умылся, почистил зубы, прополоскал рот холодной водой. Ему стало не в пример лучше. Он посмотрел на себя в маленькое зеркало, висящее прямо над раковиной, и слегка удивился своему помятому виду. На него смотрело отражение небритого, заспанного человека с опухшей от долгого и нездорового сна физиономией, с красными слезящимися глазами и растрёпанными тёмными волосами.
— Вот это паучара, — прошептал молодой человек, глядя на своё отражение в зеркале. Потом он зашёл в уборную, справил там нужду и пошёл ставить чайник. Тяжесть в голове медленно, но верно перерастала в мучительную мигрень. Становилось больно не то чтобы открывать глаза, но и думать. За окнами по улицам текли потоки людей. На часах было почти восемь утра.
— Куда, куда вам всем надо, убогие? — ворчал хозяин квартиры, глядя в окно. — Что у вас сегодня: открытие нового магазина с маленькими ценами и юродивыми товарами, или просто в парк направляетесь, детишек выгуливать?
Он стоял, глядя на тёмные улицы, покрытые поздней осенью, мил крепкий чай с лимоном, курил и думал о людях.
О чём мечтает обычный человек? О самом простом и самом банальном. Квартира, дача, машина, семья, украшения, дорогие увлечения, хотя последнее, пожалуй, больше присуще людям мыслящим, нежели мечтающим. Несложно, очень несложно добиться денег, купить на них собственный автомобиль, выстроить загородный домик в три этажа, жениться и поселить семью в новенькой квартире. Но этого ему было мало. Он ненавидел стандарты, предопределённость, кабалу… Так или иначе, но он всегда оставлял за собой выбор.
А остальные... Остальные были его работой, билетом в лучшую жизнь. Он спускал курок, посылая пулю в висок своей жертве, смотрел, как она падает, как подбегают люди. А потом он спускался с того места, где сидел и ждал несколько часов, бросал в мусорный контейнер в переулке одежду (всю, кроме брюк), доставал оттуда другую и исчезал из города навсегда. У него было правило: не работать в своём городе, не стрелять в детей, не смотреть в глаза людям через оптический прицел, не оставлять за собой больше времени, чем могло быть нужно на отдых. Иначе начинаешь сомневаться, а когда ты сомневаешься, рука дрожит и в последний момент выстрел цели не достигает.
К тому же он не терпел нравоучений от стариков, не выносил вечных бабушек с сумками, которые постоянно норовили сунуть свои тюки кому-то под ноги, и придерживался правила, что старость должна проходить вдали от городов, чтобы молодые люди были избавлены от капризных, вздорных скандалистов, которым за шестьдесят. Нечем вам заниматься целыми днями? Идите в лес, грибочков соберите, внучат побалуйте супчиком, а в метро не лезьте, нечего вам там делать, а не то, не ровён час, ноги отвалятся, руки отсохнут, голова от обилия мозгов треснет…
Не можешь — не делай. Правило простое. Не можешь ездить в переполненном транспорте — сиди дома, газеты читай, да носки вяжи.
За такими мыслями молодой человек допил чай, выкурил три сигареты и, почувствовав, что похмелье сдаёт позиции, отправился спать дальше, ибо восемь утра — не то время, чтобы подниматься с постели. Особенно, если лёг в пять, выпил приличное количество спиртного и тебе не надо думать о работе, которая начинается в девять.
Вот она, жизнь вольного человека, жизнь наёмного убийцы, ценой которой служат не деньги, а люди, которые этих денег стоят. Мечта, сказка, красивая история!
Только нет в этой истории ни принцев, ни принцесс, ни сокровищ. Люди в ней не меняют своих ролей, оставаясь отрицательными героями, нет в этой сказке только добрых молодцев и только злых волшебников. Нет, потому что сами они ещё не знают, кто из них кто.

Ближе к обеду молодой человек открыл глаза и уставился вверх, откуда на него смотрели белые плитки узорчатых пластиковых наклеек, носящие гордое название навесных потолков. С трудом выбравшись из постели, он отправился в душ. После этой процедуры с тела исчезли любые проявления вчерашнего кутежа, а после большого стакана кефира — на душе заметно полегчало.
Он сел на кухне, налил себе крепкий кофе и развернул на столе тонкий ноутбук, чтобы просмотреть почту. На экране мигало непрочитанное письмо. Поколебавшись секунду, он подвёл пальцем курсор пластины, заменявшей «мышь», и открыл конверт. На мониторе показался текст послания.
«Заказчик — Стиксу. Работа выполнена удачно, оплата по схеме. Жду нового контракта».
— Черта с два тебе новый контракт, — выругался вслух Стикс. — Мало того, что мне пришлось оттуда ноги уносить, так потом я до самого утра изображал в местном баре одиночку-алкоголика.
Стикс взял трубку телефона и набрал чей-то номер. Ждать пришлось недолго, вскоре его приветствовал приятный мужской голос:
— День добрый, Игорь, ты запарил меня звонить с домашнего на мобильный. Говори быстро, чего надо?
— Заходи ко мне сегодня после работы, ребят там собери, девочек пригласи, — сообщил ему Стикс. — Зарплата у меня, праздновать будем.
— С этого бы и начинал! — мигом оживился его собеседник. — Тебе какую девчонку: светленькую или тёмненькую? — шутливо спросил.
— Мне, Макс, умненькую, свободную и чтоб меня любила. Но таких нет, так что мне плевать. Доверяю выбор тебе.
— Прекрасно, в шесть будем у тебя!
На этом разговор прервался. Игорь ещё немного посидел на кухне, попил кофе, просмотрел последние криминальные сводки. О вчерашнем убийстве чиновника писали почти все газеты, по словам какого-то офицера службы безопасности, его обещали поймать в течение суток. Искренне посмеявшись над происходящим, Стикс закрыл окно информационных новостей и вошёл на неофициальный сайт наёмных убийц, чей адрес знали только те, кому был открыт туда доступ.
Вот там его разобрали по косточкам. Все считали своим долгом обсудить его стиль, указать на ошибки, предложить свои варианты решения задачи. Несколько человек высказались (правда, очень сжато и непрямо), что Стикс совсем «износился» и лучше бы ему отойти от дел, уступив место кому помоложе.
Стикс написал одно письмо, поместив его в общем отделе на главной странице: «Уважаемые работники сферы услуг! Если вас не устраивает мой подход к нашему общему делу, то я буду вынужден однажды согласиться на весьма выгодный контракт, целью которого станете именно вы. С уважением, Стикс».
После этого ему стало совсем хорошо, и он решил прогуляться до спортзала, который старался посещать регулярно.

* * *
Через полтора часа, после того, как Стикс закончил мучить тренажёры, нарезать круги в бассейне и пить гранатовый сок со льдом в ресторане спортивного клуба, он вышел на улицу и с наслаждением вдохнул грязный городской воздух. До встречи с Максом оставалось ещё два часа. Стикс медленно пошёл домой, пренебрегая транспортом.
У подъезда стоял невысокий худощавый парень в лёгкой, темного цвета, куртке и коричневой шапке, которая производила впечатление вещи, передаваемой по наследству из поколения в поколение.
— Привет, Игорь! — поздоровался парень со Стиксом.
— Привет, Фиф, — ответил Игорь, открывая железную дверь магнитным ключом. Парень не упустил шанса и скользнул следом.
— Ключи забыл, — извиняющимся тоном сказал Фиф, опуская глаза.
— Угу, — кивнул Стикс. — Знаю я, как ты ключи забываешь. Из дома опять выставили?
Парень молча кивнул, не поднимая головы.
— Пошли ко мне? — предложил Стикс, когда они оба зашли в лифт. — Чаем с мятой напою, а ты мне заодно кое-что сделать поможешь.
Фиф поднял на собеседника благодарные глаза и сказал:
— Да что угодно!
— У меня что-то ноутбук барахлит, старый, наверное, уже. Посмотришь?
— Конечно! — обрадовался парень.
В свои шестнадцать лет Фиф был неплохим, если не сказать больше, специалистом в технике. Специализировался он, в основном, на взломах и кражах файлов крупных риэлтерских фирм, которым невыгодно будет обращаться за помощью к закону, потому как данные эти были из «чёрной» бухгалтерии. За это, собственно, сосед Стикса по лестничной клетке и получил прозвище Фиф — вор.
Под этим именем его можно было встретить на некоторых сайтах, откуда в последствии таинственным образом пропадали ценные документы и не очень крупные суммы денег.
Добравшись до своей двери, Стикс услышал звонок телефона. Он быстро открыл дверь, бросил у порога спортивную сумку, сказал соседу, чтобы тот проходил в квартиру, а сам поднял трубку.
— Игорь, это Макс, — раздался из динамика знакомый голос. — Ты знаешь, сегодня никак не выйдет встретиться. Ребята все, как один, заняты, а ко мне бывшая жена заехала: ребёнка надо в другой детский садик переводить, переезжает она… Вот так. Ты извини, ладно?
— Ничего, нет проблем, — ответил Стикс, мельком глянув за окно, где серое небо давило на улицы. — В другой раз. — Стикс повесил трубку.
— Игорь, а где твой ноутбук? — раздался из комнаты голос соседа.
— Здесь. Иди сюда, я на кухне, — сказал он, проходя из коридора на кухню. — Вот, держи, — он протянул парню плоский тёмно-серый прямоугольник. — Занимайся, а я пока чаю сделаю и поесть что-нибудь отыщу.
— Ух ты! Металлический корпус! — восхитился Фиф. — Плоский, скорость, наверное… — стал бормотать себе под нос парнишка, не решаясь открыть компьютер.
— Да ничего особенного, сейчас все фирмы уже давно перешли на подобные модели, — пожал плечами Игорь, доставая из холодильника какие-то продукты.
— А я не видел никогда таких, то есть видел, только в руках не держал.
— Слушай, сосед, — заваривая чай, обратился к нему Стикс, — как тебя звать по имени? А то я только прозвище знаю.
— Иван, — ответил Фиф.
— Отлично, вот и познакомились…

* * *
Некоторое время у Ивана ушло на то, чтобы разобраться в управлении и интерфейсе технического прибора. Компьютеры он, конечно, видел, но привыкнуть к тому, что вместо обычной «мышки» приходится водить пальцем по пластине, было немного сложно. Наладилась система достаточно быстро — стоило только удалить старые программы, занимающие место в памяти и немного изменить настройки. За этим занятием прошло около двух часов. За окнами опустились сумерки, которые вот-вот должны были превратиться в ночь, холодную осеннюю ночь, когда тонкие насыпи снега отражают блики фонарей.
— Ну, вот, — сказал Иван, бережно закрывая ноутбук и отдавая его Игорю. — Теперь ты будешь получать звуковой сигнал, когда тебе письма станут приходить по электронной почте. Откроешь его, — он кивнул на «чудо техники», — а тебе тут же сообщат, мол, почта есть. У тебя же Интернет автоматически подключается при включении.
— Спасибо, Вань, — Стикс. Он взял в руки компьютер, зачем-то открыл его… Тут же раздался сигнал, о котом говорил Иван.
— Вот! — победоносно вскочил он с места. — Я же говорил! Тебе письмо!
Игорь навёл курсор на конверт в левом верхнем углу экрана и открыл письмо. На него смотрел парень лет семнадцати, с короткими светлыми волосами, худощавый, в футболке и спортивных штанах. Насмешливый взгляд, сдвинутые брови… Иван.
Текст под фотографией был таким: «Стикс, для тебя есть работа. Данные о заказе смотри ниже. Вся информация, которая может тебя интересовать там. Жду ответа».
Стикс закрыл ноутбук, посмотрел на Ивана. Тот ничего не понимал, он всё так же радовался своей победе над изощренным устройством в металлическом корпусе. Его сосед отложил в стону ноутбук, встал, закурил и спросил у Ивана:
— Что ты натворил, парень? — голос Стикса был холоден и тих.
— Что ты имеешь в виду? Я сделал что-то не так? Что-то не работает? Давай, посмотрю, сейчас всё исправим…
— Нет, Ваня, я не об этом, — покачал головой Игорь. — Что ты натворил в последние дни такого, чтобы на тебя объявили охоту?
— О чём ты говоришь? — как-то затравленно произнёс его сосед, отводя глаза.
— Тебя «заказали»! Ты что не понимаешь?! — закричал Стикс. — Мне заказали твою смерть! Рассказывай, что ты сделал, иначе я не смогу тебе помочь.
— Ты — киллер? — удивлённо посмотрел на него Иван. — Вот это да…
— Ты хоть понимаешь, что происходит? — упавшим голосом поинтересовался Стикс, видя, что парень вовсе не испытывает страха. — Это не компьютерная игра, это не файл из папки в папку поместить. Тебя просто убьют — и всё. Понимаешь?
Иван кивнул, приходя в себя. По его лицу пробежала судорога страха, он побледнел и сжался в комок, сидя на диване в гостиной.
— Я позавчера в какую-то компанию влез, — начал он говорить, — там счета всякие были, имена под ними такие громкие… «Бог», «Миротворец», «Игрок»… Мне только одно имя там понравилось — «Стикс»…
Игорь подавился дымом и закашлялся.
— Что ты сказал? — спросил он. — Стикс?
— Да. А что?
— Ничего, рассказывай дальше. Что ты сделал?
— Да ничего особенного, — пожал плечами Иван. — Полазил, посмотрел, снял немного денег с разных счетов... Я даже не помню, как на счета их вышел. Я же немного брал! — внезапно стал оправдываться парень. — Только несколько десятков «баксов», хотел домой явиться с сумками еды, Танюшке игрушку бы купил.
Фиф опустил голову.
— Я же не знал, что они там такие все крутые, думал, что не заметят отсутствия нескольких долларов на счету…
— Кто такая эта Танюшка? — просил Стикс, глядя на Ивана.
— Сестра моя, ей восемь скоро будет.
Иван поднял на Игоря глаза. В его взгляде не было ни слёз, ни мольбы о помощи, только сожаление о том, что сестра останется без подарка. Дети так себя не ведут. Стикс покачал головой и сел в соседнее кресло. Затем он взял с дивана компьютер и напил ответ работодателю: «Работа е по мне. Найди другого исполнителя». Он отправил послание, и буквально через несколько секунд получил новое письмо. Удивлённо вскинув брови, Стикс открыл конверт.
«Стикс, ты уже отказался от заказа? Я знаю, что отказался. Он мой, если не возражаешь, конечно. Я с удовольствием им займусь, чтобы такие сопляки больше ломали нашу защиту. Миротворец».
Стикс закрыл ноутбук и стал быстро собирать по квартире какие-то вещи, складывая их в спортивную сумку. Благо, что их у него было до буя — детская ненависть к чемоданам, которые обычно пакуют родители, уезжая в отпуск, да качество китайской продукции сделали своё дело. Сумок у него было достаточно. Одни рвались, другие терялись, третьи хранились про запас.
— Ты что делаешь, Игорь? — недоумённо спросил Иван, глядя на все его сборы.
— Вещи собираю, — ответил тот, не прерывая занятия. — Нам с тобой придётся некоторое время пожить вместе и не здесь.
— Почему? Я не хочу никуда уезжать, что я родителям скажу? Они с меня три шкуры спустят!
— Два варианта: либо скажешь, что ты натворил, либо ничего не скажешь, а просто исчезнешь. Возможно, навсегда.
Иван мрачно смотрел на Игоря исподлобья.
— Послушай, — Стикс присел рядом с ним, — ты попал на сайт наёмных убийц. Стикс, который тебе так понравился, это я. Дело даже в деньгах, что ты украл, дело в самом факте проникновения туда. Теперь за тобой началась охота. Я отказался от твоего убийства, но его уже взял на себя другой киллер. Тот самый Миротворец, о котором ты мне говорил. Я его не знаю, я только видел, что он делает и как он это делает. Поверь, особой гуманностью он не отличается, предпочитает, вопреки всем убеждениям, работать ножом, достаточно медленно, но всегда профессионально и до конца. Для него ты — это дело чести. Он немного не в себе в последние время, кажется, совсем с наркотиков не слезает…
— Но ведь ты… — начал, было, Иван и замолчал…
— Я могу постараться помочь, поручиться за тебя, сослаться на других людей. Но сейчас ты должен пойти со мной.
Иван коротко кивнул.
— Вот и прекрасно, — Стикс встал, бросил в сумку ещё что-то, и они вместе пошли одеваться. В прихожей Стикс услышал какой-то шум. Он посмотрел в «глазок» и увидел, как высокий плечистый мужчина в тёмной куртке и тёмной шапке стучит в соседнюю дверь. Это была квартира Ивана. Пошарив рукой за полочкой для обуви, Стикс достал оттуда завернуты в газету пистолет, глушитель к нему и запасную обойму. Ловко прикрутив глушитель к оружию, он вновь посмотрел в «глазок». Мужчина стоял боком, но из-за низко надвинутой шапки и опущенной головы Стикс никак не мог рассмотреть его лица. Хотя было в его движениях нечто неуловимо знакомое...
Через некоторое время дверь соседней квартиры открылась, и женский голос спросил посетителя, что ему надо. Мужчина попросил Ивана, но ему ответили, что его нет дома. Мужчина развернулся и пошёл прочь.
— Пошли, живо! — скомандовал Игорь, на ходу упаковывая в чехол свой ноутбук. — За тобой уже пришли.
Уговаривать Ивана дважды не Пришлось. Они осторожно вышли на площадку, Стикс запер дверь квартиры и уже повернулся, чтобы пойти первым к лифту, когда соседняя дверь распахнулась, и пронзительный женский голос возопил:
— Ванька! Так вот где тебя носит! А ну живо домой, скотина! За тобой уже из милиции приходили, что ты опять натворил, паскуда?
— Мама… — растерянно переводил взгляд с матери на Стикса Иван, не зная, что делать. На лестнице послышались шаги.
— Обожая Всевидящее Око наших соседей, матерей и сердобольных старушек. Что бы без них делали преступники? — тихо, но отчётливо произнёс Стикс, подталкивая Ивана дальше.
— Ты куда моего сына уводишь, амбал?! — взвизгнула матушка Ивана. Стикс тихо опустил на пол сумку, вытащил из кармана руку с оружием и сделал несколько осторожных шагов дальше. Иван стоял на месте, не зная, как унять так некстати бдящую родительницу, чтобы можно было последовать за Игорем.
Шорох. Едва уловимый, лёгкий.
Звук закрывающейся двери, женский глосс из-за неё. Наверное, Иван всё же вошёл в квартиру.
Ещё шаг. Оружие оттягивает руку. В голове почему-то всплывают звуки спокойной этники.
Стикс прижался к стене, за которой начинался холл к лифту. Кто-то был совсем рядом с ним. Он сделал шаг навстречу, вынырнув из-за угла. Мужчина в тёмной куртке и шапке сделал тоже. Пистолеты упёрлись друг в друга, глаза двух убийц встретились. Ничего личного во взгляде противника и всё, что могло быть личным, в глазах Стикса. Спокойное, немного бледноватое лицо человека в куртке, и удивлённое — его противника.
На Стикса смотрел Миротворец. Перед Игорем стоял Макс…
— Мы же люди взрослые, глупостей делать не будем, верно? — осведомился Макс.
— Бывшая жена, говоришь, приехала? — иронично ответил Игорь. — Уйди с дороги, парень ничего особенного не сделал.
— Он побывал там, куда и солнце-то светить не должно, — возразил Миротворец.
— В заднице, что ли? — перебил его патетическую речь Стикс. — Только если.
— Отойди, Стикс, это моя работа, мне за неё платят, как и тебе. Ты такой же, как я, только хочешь думать, что сделан из другого теста. Ты также нажимаешь на курок, также смотришь в прицел и ничуть не мучаешься угрызениями совести.
— Я детей не убиваю, — холодно произнёс Стикс.
За спиной Миротворца послышался звук поднимающегося лифта. Секундное замешательство — и Макс уже бросился к лестнице. Игорь последовал за ним. Глухие хлопки, звуки рикошетивших пуль о железные перила лестницы. Стикс пригнулся, позволяя противнику разрядить обойму, а затем бросился следом. Спустившись за Максом на пять этажей, он распахнул дверь подъезда и осмотрелся. Никого не было. Тёмные улицы были пустыми и тихими. Тишина звенела в ушах, заглушая шаги Стикса. Некоторое время он потратил на то, чтобы убедиться — Макса нигде не было.
Не было на тонком ковре выпавшего снега и следов от ботинок.
— Ты не выходил из подъезда, — вслух подумал Игорь и бросился обратно. Дверь к вечеру примёрзла, и проклятый домофон никак не желал реагировать на магнитный ключ. Игорь уже собирался выпустить пару пуль по электронной системе, когда с другой стороны раздался противный звуксигнала домофона. Из подъезда вышла девушка, шарахнувшись от стоящего за дверью Стикса, который только сейчас сообразил, что стоит спрятать оружие.
— Извините, — буркнул он, влетая в дом. Девушка быстро пошла прочь, часто оглядываясь назад.
На пятый этаж он взлетел на одном дыхании, пешком. Подошёл к двери Ивана, та оказалась приоткрытой. В прихожей лежала женщина, лицом вниз, следов крови не было. Наверное, оглушили.
«Мать Ивана», — подумал Стикс. Он поудобнее перехватил оружие и осторожно пошёл дальше. Прошёл мимо детской, там, в кроватке сидела девочка и что-то тихо бормотала, прижимая к себе большую старую куклу, и раскачиваясь с ней взад-вперёд.
«Танюшка, наверное», — автоматически определил он. Игорь никогда не бывал в доме Ивана, да и семью его не видел. В этом доме он жил только последние полгода. Знал только, что отец и мать Ваньки пьют, а его сестра больна психическим расстройством, от чего у неё была задержка в развитии. Жила семья на скудное пособие по безработице и Танюшкину пенсию. Ну и Ванька иногда приносил в дом кусок хлеба. Стикс только теперь понял, где он его брал.
Пройдя даль, он услышал глосса из соседней комнаты:
— Где диск, кто ещё об этом знает?!
— Никто! Нет у меня никакого диска! Я не шпион, я ни на кого е работаю! — Иван глянул в дверной проём и заметил там Стикса, но тут же отвёл взгляд и посмотрел в пол.
«Умный мальчик», — подумал Игорь и нажал на курок. Пуля попала точно в основание черепа. Миротворец упал, повалившись на Ивана. Парень осторожно выбрался из-под трупа и подошёл к Игорю.
— А я думал, что он тебя убил.
— Наша задача сделать так, чтобы все так думали…

* * *
За окнами шёл снег. Лёгкий пушистый. В этом городе зима была что надо. Без слякоти, без дождей. Только мороз и снег, как и полагалось. Поговорить успели о многом. О том, что Иван больше не вернётся в свою семью, о том, что он станет помогать своей сестре деньгами или определит её в хороший интернат — подальше от родителей.
Миротворца они перенесли в квартиру Игоря и устроили там пожар. Позже, в новостях был сюжет на эту тему. Холёный корреспондент сообщал всему миру о «зверском убийстве» Игоря Хлебова, который был вначале застрелен в голову, а потом сожжен. Убийство признали заказным, и дело направили в оперативный отдел района. Таким образом, личность Стикса оказалась стёртой.
— Как дальше жить думаешь? — спросил у Ивана Игорь, когда они оба сидели в маленьком кафе. Рядом тоже сидели люди. Заведение не отличалось высоким сервисом и качеством пищи, однако в нём можно было поговорить и обсудить дальнейшие планы, не оглядываясь на тех, кто стоял за спиной.
— Не знаю. А ты? — ответил Иван.
— Мне здесь нравится. Здесь снег настоящий, холодно, люди незнакомые. Я тебе могу помочь немного. Деньгами или ещё чем… Ты только скажи, чего хочешь...
— Стикс… — Иван осёкся, словно боясь, что его собеседник его пристрелит на месте. — Скажи, а ты всех убиваешь? Для тебя всё равно, кто твой клиент?
— Нет, — покачал головой тот. — Я не стреляю в детей и в друзей.
— Я не ребёнок, — надулся Иван. — Мне уже шестнадцать…
— Ты мой друг.
— Слушай, — мигом оживился его собеседник, — а может мне с тобой остаться? Я компьютер неплохо знаю, ты стрелять умеешь… Откроем своё дело. Например, охранное агентство. Ты никогда не пробовал защищать людей? С твоим опытом киллера ты будешь просто бесценным сотрудником, ты же всё об этом знаешь: где может сидеть снайпер, как от него уйти… Бухгалтерию, конечно, я тебе не доверю, а вот чёрную работу, вроде личного охранника — пожалуйста! Что скажешь, Стикс?
— Охранное предприятие «Вор и Киллер» рады приветствовать вас у себя. Мы сделаем всё чисто и незаметно! — изобразив на лице слащавую улыбку, проговорил Стикс.
— Я серьёзно!
— Я тоже, Вань. Для того, чтобы мы открыли своё дело, мне придётся ещё немного поработать… И вовсе не охранником.
— Тогда я просто украду необходимую сумму — и все дела, — пожал плечами Иван.
— Отлично, а я потом просто пристрелю ещё несколько крутых ребят — и все дела, — мрачно заметил Игорь. — Ты знаешь, — отрешённо произнёс он, — Миротворец… Макс… был моим другом, хотя я и не знал, чем он занимается. И он не знал, кто я такой.
— Но ты в него выстрелил? А говорил, что в друзей не стреляешь…
— Редкий случай, Иван, когда старые приятели превращаются не в крепкое вино с выдержкой, а в кислое пиво.
Иван улыбнулся и сказал:
— Пойдём, прогуляемся по магазинам. Ты же не хочешь начинать новую жизнь в этих старых тряпках? Так сейчас уже никто не ходит.
Стикс встал.
— Тоже мне, знаток нашёлся, — хмыкнул он. — Это же классика, юнец!
— Не называй меня так, — возмутился Иван.
— Ладно, не буду. Пойдём лучше тебе ноутбук купим...

Всё в порядке, всё нормально,
Я беру тебя с собой,
Я беру тебя с собой,
В тёмный омут головой.

В тексте использованы слова песни «Всё в порядке» группы Смысловые Галлюцинации.
Эмина.
21-22.11.05.

@музыка: Смысловые Глаллюцинации. "Чуое небо"

@настроение: болезненное.

@темы: Творчество. Рассказы.

---

Счастливый случай.

Мне кажется, что стоило больше описать жизнь героя. Но потом я так и не смогла вклиниться в крохотные крупицы, которые мне однажды рассказал Дик. Конечно, это не совсем его имя, но похоже и может считаться сокращением. К тому же, стоит ометить и реальную в нашей Вселенной вещь - духи временпи, которые упоминались при мне только один раз и дальнейшая игнформация о них в те годы отсутствовала.
В каком году был написан рассказ точно не скажу, но смахивает по ощущениям на 2004, летом это было...
Некоторым людям полезно будет и знакомо почитать о деталях рассказа...

Счастливый случай.

Вместо пролога.
Одна из центральных улиц города была полна людей. Рядом шумел проспект, а с другой стороны от него протянулись ряды торговых палаток и маленьких магазинчиков. По улице двигался поток граждан, в котором уже невозможно было различить отдельных людей. Рабочий день окончился, и теперь все спешили по своим домам. Вечер медленно линял в ночь, а людей так и не становилось меньше. С течением времени воздух на остановках, в переходах и возле торговых палаток насыщался вонью испражнений, рвоты и спиртного. Создавалось впечатление того, что люди, выходящие утром из домов, делали это лишь для того, чтобы загадить вечером все подобные места.
В общем потоке людей двигался человек. Он был среднего роста, с подёрнутыми проседью светло-русыми волосами. Одет этот человек был в длинный тёмно-серый плащ свободного кроя с широкими рукавами. Остальных деталей гардероба видно не было, не считая старых сапог из мягкой кожи, чьи подмётки явно нуждались в замене.
Человек шёл посреди улицы, словно и не замечая остальных прохожих, двигавшихся ему навстречу. Сами же прохожие вели себя ещё более странно: они не поднимали головы, не смотрели на идущего человека, они не останавливались, но едва лишь кто-либо приближался к человеку в плаще на расстояние вытянутой руки, как неизбежно натыкался на невидимую стену, которая заставляла его свернуть в сторону, уступая место.
Таким образов странный прохожий в плаще создавал вокруг себя небольшой круг, двигаясь в общем потоке и словно бы раздвигая его невидимой стеной, которая заставляла окружающих людей расступаться перед ним.
Он свернул в переулок откуда навстречу ему выбежали несколько мальчишек лет десяти. Прохожий вынул руки из карманов и развёл их в сторноны так, словно пытался коснуться концами пальцев пробегавших мимо детей. Дети, будто и не заметив его, весело смеясь, скрылись за поворотом. А человек в плаще так и остался стоять на месте с вытянутыми в стороны руками, перебирающими пальцами воздух, как будто пробежавшие дети всё ещё были здесь, а он всё ещё старался погладить их по голове.
— Кто здесь? — раздался внезапно тонкий голосок, подхваченный эхом узкого переулка. Из-за поворота, за которым скрылась стайка мальчишек, показалась светлая голова с растрёпанными волосами. Один из мальчишек вернулся обратно. Он осторожно заглянул за угол дома, где среди мрачных стен ему показалось будто кто-то коснулся его, когда он шёл мимо. Мальчик набрался смелости и медленно пошёл вдоль дома навстречу человеку в плаще. Тот вытянул вперёд одну руку и стал ждать.
Мальчик оглядывался по сторонам, дёргаясь от каждого шороха. Он как будто и не видел человека, который стоял на его пути. Когда мальчик подошёл настолько близко, что прохожий смог его коснуться, он увидел, кто стоит перед ним.
— Кто вы? — спросил ребёнок.
— Не бойся, — улыбнулся человек, присев на корточки рядом с мальчиком. — Как тебя зовут?
— Вэил, — ответил тот. — А вас?
— Моё имя тебе ни к чему, Вэил, — покачал головой незнакомец. — У тебя есть родители?
— Только мама.
— Я так и думал, — кивнул человек. — Знаешь что я тебе скажу? Ты очень смелый мальчик. Твои друзья даже не заметили меня, а ты вернулся, чтобы узнать, кто тут есть. К тому же, ты необычный мальчик потому, что смог меня увидеть. Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого. Только помни мои слова, однажды они тебе пригодятся. Помни, чтобы с тобой не произошло, что всё вокруг тебя не то, что тебе кажется на первый взгляд. Есть иное время и иное пространство, в котором существую я.
— Я хочу стать таким же, — тихо произнёс мальчик. — Чтобы меня не видели.
— Ты им станешь, — пообещал ему незнакомец. — А теперь мне пора.
С этими словами человек в плаще стал пропадать, становясь прозрачным, будто тая на глазах. Мальчик, как завороженный, смотрел на своего недавнего собеседника. Он протянул руку, чтобы коснуться исчезающего человека, но едва он приблизил пальцы к смутным очертаниям человека, как его образ рассыпался разноцветными искрами, заставляя зажмуриться.

Часть первая.
— Ну что же, мистер Уаилд? — ласково проговорил человек в белом халате, стоя рядом с креслом-каталкой, в котором сидел его собеседник. — Посмотрите на себя! Разве можно себя так вести? На вас постоянно жалуются, мистер Уаилд! То кашу опрокинете, то под себя испражняться начнёте, а вот недавно совсем новость приподнесли — в судорогах биться начали. Нельзя так, мистер Уаилд, решительно нельзя.
Врач слегка развернул инвалидное кресло так, чтобы свет от весеннего солнца упал на лицо его пациента. В свете лучей, скользящих через мутное стекло кабинета физиотерапии лицо человека в коляске казалось на удивление мягким, расслабленным. Он смотрел в пол, склонив голову на бок и сложив на коленях руки. На шее пациента было повязано полотенце, из уголка рта стекала прозрачная слюна.
— Ай-ай-ай! Мистер Уаилд! Я вас предупреждаю, что если вы не прекратите свои безобразия, то я вынужден буду прописать вам курс жёсткого лечения электрошоком. Сестра! — позвал он, и в кабинет вошла миловидная девушка в беленьком халатике и в миленьком чепчике на голове. — Дайте ему успокоительного, отвезите в палату, а через два часа я буду ждать его здесь же, процедура не окончена.
— Простите, а что произошло? — прощебетала девушка, выкатывая больного за дверь.
— Опять судороги, как и два дня назад.
С этими словами доктор и сестра разошлись по разным направлениям.
А через два часа, как и было запланировано, та же сестра доставила своего подопечного в кабинет физиотерапии. А если быть точным, то сделала она это немного раньше.
— Послушай, Дик, — обратилась она к сидящему в кресле человеку. — Когда-то давно, когда ты родился, у врачей была надежда на твоё выздоровление. Я читала твою историю болезни и знаю это. А ещё я знаю, какой ты мужик, когда у тебя появляется просветление твоего почти отсутствующего рассудка, ты весьма хорош. Но имей в виду, — она наклонилась к сидящему и заглянула ему в глаза, — если я узнаю, что ты специально ломаешь комедию со своими припадками, чтобы мы с тобой не трахались, я тебя сама задушу.
Дик Уаилд смотрел мимо неё, на стену, где висел плакат-памятка по оказанию первой помощи при ударе током.
— Пациент готов? — раздался голос доктора у него за спиной.
— Конечно, доктор, — пропела сестра.
— Отлично! Ну, мистер Уаилд, начнём? — врач сделал шаг по направлению в пациенту, сжимая в руках электроды…

Он открыл глаза. Темнота не разбавилась. Перед глазами было всё так же, как и сотни дней до этого. Тёмная палата, запах казённого белья, смешанный с лекарственным амбре, руки и ноги привязаны к железной кровати, голова лежит прямо на плоской подушке. В коридоре стояла мёртвая тишина, не разбавляемая ни единым звуком.
Дик Уаилд осознал себя в том виде, в котором его привыкли видеть все остальные. Несколько секунд он смотрел в полок, стараясь сфокусировать взгляд на одной точке.
— Темно… — едва шевеля губами произнёс он, и в тот же момент его голова буквально взорвалась от обрушившихся на неё кусочков памяти.
…говорили, что его мать умерла…
…он с умственными отклонениями!
…сколько ему осталось? Посмотрим… надежды мало… он умирает…
… давай, давай! Я знаю, что тебе это тоже нравится! А не то я тебя женю на твоей правой руке и буду смотреть, как ты это делаешь… хотя и так уже столько раз видела…
…у него есть имя, есть документы о рождении, но нет никого. Откуда он взялся? Да не может такого быть! Серьёзно? Принёс священник?
Дик оборвал сковывающие его верёвки и с воем скатился с кровати. Он сдавил голову руками, словно стараясь задушить в ней голоса. Следующие полчаса сознание Дика Уаилда старательно впитывало всё, что он когда-либо слышал или видел. Он становился не просто куском мяса, а кем-то живым, способным осознать своё имя…

Сестра Тереза вошла в его палату под утро, когда весь персонал спал. Она, как обычно, подошла к его кровати, расстегнула халат, под которым обнаружилось красивое кружевное бельё и, не откидывая одеяла, села сверху.
— Привет, Дик, ты по мне скучал? — спросила она, наклонившись, чтобы поцеловать его.
— Нет, — Дик резко открыл глаза и схватил девушку за горло. — И я давно хотел тебе сказать, что мне стоит быть сверху.
— Ты… разговариваешь? — в ужасе спросила она.
— Я над этим работаю.
Дик одним рывком перевернул Терезу и придавил её своим весом. Только теперь девушка заметила обрывки верёвок на его запястьях...

Часть вторая.
В автобусе было прохладно. В салоне было не столь уж и много людей, чтобы температура внутри сильно отличалась от температуры снаружи. Это был последний автобус на этот день. Он не спеша шёл по просёлочной дороге. И хотя времени было около шести вечера, транспорта больше не ожидалось. Такова она, сельская жизнь. Кто-то дремал, кто-то обсуждал сбор урожая и давал советы по увеличению удоев скота, но один человек не принимал участия во всеобщей поглощенности населения своими проблемами.
Этот человек был одет в серые джинсы и чёрную рубашку, на плечах у него висел тёмно-серый свитер. Глаза путника прятались за чёрными очками.
Автобус подкатил к остановке, и странный незнакомец вышел вслед за немногочисленным народом. Он без труда отыскал старый дом в конце улицы и остановился у покосившегося зелёного забора. Во дворе, разгоняя кудахчущих кур, возилась пожилая женщина. У неё были уставшие глаза, морщинистое лицо и худые руки, загоревшие под солнцем от постоянной работы.
Хозяйка вешала бельё. Здесь были распашонки младенцев, цветастые платья, принадлежавшие, скорее всего, её дочери, длинные тёмные юбки, женское бельё… И ни одной мужской рубашки. Не было, как видно, в этом доме мужчин. Ни мужей, ни сыновей.
Внезапно женщина оторвалась от своего занятия и перевела взгляд на забор, в ту сторону, где стоял незнакомец в тёмных очках. Он улыбнулся хозяйке и едва уловимо помахал рукой.
Женщина упала на колени, воздела руки к небу и что есть мочи заголосила, позабыв про мокрое бельё.
— Господи, прости меня! Прости меня, сыночек мой, прости за мой грех! Молодая была, чёрт попутал! Прости, сыночек!!!
Женщина кланялась и крестилась, то и дело поглядывая на забор. Но за ним уже никого не было.
— Бог простит, матушка, — тихо произнёс незнакомец, удаляясь прочь.
Внезапно в его кармане завибрировал телефон.
— Слушаю, — отозвался он.
— Дик, — послышался в трубке скрипучий голос, — ты где пропадаешь? Работа есть. В седьмом секторе, в старой церкви сатанисты ритуал какой-то устроить хотят. Сходил бы посмотрел… А то мало ли что…
— И не стыдно тебе меня на это дело звать? — укоризненно отозвался Дик. — Сам же знаешь, как я отношусь к Богу. К тому же, у меня сегодня выходной, я на природе, шашлык жарю. Разбирайся сам, а мне звони, если какие маги-самоучки кошек пороть начнут, или очередной целитель вздумает всех людей вылечить бесплатно и по всей земле, или ведьмы шабаш устроят на городском кладбище.
— Дик, это приказ, — голос в трубке стал жестким. — Там ты нужен. Бросай свои шашлыки и начинай отрабатывать звание Охранника Сторонних Сил.
— Я медиум, а не маг, Фрэнк! Я не могу просто зайти куда-либо и попросить всех прекратить их занятия, даже если от этого будет зависеть моя жизнь.
— Вопрос решён, приказ не обсуждается, мы тебя ждём.
Фрэнк повесил трубку раньше, чем Дик успел ещё что-то придумать. Дик Уаилд выругался и повёл рукой прямо перед собой, словно отгоняя невидимых мух. В тот же момент за его спиной послышался автомобильный сигнал.
— Эй, приятель, — обратился к нему добродушного вида водитель, — тебе не в город случайно? А то могу подвезти, с ветерком!
— Правда? — притворно удивился Дик. — Вот это удача!

Церковь была маленькая, в самом центре города. Вокруг неё высилась бетонная ограда, выше которой была лишь одна башня со стыдливо притаившимся там колоколом. Когда Дик добрался до неё, на город уже опустилась ночь. Люди попрятались в своих домах и ближайших увеселительных заведениях. Вокруг было тихо, и лишь случайные шорохи на церковном кладбище нарушали это унылое спокойствие.
Дик тихо отворил дверь и вошёл внутрь храма. В нос ему тут же ударили запахи свеч, ладана и духоты, навеяной сотнями прихожан. Кажется, проветривать в этом месте было не принято. Он прошёл чуть дальше, свернул направо и увидел десятки тонких свечей, стоящих возле маленького алтаря, который был сюда явно кем-то принесён специально для ритуала. Вокруг не было ни души. Он прислушался, но кроме потрескивания пламени от свеч не смог ничего ловить. Казалось, что в церкви он совсем один.
— Доброй ночи, мистер Уаилд. — раздался хриплый женский голос из темноты. — Решили заглянуть к нам на огонёк?
— Что-то вроде, — ответил Дик, стараясь определить, откуда доносится голос.
— Я облегчу вашу задачу, мистер Уаилд, — произнесла женщина и вышла на свет. На ней была длинная тёмная ряса с капюшоном, которая скрывала её лицо. — Вас не удивляет, откуда я знаю ваше имя?
— Удивляет, — кивнул Дик. — Но мне кажется, что сейчас не лучшее время выяснять обстоятельства нашего знакомства.
— Отнюдь, мистер Уаилд! — женщина развела руками. — Именно эти самые обстоятельства и свели нас вместе сегодня. Мне потребовалось девять лет, чтобы отыскать вас. Я прочитала столько книг об оккультных науках, я бывала в таких далеких местах, что вам и не снилось. И всё для чего, мистер Уаилд? Для того, — голос женщины сорвался на хриплый крик, — чтобы понять, как ты, ублюдок, пришёл в себя!
Женщина скинула капюшон, от чего у неё по плечам рассыпались длинные спутанные волосы мышиного цвета.
— Тереза? — сощурился Дик.
— Именно я, идиот! Я столько лет пыталась тебя найти, отыскать, загнать в угол. И всё для того, чтобы сказать тебе кое-что. Во-первых, я потратила много сил и здоровья на тебя, а посему и должен мне их вернуть. А, во-вторых, у меня родился ребёнок от тебя, мерзкий ты ублюдок! Но я избавилась от него…
— Что ты сказала? — глаза Дика налились кровью. — Ты смела избавиться от ребёнка?
— Я отдала твоего сына женщине, которая хотела иметь детей, но это не важно. Ты всё равно никогда его не найдёшь, — Тереза рассмеялась. — Это моя тебе месть за изнасилование!
— А разве ты не пользовалась мной, как резиновой игрушкой, когда я даже не понимал, что со мной происходит? — спросил Дик. — Ты ради забавы оставляла меня в моих испражнениях, дожидаясь другой смены, потому что не желала марать рук. Ты выбрасывала мою еду в помойку, когда у меня были спазмы и я не мог открыть рот. Ты не желала ждать десять минут, пока подействуют лекарства и я смогу нормально есть. Ты всю ночь издевалась надо мной, не давала спать, чтобы с утра можно было не возить меня на терапию, потому что от нервного шока у меня были судороги. А теперь скажи мне, где мой сын?
— Только после того, как ты расскажешь мне, как сумел прийти в себя!
В этот момент из темноты показалась ещё одна фигура.
— Фрэнк! — дик шагнул к нему. — Что ты здесь делаешь?
— Получаю свою долю силы и молодости, Дик, — Фрэнк усмехнулся. — Не думаешь же ты, что я спал с этой психопаткой просто так? Ей был нужен ты, а мне — подопытное животное для нового ритуала.
— Мразь, — процедил сквозь зубы Дик. В этот момент кольцо с фиолетовым камнем, которое он носил на мизинце правой руки, треснуло и разломилось на две половины.
— Что, охранный амулет не выдержал? — притворно расстроился Фрэнк. — Не забывай, кто его тебе дал. Тереза, начинай! — кивнул он женщине. Та взяла в руки короткий жезл и направила его на Дика. Тот упал на колени, придавленный к земле невидимой силой, чувствуя, как из него медленно уходит жизнь, а тело старится.
— Но как же наша работа, Фрэнк? — сдавленным голосом спросил Дик.
— Дурак ты, Уаилд. Всё, что мне нужно от таких уникумов как ты, так это ваш дар, ваша сила и жизнь. Неужели ты думаешь, что все мои знания, которым ты так завидовал, дались бы мне за одну человеческую жизнь? Я набираю себе команду таких как ты, чтобы вы искали мне авантюристов, которым некуда приложить свой природный дар магии. А когда настаёт время, я пускаю вас в расчёт. Вот так…
Перед глазами Дика заплясали картинки, незнакомые лица, видения из пришлого и будущего. Он закрыл глаза, но видения не исчезли, как это обычно бывало. Он видел самого себя, стоящего на коленях, видел как он медленно, очень медленно, но неотвратимо превращается в старика, а затем рассыпается в прах. Он видел души многих, кого постигла та же судьба: они стояли между Терезой и Фрэнком, скорбно опустив головы, словно стыдясь того, что не могут помочь.
— Да, Фрэнк, сказал Дик, посмотрев на своего бывшего наставника, — но одного ты не предусмотрел: я тоже успел кое-чему научиться. Ведь всё-таки мой дар мне ближе, чем тебе. Души порабощёные, я призываю вас говорить со мной! — как можно громче произнёс Дик. — Я зову вас на помощь себе, я отдаю тело свое, как оружие в вашей битве за месть и справедливость!
Дик зашептал на древнем языке слова призыва духов, и с каждым словом он чувствовал как невидимая стена, давящая его к земле ослабевает. Внезапно поднялся сильный ветер, хлопнули тяжёлые церковные двери, свечи, горящие вокруг алтаря, на котором стояла Тереза, погасли, а воздух наполнился могильным холодом.
Дик почувствовал, как ему на палец снова наделось его кольцо — теперь уже целое и невредимое. Духи выбрали единственное возможное связующее звено между миром живых и миром мёртвых.
— Господи, прости меня, грешницу, — услышал он голос Терезы, которая, словно опомнившись, читала молитвы и просила о прощении.
— Бог простит, — чужим, странным голосом отозвался Дик и направил кулак в сторону Фрэнка. Кольцо вспыхнуло ослепительным сиянием и поглотило человека без остатка. Женщина в ужасе закричала и, откинув в сторону жезл, бросилась прочь. Но в темноте она запнулась за церковную утварь и упала на пол. Дик медленно подошёл к ей и увидел, что глаза женщины не мигая смотрят вверх, а из виска, которым она ударилась при падении об острый угол огромной рамы от иконы, течёт кровь.
— Бог тебя простит, Тереза, — сказал Дик уже своим голосом. Ветер утих, всё вокруг успокоилось и Дик Уаилд пошатываясь пошёл прочь, оставив в покое души умерших.

Дик шёл пешком вдоль дороги, по которой изредка пролетали припозднившиеся автомобили. Он смотрел прямо перед собой туда, где тусклый свет фонарей медленно сливался с общим мраком ночного города. Справа и слева на него смотрели редкие пятна окон, в которых горел свет. Кто-то тоже не спал. Дик мерил шагали обочину, иногда провожая взглядом машины. Он шёл и вполголоса напевал песню, которую когда-то слышал:
Close my eyes and give me silence,
Close my temple and give me belief,
Teach me not be afraid by death,
Kiss me at parting,
So, I will stay alone.
Дик остановился, когда понял, что перед ним перекрёсток и поднял глаза вверх. Оттуда на него смотрело хмурое, затянутое тучами небо. Осень постепенно давала о себе знать. По ночам становилось холодновато, всё чаще и чаще шёл холодный дождь. Дик смотрел на облака и не мог отвести от них взгляд. Серо-фиолетовое небо притягивало, манило его в себя, словно заставляя оттолкнуться от земли и прыгнуть в неизбежность.
Он беззвучно повторял слова музыканта, словно они были молитвой:
Behind the last of seven doors somebody’s waiting me,
And singштп me a song, which has all my years.
She has all my wandering and tears.
Kiss me at parting, so, I will soon stay alone.
Первую каплю дождя Дик не почувствовал. Вторую и третью тоже. И лишь когда дождь закапал сплошным потоком, окутав город в туманную пелену, Дик Уаилд понял, что происходит. Он рассеяно посмотрел себе под ноги, будто стараясь отыскать там что-то потерянное и очень дорогое, но ничего не нашёл.
Дик хотел наклониться, чтобы коснуться кончиками пальцев лужи, которая собралась у него под ногами, но почувствовал, как что-то хрустнуло во внутреннем кармане. Он дёрнулся, пошарил рукой в кармане и вытащил из него солнечные очки. Их оправа треснула, и одна из дужек отломилась, но стёкла оставались целыми. Дик посмотрел на своё отражение и испугался. На него смотрело лицо человека лет сорока, не меньше, с растрепанными волосами, грязным лицом, с которого каплями на землю падала дождевая вода. В волосах появилась проседь, кожа покрылась морщинами и лишь глаза оставались по-прежнему живыми.
На него смотрели глаза тридцатилетнего человека, который когда-то давно сбежал из интерната для неполноценных людей, чтобы начать свою жизнь заново.
Это были глаза медиума, который однажды вернулся в своё тело, словно призванный дух, заблудившийся по дороге домой.
— Не правда, — произнёс он, но никто ему не ответил, и только дождь полил сильнее. — Не правда, — с какой-то странной интонацией повторил он. Дик не знал, что происходит с ним. Был ли это страх? Он видел вещи и страшнее, когда души, с которыми он говорил по ночам в одинокой комнате под самой крышей его дома, рассказывали ему о том, как они отправились в мир иной. Было ли это обидой? Может быть, немного.
Но больше всего это было похоже на боль. Боль человека, которого предали за то, что дано каждому — счастливый случай. Случай начать всё заново.
Дик со злостью отшвырнул очки прочь, на дорогу, и внезапно появившийся автомобиль тут же вмял их в асфальт протектором. Машина умчалась, окатив Дика потоком грязи из-под колёс.
От чего-то стало очень тихо. Только дождь продолжал капать с неба, да светофоры на перекрёстке изредка меняли сигналы, мигая красным, жёлтым и зёлёным, останавливая и пропуская отсутствующие машины по пустым дорогам.
Дик смотрел на огни улиц, смотрел, как гаснут последние окна в домах напротив, смотрел на мокрый, зеркальный от воды асфальт. Что у него осталось теперь? Ничего в прошлом, да неизвестность в будущем, а в настоящем — тишина.
— У меня есть сын, — тихо сказал он. — У меня есть сын! — крикнул он небу. — Тиштар, Шатаваеш, Чуаранга и Вананд, укажите мне путь! — он посмотрел на своё кольцо. Фиолетовый камень приветливо блеснул ему в свете фонаря…
Вместо эпилога.
Close my eyes and give me silence,
Close the light by your palm, because it’s intolerable for me.
Hide me from everybody and I’ll stay alone.
Примечания:
Четыре Стража Неба: Тиштар — страж будущего, Шатаваси — страж прошлого, Чуаранга — страж настоящего, Вананд — страж вечности.
Wail — продолжительный, скорбный крик; причитать, стенать, оплакивать.
Wild — дикий.
В тексте использована песня группы Anathomy Of Spirit «Kiss me at parting».

@музыка: Kiss me at parting».

@настроение: неплохое.

@темы: Творчество. Рассказы.

---

Бабский взгляд.

Вот один из тех рассказов, который наиболее отражает инфраструктуру иного мира. Ничего необычного в нем нет, кроме мед.центра. Он списан полностью с одного из повсеместных центров развитых планет. Насчет жалости к персонажам, есть хороший момент, когда к героине обращается ее подруга. Слово в слово, кроме объяснений, почему и зачем, было в свое время сказано и мне, когда я изо всех сил старалась пройти прекрасную rpg "Never winter". Так и не прошла, кстати, не успела, зрение подвело или просто из игрушек выросла...
Как бы то ни было, в этом рассказе тоже есть часть меня, и она отражается в монастыре и враче - до сих пор эти образы являются у меня самыми любимыми.
О, чуть не забыла! Навигаторы тоже весьма себе распространены там, где нас ныне нет. Очень полезные штуки, но приучают к расслабленности, притупляют собственные навыки, поэтому профессионалы редко их испоьзуют.

«Бабский» взгляд.

До рассвета осталось недолго
И вот-вот погаснет свеча,
Я смотрю в ее пламя уставшее
И пытаюсь с начала начать.
Свет все тянется выше и выше,
Он старается мрак разогнать,
Тени движутся тише и тише,
Им бы только во мраке блуждать.
Ждут они, ненасытные твари,
Когда кончится эта свеча,
Чтобы вновь до рассвета пытаться
Мою душу увечить и рвать.
Но сегодня не выйдет такого,
Я сегодня еще помолюсь,
Чтобы вновь не случилось иного,
Как и прежде, пока я не сплю.
Тишина в сводах древнего храма,
Темнота среди сотен дверей,
Скоро день разорвет эту гамму
И потоком ворвется ко мне.
Я все жду. Догорают последние капли.
Воск заплакал и пламя ушло.
Я все жду. Ночь сомкнула когтистые лапы.
Я все жду, что вот-вот свет ударит в лицо.
Что еще остается мне, грешному,
Коль сверкающий крест выжигает сердца?
Я достану опять пару свеч в ночь воскресную,
И опять не успею чуть-чуть до конца.
11.04. 05.

Портал выбросил её у самой стены. Переулок, где она оказалась, был тёмным, грязным и вонючим. Девушка моментально поднялась на ноги и осмотрелась. Осознав, что вокруг её слишком темно, она быстро достала из небольшого рюкзака фонарик и посветила им из стороны в сторону.
Стена, о которую она чуть не разбила голову, оказалась кирпичной. Кое-где кладка была нарушена глубокими трещинами и выбитыми кусками кирпичей. Рядом с ней, отгораживая узкую дорожку, стояли два мусорных бака с откинутыми крышками, из которых слышался странный шум. Девушка выхватила пистолет из кобуры на бедре и направила его вместе с фонариком в сторону баков. Едва только яркий свет скользнул по контейнерам, как из ближнего на неё метнулась тёмная тень. Издав душераздирающий звук, тень скользнула мимо.
— Чёртовы кошки, — выругалась девушка и спрятала оружие. — Чуть заряд на неё не потратила. Хорошо бы, кстати, обзавестись боезапасом… И поскорей.
Чутьё подсказывало ей, что вскоре он понадобится. Опустив руку с фонариком ниже, она медленно двинулась по переулку. Идти пришлось недолго, вскоре она вышла на широкую пустую улицу и повернула налево.
Мимо заскользили витрины дорогих магазинов, мигающие рекламные щиты, яркие вывески ночных заведений. Проходя мимо одной из зеркальных витрин, девушка остановилась и посмотрела на своё отражение. Вид был ещё тот: растрепанные волосы до плеч, казавшиеся в свете фонарей не то рыжеватыми, не то просто светлыми, чёрная майка, украшенная несколькими дырками, мужские штаны с множеством карманов, заляпанные грязью, и перепачканное сажей лицо.
Да, из последней точки пришлось эвакуироваться почти вслепую. Выход удалось найти только с четвёртой попытки, да и тот привёл её неизвестно куда, чуть ли не в стену. В ушах ещё слабым эхом звучали голоса оставшихся в огне людей, но помочь им было уже нельзя.
Девушка достала из кармана пачку сигарет, закурила и на секунду прикрыла глаза, успокаиваясь. Глубокая затяжка, потом ещё и ещё одна. Теперь можно идти дальше, осматриваться. Но прежде чем она двинулась куда-либо, девушка посмотрела на левое запястье. Там был надет датчик местоположения, сочетая в себе часы, пеленгатор и карту города, где на чёрном матовом экране мигала красная точка — она сама. Нажав на одну из кнопок, почти утопленную в корпусе прибора, девушка вывела на экран состояние своего организма. На неё смотрела женская фигура, на которой были отмечены красными пятнами места ранений. Тихий мужской голос в голове огласил: «Требуется отдых. Не менее восьми часов. Требуется пища, желательно натуральная. Требуется медицинская помощь. Опасно! В организме обнаружены следы нейровируса! Полное совмещение ДНК вируса и ДНК человека через четыре часа. Приоритетная задача: Медцентр. Вывожу на экран кратчайший путь до Медцентра».
Прибор окрасился светло-серым. В одном углу, где стояла девушка, мигала красная точка. В другом, сквозь сеть наиболее удобных, помеченных чёрным цветом, дорог ровно светился жёлтый огонёк. Судя по карте, идти было недолго, около часа.
— Ненавижу пустые, большие, незнакомые города, — с изрядной долей желчи произнесла она, двинувшись вперёд.

Свернув в одну из подворотен, стараясь сократить дорогу до Медцентра, девушка почти столкнулась с тремя крепкими мужчинами, от которых по воздуху разлетался удушливый аромат спиртного. Мужчины тотчас оторвались от своего занятия и, поставив на асфальт бутылки, молча обернулись к девушке.
— Припозднилась, красотка? — хриплым голосом спросил один из них.
— Как тебя зовут, солнышко? — поддержал своего товарища второй.
— Вам моё имя ничего не скажет, но раз без этого никак…— кисло отозвалась девушка, осторожно потянувшись к пистолету. — Инга, моё имя Инга.
В тусклом свете далёкого фонаря блеснула матовая сталь оружия.
— Как страшно! — расхохотались мужчины.
— Сейчас будет, — мрачно высказалась девушка. Увернувшись от удара первого мужчины, Инга трижды выстрелила в незнакомцев. Три сверкнувшие голубым сиянием пули попали в цель. По одной в ногу.
— Сука! — выкрикнул кто-то из незнакомцев.
— Не бойтесь, это парализатор, через час отойдёте, — девушка спрятала оружие и двинулась дальше, оставив на асфальте несостоявшихся ухажёров.
Отойдя на приличное расстояние, Инга проверила боекомплект. Оставалось только четыре пули.
— Блин, — мотнула головой девушка. — Так и помереть недолго. Глянув на передатчик, она поняла, что до Медцентра осталось два квартала. «Физические нагрузки и эмоциональная нестабильность ускорили процесс совмещения ДНК, — раздался в голове приятный низкий голос безликого спутника. — Рекомендован отдых и хороший ужин».
— Знаю, Мич, знаю, — вздохнула Инга. — Но мне стоит поторопиться.

— Почему мне так везёт на сволочей, Мич? — Инга подтащила тяжёлый мешок с песком к нестройной линии импровизированной обороны, которая состояла из ящиков, мешков и прочего хлама, нашедшегося на складе. — Я знаю, ты мне не ответишь, ты просто голос в моей голове, искусственный голос, призванный сообщать о моём состоянии, предупреждать о различный болезнях и ловушках, рекомендовать короткие пути и наиболее удобную тактику боя. Но скажи, — Инга устало опустилась на только что принесённый мешок и закурила, — какого чёрта все мои спутники жизни оказываются такими кретинами? Может, это мне стоит измениться?
«Изменения не рекомендованы, рекомендован отдых», — услужливо отозвался голос.
— Да я не об этом, — она досадливо отмахнулась от передающего импульсы мозгу компьютера на руке. — Начать с того, что я вечно влюбляюсь в тех, кто пытается лишь быть похожим на человека, а вовсе им не является. Один оказался безвольной тряпкой, второй «гнул пальцы» так, что в двери не проходил, третий решил, что из меня можно слепить ту, которая ему нужна, наплевав на моё мнение… А последний так и вообще, прямо вспоминать не хочется… Через пару лет решился сказать, что я ему небезразлична. Как там насчёт обороны, Мич? — отвлеклась от жалоб на свою судьбу девушка.
«Всё завершено, отряд ожидает приказа», — отозвался её невидимый собеседник.
— Отлично, передай мой приказ: держать оборону десять минут, а потом отходить к заранее намеченному выходу. Я присоединюсь на другой стороне, пусть меня не ждут.
«Принято, Инга».
— Так на чём я там остановилась? — девушка выбросила окурок и пошла вглубь склада. — Я ведь не дура, я знаю. Вся эта муть с барьерами против «гостей» нужна лишь потому, что иначе люди, которые на моей стороне, не согласятся драться и прикрывать меня, пока я стану искать портал отсюда. Она ведь и гроша не стоит, эта оборона! Только время зря потратила…
«Осталось четыре минуты до начала боевых действий», — откликнулся Мич, отреагировав на слово «время».
— Спасибо, — кисло усмехнулась Инга. — Есть ещё время пожаловаться на свою тяжёлую бабскую судьбу. Я ведь точно знаю, что скажут мне в ответ на такие слова другие люди. Мужчины решат, что все бабы такие и им вечно чего-то не хватает, а они только и знают, что нам угождать и капризы наши исполнять. А мы, бабы, только и может, что истерики закатывать, да жаловаться на них, сердешных. А вот женщины мне ответили бы, что я просто дура. Сказали бы, чтобы поменьше в войну играла, начала носить короткие юбки и прекратила быть «мужеподобной уродиной». Наверное, я просто не нашла того, кто сможет меня вынести…

Медцентр оказался большим многоэтажным зданием в самом центре города. Инга стояла напротив огромных стеклянных дверей, ведущих внутрь, не в силах отвести взгляд от здания. Зеркальная поверхность окон отражала окружающие дома, улицы, припаркованные вдоль них машины, свет фонарей и её саму — хрупкую фигурку с растрёпанными волосами, решившуюся бросить вызов ночному городу.
Девушка поправила оружие в кобуре, проверила на поясе нож, которым пользовалась редко и постоянно про него забывала, и толкнула прозрачную дверь.
Внутри кипела работа. В первые секунды уши буквально разрывались от навалившихся на них звуков. Инге показалось, что она попала в центр шумового генератора, который производил все звуки на свете. Со временем уши адаптировались к шуму, и он перестал казаться ей нестерпимым. Девушка быстро нашла Инфекционное Отделение и, не тратя времени на вопросы, объяснения и ложь, расстреляла последние пули по младшему персоналу. Несколько молодых сестёр закричали и бросились бежать, за ними последовали и некоторые врачи. Поймав одного из убегающих докторов за руку, Инга выхватила нож и приставила его к «мужской гордости»мужчины-врача.
— Мне нужно лекарство, а потом я уйду.
Перед глазами поплыл туман, Инга пошатнулась, но устояла на ногах. Врач облегчено выдохнул и, подхватив на руки теряющую сознание девушку, понёс её в свободную палату…

«Уровень опасности критический. Рекомендована немедленная эвакуация», — голос был спокойным и холодным, впрочем, как и всегда.
— Мич, группа успела уйти? — Инга пробиралась сквозь задымлённые помещения, стремясь попасть наверх, где должен был быть спасительный портал.
«Ушли все, но среди них есть серьёзно раненые. Опасность! Противник применил нейровирус! Распыление газа было произведено полминуты назад, критический уровень заражения ожидается через две минуты. Рекомендована немедленная эвакуация!»
— Блин, а я чем занимаюсь? — огрызнулась девушка.
Инга шла вперёд так быстро, как только могла, но едкий дым от сгоревших стройматериалов вперемешку с нейротоксическим газом сжигал кожу. Глаза слезились так, что казалось, будто девушка беспрерывно и неутешно плачет. Волосы спутались от жара и пота, которыйлился ручьями.
Но вот Инга добралась до предпоследней двери, за которой должен был быть коридор, ведущий на крышу. Проход был узким, весь заполненный дымом. На ощупь Инга нашла ручку и дёрнула дверь на себя. Та е поддалась. Она повторила свою попытку. Но она опять оказалась безуспешной.
— Мич, в чём дело?
«Эта дверь заперта, я не могу её открыть», — грустно отозвался её собеседник.
— Я же передала тебе код!
«Температурный режим вышел из-под контроля, предыдущие настройки не сохранились. Экстренная ситуация требует изоляции объекта».
— Да пошёл ты, — буркнула Инга. Она сорвала с руки компас и нажала маленькую кнопку на обратной, прилегающей к руке стороне. Кнопка была утоплена в корпусе механизма и сливалась с ним по цвету, чтобы можно было избежать случайного нажатия или постороннего любопытства.
Перед глазами полыхнуло, и Инга провалилась в портал. Сквозь блестящие нити, уносящие вдаль тело, она слышала крики прорвавшихся воинов, которые угодили в огненный плен, едва только смогли пробраться внутрь склада.
«Ничего, думала Инга, падая в неизвестность, моя команда меня подождёт».

Она открыла глаза в палате Медцентра. Кругом все было светлым и чистым: стены, простыни на кровати, предметы на тумбочке у кровати, занавески на окнах. Светло-бежевые и белые тона. Голова закружилась от обилия светлого, Инга зажмурилась. Но через пару минут она решительно откинула одеяло, отсоединила от себя какие-то трубки, проводки, электроды и стала искать свою одежду.
Но найти ей удалось только больничный халат, который был заботливо оставлен на крючке в маленькой уборной, которая скрывалась в дальнем углу палаты. Ни одежды, ни оружия, ни рюкзака не было. Оставался только компас, который не смог бы снять никто, кроме неё самой.
— Мич, тихо позвала Инга, дай наиболее удобный расклад действий.
«Самый простой и быстрый способ пополнить боекомплект и снаряжение в целом убийство одного из сотрудников Центра, — сухо отозвался голос — Первая дверь налево, комната отдыха».
— Мич, дай оценку моего состояния, — попросила Инга.
«Состояние благоприятное. Функции организма полностью восстановлены, пища и сон не требуются, нейротоксин успешно нейтрализован. Внимание! Для того, чтобы пройти дальше и выполнить поручение необходимо снаряжение. При отсутствии необходимых компонентов экипировки миссия окажется неудачной».
— Отсюда есть выход на прежнюю линию, с которой я ушла тогда со склада?
«Выход находится на семнадцатом этаже, комната технического персонала. Ключи от выхода на главную линию у доктора Войски. Внимание! Доктор Войски сейчас спит в комнате отдыха».
— Отлично, Мич. Снаряжение и ключи мне обеспечены.
Инга скользнула в первую дверь налево. Она оказалась не заперта. Конечно, с её опытом Мич открывал такие двери ещё до того, как Инга подходила к ним. Комната оказалась довольно просторной, человек на пять. На одном из маленьких диванчиков, поджав ноги к животу спал молодой врач. Он лежал лицом к Инге и она узнала его. Это был тот самый доктор, который оказывал ей помощь, когда она пришла в Инфекционное Отделение и наставила на него нож.
Он не боялся её тогда, скорее пожалел или просто у этого врача были отлично развиты чувства долга и ответственности, которые не позволили ему бросить больную девушку в коридоре, когда она стала терять сознание.
Инга огляделась. На столике, рядом с диванчиком лежали два шприца с какими-то препаратами. Там же стояла небольшая бронзовая ваза с живыми цветами.
— Мич, — тихо произнесла Инга, — что в шприцах?
«Наркотический анальгетик. Доза одной инъекции опасна для жизни человека. Полной гарантии не даёт, рекомендую использовать вазу».
— Он симпатичный, — задумчиво произнесла Инга, беря со столика один из шприцев. — Ты знаешь, Мич, а ведь именно он оказал мне помощь, когда я пришла… А теперь я должна забрать у него его снаряжение, да ещё и так… во сне.
«Внимание! Доктор Войски проснётся через десять секунд».
Инга подошла к молодому человеку и присела с ним рядом на край дивана. Шприц едва заметно подрагивал у неё в руке. »Мужчина на моём месте уже убил бы, — рассеянно подумала она. — А я просто женщина, я склонна видеть во всём хорошую сторону».
Доктор Войски открыл глаза, Инга мягко повела рукой и острая игла вошла в его шею.
— Что вы…
Договорить он не успел.
— Простите. М прошептала Инга, закрывая глаза. Она знала, что его лицо, его глаза — непонимающие, карие, открыто смотрящие ей в лицо, ещё долго не исчезнут из памяти. Но миссия важнее. Девушка быстро встала и стала искать снаряжение и ключи.

Летний воздух был пряным и свежим. Ночь, опустившаяся на город всего час назад, ещё не успела достаточно остудить его. Нагретый за день асфальт отдавал накопленное за день тепло воздуху. Листья на деревьях легонько покачивались от ленивых дуновений ветра. Кругом разливались ароматы цветущих яблонь и неизвестных цветов, аккуратно высаженных на клумбах.
Редкие прохожие не обращали внимания на сидящую на лавочке девушку в халате. Мало ли причуд может быть у человека? Может, ему нравится так ходить? К тому же, рядом стоял монастырь, в котором был приют.
Ничего особенного. Просто одиноко сидящая на лавочке девушка в больничном халате, которая вставляет в обойму пули с парализующим веществом. Ничего необычного.
— Мич, оцени обстановку, — попросила она, когда закончила с оружием. Теперь у неё были две запасные обоймы, хороший фонарик, еда и лекарства. К тому же, Инга обзавелась деньгами и могла позволить себе чуть больше, чем просто лавочка у монастыря.
«С востока движется объект. Не враждебен».
— Не враждебен, — эхом повторила Инга. Перед глазами поплыли лица. Все, кто когда-то встречался ей на пути, все, кого пришлось на этом пути оставить навсегда. Она не могла иначе. Никак. Миссия требовала осторожности и жестокости. Миссия была главнее всего. Добраться до закрытого города, найти Святые Пули, уничтожить потустороннюю гадость, уничтожить её источник…
По другую сторону никто и никогда не поймёт, как это — быть здесь. И поэтому она сидит и ждёт приближающегося человека. Поэтому она е тянется к оружию, поэтому она вновь поступит так, как и много раз до этого.
— Доброй ночи, — поздоровался с девушкой подошедший с востока человек. Инга посмотрела на его снизу вверх. Незнакомец был высок, хорошо сложен. На нём была ряса служителя монастыря. Он смотрел на неё спокойно, открыто и слегка удивлённо.
— Добрый вечер, — поздоровалась в ответ девушка. — Мне требуется отдых. Мне говорили, что здесь есть приют… Я могу заплатить.
— Что вы! — улыбнулся незнакомец. — Нам не нужны ваши деньги. Пойдёмте, я провожу вас. Ну а если вы действительно хотите чем-то отплатить приюту, то вы можете помочь на кухне или в саду. К тому же, мы всегда рады выслушать интересную историю о том, как человек попал к нам. Но всё это будет только завтра…
«Опасность! Из монастыря нет выхода, монастырь полон враждебных существ!»
— Оцени их, — тихо произнесла Инга, двинувшись вслед за провожатым.
«Полулюди, гибрид демонических созданий и человека. Обладают невероятной силой, невосприимчивы ни к какому оружию, кроме Церковной Магии. Людей внутри здания немного, около двух десятков, человек, за которым ты следуешь, тоже заражён. Через восемь часов он превратится в Получеловека».
— У нас есть восемь часов, — тихо произнесла она.

— Когда ты, наконец, её пройдёшь? Это же кошмар какой-то, Инга! Я ведь говорила тебе, что «шутеры» — дело мужское. Вот чего ты за ним опять пошла? Оно тебе надо? Сколько ты уже сидишь за «Wings and fire»? Я тебе миллион раз объясняла: ты их не спасёшь, только сама погибнешь. Не надо ходить за этим монахом. Надо было остаться на лавочке. Он бы тебе всё рассказал, а потом ты бы пошла гулять с ним по саду, на него бы напали и в том месте, где он умер, открылся бы портал в закрытый город.
— Ладно, я поняла, — устало выдохнула девушка, откинувшись на спинку стула. — Просто у него у этого монаха, глаза такие… как у доктора Войски, а голос похож на голос Мича…
— Ну что за «бабский» взгляд?! Мич — это твой компьютерный компаньон. Новое поколения визуальных картинок здоровья и очков опыта. Ты же сама его сделала. Инга! Голос подобрала, выбрала облик компаса, функции, настройки, имя…
— Я знаю. Просто…
— Просто это — компьютерная игра. Инга! И из-за того, что ты переспишь с этим монахом, ничего не изменится, ты только миссию завалишь. Он не живой, ему легче не станет. Он скажет, что хочет к тебе присоединиться, ты возьмешь его с собой, а через несколько часов он умрёт. Так или иначе, он умрёт. Ты не можешь успеть найти лекарство для него…
— Для всего монастыря могу, а для него нет?
— Да, блин! Это такая программа, её не изменить. Прекрати виснуть на этом этапе, до конца игры осталось две карты открыть: город и канализация. Он не живой, ему не помочь. Прекрати относиться к игре, словно к живому миру.
— Послушай, подруга, а может, кто-то сейчас так же сидит и играет нами? — прищурилась Инга. — Мне всегда нравилось гулять летом у стен церквей — от них грехом пахнет, а этот запах для меня слаще всего. Поэтому я и не могу пройти мимо.
— Но это игра! — вымучено произнесла её подруга.
— Жизнь — это тоже игра, только со смертью. Хорошее название для стратегии? Мы не можем узнать, как поведёт себя человек прежде, чем мы с ним не заговорим, прежде чем не скажем ему каких-то фраз. Но у нас есть игры, может, хоть так стоит научиться чему-то? Я думаю, что когда я научилась жалеть своих персонажей, я научилась жалеть людей. А ещё я умею не просто делать выбор, а понимать его цену, цену жертв и цену радости. Пусть даже она длится восемь часов из целой жизни…
24-25.05.06.
Эмина.

@музыка: blu vortex

@настроение: легкое.

@темы: Творчество. Рассказы.

---

Я прошу тебя.

Звон мечей и крики павших, стоны умирающих и отчаянные возгласы еще живых. Как мы тогда дрались! Как рьяно, как отчаянно, как вдохновенно! Нами двигала идея, смысл победить ради большой цели. Да, она невыполнима и тогда была, и теперь осталась. Разве можно победить мрак и тьму, если они живут внутри нас? Но до сих пор я не могу спокойно смотреть на сцены битв, в котрых побеждают не люди и не армии, а слова клятв и обещания друзей.
Мир за окном никак не изменится от того, выключу ли я ТВ или оставлю, продлжу ли я смотреть фильм о пути одного человека или пойду пить чай. Но что-то изменится внутри меня. Мир - это люди, которые его населяют. Потому я и бегу в нарисованные картинки книг, прячусь в историях о приключениях и звоне клинков. Не от мира, а от людей, которым явно стоило в жизни читать другие книги, кроме порно журналов и иронических дификтивов.
И глядя на сцены боя, на моменты клятв, в глаза героям, я понмаю, для чего они живут А мне не хватает приключений. в нашем рафинированом мирочке, среди бизнесса и менеджеров, культуры уродства и правил аморального приличия. Мне душно в замкнутом пространстве болота этого мирка, созданного для тихого плавания по течению времени. Человечество, которое тратит время на распитие спиртного на лавке под моим окном, на сумбурный секс под утро, перед работой, на рождениеочередного, никому ненужного ребенка - такое человечество должно жить на нашей планете. Но без меня. Когда у человека нет выбора, когда он понимает, что все вокруг - иллюзия, а найти свою Линию Грез не способен, тогда человек выгорает внутри себя, как яркая звезда, свет которой долетит до нашей планеты гораздо позже, чем она навсегда погаснет.
Я боюсь шагнуть в Линию Грез. Боюсь, потому что мой желанный мир вполне может оказаться похожим на тот, в котором жил Кей Дач. А он мне нравится. Не хотелось бы его разочаровывать :-)
Или мой мир будет еще хуже, чем бесконечное приключение Вячеслава Шегала.
Но все-таки, как же мы тогда дрались! С какой яростью, самоотдачей, с каким блеском в глазах...
И что осталось от нас теперь? Мы - потомки северных варваров и южных мудрецов. Кто мы такие? Выродки. Мы выродились, как человечество, позабыв законы природы и отойдя от понятия о том, что выживает сильнейший. Когда мы научились продлевать жизнь, когда стали спасать заведомо нежизнеспособных младенцев, когда придумали лекарства и методики для победы над страшнейшими вирусами и болезнями прошлого, вот тогда мы получили выродившееся поколение людей. Людей, котрые слабы, болезнены, уродливы, и продлжают плодить таких же уродов, как они сами. Природа потеряла способность контролировать естественный ход рождения, отсекая слабых, как не способных продолжать здоровй генотип, и превратилась в заповедник непуганнх идиотов. Но самое страшное не то, что современные люди мало пхожи на викингов и скифов, а то, что поврежденный генотип повлиял и на мышление человечества в целом, допустив внутрь мысль о том, что земля - бесконечная кормушка, в котрой можно постоянно выбирать только лакомые ксочки, ничего не давая взамен.
Люди потеряли понимание о страхе пред теми, кто однажды дал им жизнь. Они уничтожают все на своем пути и не боятся, что уничтожат.
Грустно все это. Стихи посвящаются пошлому, котрое до сих пор болит внутри. И осознанию будущего.

Я прошу тебя, дай мне мгновенье,
Насладиться твоей тишиной,
раствориться в безумном спасенье,
Что пришло ко мне вместе с тобой.
Сколько лет мы идем по дороге,
У которой не видно конца,
Нас оставили старые боги,
Наградили клеймом подлеца.
Разве знали тогда, как нас примет
Тот безумный и красочный мир,
Где от грусти душа моя стынет,
Потому что брожу я один.
Я немного еще тебя помню,
И в сиреневом мареве сна,
Продолжаю за прошлым погоню,
У которой не будет конца.
Я прошу тебя, если ты помншь,
Старый дом и крыльцо рядом с ним,
Приходи туда в лунную полночь,
Мы, как прежде, с тобой посидим.
Мы дождемся рассвета в молчаньи,
Когда росы блеснут на траве,
На двоих разопьем мы отчаянье,
Растворенное в красном вине.
Мы забудем о крови и золоте,
Обещаньи любить сквозь века,
И не вспомним опроклятом холоде,
Отраженном в глазах старика.
Я хочу, чтоб ты знал: я пытался.
Я пытался понять твою душу,
И, ища тебя, долго скитался,
Чтобы клятву свою не нарушить.

Только разве я знал, что так будет?
Разве думал о звездах чужих,
Под которыми ты все забудешь,
Под которыми выберешь жизнь.
я бы мог рассказать тебе правду,
Только стоит ли?честно, не знаю.
Ты давно отстоял свое право,
Я на выбор уже не влияю.
Это малое чудо из многих,
Что когда-то умел я вершить:
Россыпь звезд в глазах моих строгих,
Да вино, что пьянит, словно жизнь.

@настроение: в предвкушении чуда.

@темы: Творчество. Стихи.

---

Реквием по мечте.

Ничего не могу сказать по поводу этой вещи. За нее мне досталось так, что до сих пор расхлебываю. Может, не стоило так уж открыто писать о методах воздействия структур власти? а может, не стоило потом искать, тем более находить, героев этого рассказа? Не стоило любить Нида и его сына? ой, кажется, это уже другая история...
:-)

Реквием по мечте.
Дай мне время всё изменить,
На минуту, на час отпусти,
Дай мне шанс простить и забыть,
Хоть один день со мной не шути.
Отпусти мои руки и мысли,
Дай подумать и очень устать,
Только миг в нескончаемой жизни
Подари мне, чтоб смог я решать.
Дай поправить кресты на могилах,
Посидеть, помолчать за друзей,
Дай мне вспомнить, как солнце остыло,
И как стал я рабом временных скоростей.
Дай мне время, минуту, не больше,
Только несколько вечных секунд,
Чтоб я смог изменить в себе больше,
Чем за целую вечность не смог.

Крик прорезал тишину и резко оборвался, словно растворившись в темноте каменных коридоров. Эхо было коротким и почти неуловимым, оно улетучилось вслед за звуком, как будто старалось догнать его поскорее. Два человека остановились у стены и вжались в неё, стараясь даже не дышать. Крик прозвучал рядом, в нескольких метрах впереди.
— Проводника у нас больше нет, — тихо сказал один из стоящих у стены мужчин. — Теперь придётся идти самим.
Он осторожно подался вперёд, прислушался и, убедившись в том, что всё вокруг успокоилось, снял с плеч маленький рюкзак и стал что-то в нём осторожно искать.
— Что ты ищешь? — спросил его второй мужчина, чей голос был выше, что говорило о том, что второй путник был много моложе своего товарища.
— Неоновую лампу, блин, — выругался его спутник. — Сам как думаешь, что я могу искать в полной темноте в залитых по колено помоями коридорах после того, как очередное нечто утащило единственного человека, который знал дорогу? Оружие я ищу.
— Но Клиф говорил, что стрелять здесь нельзя, иначе засекут, — нерешительно возразил его товарищ, однако сам полез в свой рюкзак и быстро достал своё оружие.
— Клифа здесь нет, и вряд ли он тут будет, а нам надо добраться до места и желательно не в кусковом варианте.
— Нид, — обратился к нему его товарищ, — если мы не дойдём… я просто хотел, чтобы ты кое-что передал моему брату…
— Сам скажешь, — жёстко ответил Нид, заряжая оружие и ставя его на максимальную мощность. — Идём, времени мало, — он двинулся вперёд, стараясь как можно быстрее передвигаться в холодной вонючей воде. Его товарищ поспешил за ним. — Запомни, Улис, не спеши прощаться с этим светом, пока дважды не убедишься, что ты уже на том. Пошли, до выхода осталось четыре поворота. Мы должны дойти.
Они шли быстро и почти не таясь. Теперь, потеряв одиннадцать членов отряда, включая проводника, терять им было уже нечего. За три дня проведённых в подземельях под Столицей, они потратили почти все запасы скудной еды и воды. Последнее обстоятельство было особенно огорчающим. Пить то, что текло по каменным коридорам было бы настоящим самоубийством, и даже самая маленькая царапина могла превратиться в серьезную проблему, потому как в таком месте нагноение её было обеспечено на все сто.
Теперь Улис и Нид шли налегке. Это, как ни странно, касалось не только вещей, но и спутников. Выживать приходилось вдвоём, что существенно облегчало задачу, потому что уследить и помочь одному человеку было легче, чем дюжине.
Примерно на второй час пути Нид остановился и объявил:
— Короткий привал.
Они присели на небольшую каменную плиту, выдававшуюся над поверхностью воды на полметра, и прислонились спинами к друг другу, чтобы видеть коридор с двух сторон сразу. Так было удобней и сидеть и наблюдать.
— Кажется, я по дороге видел остатки нашего гида, — пытаясь закурить промокшую сигарету, произнёс Нид. — Рука или нечто похожее…
— Курить нельзя! — обалдело взглянул на него Улис. — Они же учуют за несколько миль, как акулы кровь.
— А ты про акул откуда знаешь? — усмехнувшись, спросил Нид, но сигарету убрал.
— В книжке какой-то в детстве прочитал, — смущённо ответил Улис, словно испугался сказать что-то непотребное. — А разве я не прав?
— Прав, прав, — удовлетворительно сказал Нид. — Просто я удивлён, что кто-то ещё это помнит… или знает, — добавил он с вздохом. — Сколько тебе лет, Улис?
— Двадцать, — ответил тот. — А какое это имеет значение?
— Никакого, пожалуй, — устало произнёс его спутник. — В твои годы я жил на берегу океана. Я сам видел последних акул, впрочем как и последнюю живую рыбу вообще. В те времена ещё не было недочеловечества. Они не шастали по канализации под городами и не питались человеческим мясом. Это было очень давно…
— Расскажи мне про тот мир, Нид? — попросил Улис. Его товарищ тихо рассмеялся и покачал головой, хотя этого его друг не увидел.
— Выберемся — расскажу, — ответил он. — А пока береги силы, отдыхай. А то молодой ты ещё, игломёты с цианидом таскать. Стрелять-то умеешь? — беззлобно поддел его Нид.
— А кто сейчас не умеет? — мрачно отозвался Улис.
— Судя по тому, что нас тут только двое…
— Они все Клифа слушали, тот же сказал, чтобы не стреляли, только иглы с ядом зря потратим — не видно же ничего, а свет с собой не возьмешь. Фонарики от такой сырости быстро подыхают, не костёр же здесь разводить. Хотя это помогло бы отогнать недочеловеков. Наказал же Господь род людской такими тварями: полуживотные, в шерсти, разум как у ребёнка, а силы и жестокости как у архангелов дьявольских. Грешны мы были сильно, раз такое на нас свалилось…
— Ты до Отряда в монахах ходил что ли? — спросил его Нид.
— Угу, — пробурчал Улис.
— А я-то думал, откуда ты такой начитанный, да умелый взялся. Монах, значит… так чего же ушёл, раз в Бога так веришь?
— Монастырь сожгли, братья разбрелись кто куда. Одни пошли в охранники, другие — в наёмники, третьи стали разбойниками, а я вот прибился к Отряду. А ты в Бога не веришь?
— К Отряду не прибиваются, — медленно произнес Нид. — Пока все проверки пройдёшь… На чистый генотип, на особые возможности, на силу, выносливость, смекалку… Там уже и жить расхочешь, не то чтобы служить. А в Бога я не верю, потому что его нет. Может, моя позиция и банальна, но я считаю, что не одно мыслящее существо, а уж тем более Бог, не позволил бы произойти такому дерьму, когда люди жрут своих товарищей, а вместо рыбы в воде плавают мохнатые жёлтые твари, плюющиеся кислотой.
— А я верю, что всё это — кара небесная, — твёрдо произнёс его спутник.
— Тогда иди и объясни одиннадцати своим товарищам, что они были разодраны заживо на куски только потому, что Бог прогневался на всё человечество. Не думаю, что кто-то из них заслужил такого конца.
— Нид, — рассеянно обратился к нему Улис, словно и не заметив раздражённого тона своего товарища, — мне говорили братья в монастыре, что есть люди, которым подвластно тайное искуство предков. Будто они могут щелчком пальцев обратить в прах десяток недочеловек. Но они скрываются ото всех, потому что остальные люди не желают им верить и уничтожают их, как мутантов.
— Может, ты ещё наслушался сказок про то, что эти люди и порталы открывать в иные миры умеют? — засмеялся Нид. — Мол, уводят людей куда-то, где хорошо и тепло, подальше от этого дерьма. А называют они себя магами, и сила в них скрыта немереная, и знания они несут в себе такие, каких уже ни в одной книге мира не осталось давно…
— Нид, я же серьёзно! — обиделся на него Улис. — вот бы встретить такого… мага, — задумчиво и горько произнёс он. — Я бы с ним куда угодно пошёл…
— Уверен? — резко произнёс его друг, но ответить Улис не успел…

В маленькой квартире, где едва умещалась на одной полке нехитрая посуда, а под ней теснились чайник, сахарница и огромная банка с кофе, было душно. Спёртый воздух, который остался после прошедшей ночи, смешиваясь с новым сигаретным дымом, клочками висел в воздухе.
За окнами плыл январь. Зима в этом году была странной, если не сказать больше: снег лежал кусками, смешиваясь с грязью и слякотью, которые создавали полное впечатление присутствия либо поздней осени, либо очень мрачной весны. Солнца не было уже около двух месяцев, словно над городом раскинулась ядерная зима, укрыв под собой всё живое, тяжёлыми тучами нависая над оставшимися ещё немного живыми душами.
Она открыла глаза и, пошатываясь, натыкаясь на стены, пошла в кухню. С третьей попытки поставив греться чайник, она закурила, прикрыв глаза. Тело понемногу начинало ощущать себя живым. На столе, перед ней стоял длинный ряд лекарств. Она стала по очереди открывать пузырьки и разрывать бумагу, доставая себе утреннюю дозу препаратов. Положив себе в рот внушительную горку таблеток, капсул и пилюль, она мастерски проглотила их с одним только глотком воды. Чайник закипел и щелкнул выключателем, сообщая о своей готовности.
Девушка сыпанула в чашку две ложки кофе, залила его кипятком и пошла в комнату. Там она включила телевизор и стала искать программу новостей. Остановив свой выбор на одном канале, она сделала большой глоток из кружки, затянулась сигаретой и потушила окурок в пепельнице, столь услужливо оказавшейся рядом, на столе. Через десять минут она уже смогла понять, на каком языке говорит диктор, а ещё через десять минут осознала, что сегодня она — Женщина.
— Никого во мне нет, — рассеяно проговорила она, глядя в экран, где показывали очередной репортаж о какой-то катастрофе. — Это хорошо. Значит, можно побыть собой. Хотя, я не знаю, что лучше: когда в твоём теле просыпается мужчина и в туалете попривычке пытается найти свой член, или когда я сама «дома», только этот дом разваливается по кускам.
Она сидела на стуле, смотрела новости, а в глубине её глаз ещё не закончили облетать цветными обрывками сны, которые были реальнее всего в её жизни. Девушка с молодым телом и глазами старухи, превозмогающая боль и потерявшаяся в нескольких реальностях одновременно, слабая здесь, но сохранившая в глазах звериную страсть и гордость…
Она сидела на стуле, исподлобья глядя сквозь предметы, бледная, слабая, словно её тело с трудом натягивалось на необъятную душу и никак не могло адаптироваться к реальности, но сохранившая в глазах силу и гордость за свой род и свою веру. И даже если она была последней, кто верил в то, что никогда не мог тронуть рукой, на что обречён был вечно лишь смотреть, всякий раз вырываясь из плена сна, как из трясины, всё равно это было последним, что у неё оставалось.
Больше не было ничего и никого.
Лишь старое деревце из камней, да картина, на которой была изображена дорога в сумрачном лесу.
А память, не желавшая отмирать, и только становящаяся с годами всё ярче и мучительней, звала обратно. Туда, куда не было больше ни единой дороги, кроме снов и раздирающего изнутри, рвущегося наружу, словно новорожденный зверь, желания вернуться домой. Память когтями рвала её изнутри, будто вот-вот должна была родиться, обрести силу и оболочку, чтобы навсегда оставить этот мир, шагнув наконец в иную реальность.
— Придёт час, — сказала она, — придёт время, и я снова увижу тех, ради которых ещё живу.
Девушка покрутила на безымянном пальце левой руки простенькое колечко и сжала ладонь в кулак.
— Не оставь детей своих, бог Грома и Молнии, укажи путь и дай сил пройти его. А если нет, то не обессудь, когда я сама доберусь до тебя…

— Где мы, Нид? — спросил шёпотом Улис.
— Не знаю, — также тихо отозвался его спутник. Он попробовал пошевелиться, но очень скоро понял, что у него это не выйдет. Они были связаны и лежали на чём-то холодном, мокром и гладком, словно на алтаре. Вокруг царила полная темнота. Нид чувствовал рядом с собой тело Улиса, который лежал справа от него. Его дыхание было частым и взволнованным.
— Я смотрю, ты давно пришёл в себя, — сказал Нид. — Так чего же не растолкал старика?
— Растолкаешь тебя… — обижено ответил его товарищ.
— Пнул бы посильнее, что ли, может, я уснуть успел, пока меня тут вязали.
— Я бы пнул, — Улис усмехнулся, — только тогда бы мы оба полетели вниз. А там приятного мало, поверь. Я очнулся, когда они мне руки уже связали, было ещё светло. Тут небольшие оконца есть, наверху, сквозь них я увидел закат. Даже помолиться успел… Их было пятеро, а ты был весь в крови и лежал, как мёртвый. Вот я и подумал, что ты умер, а потом я услышал твой стон и стал тебя потихоньку расталкивать.
Нид попробовал пошевелиться снова, лечь поудобнее, но движение у него получись слишком резким и он чуть было не скатился вниз со своего узенького пространства.
— Осторожнее! — громко прошептал Улис. — Внизу вода. Там глубоко, я проверял…
Нид засмеялся, от чего чуть было вновь не упал:
— Прыгал, что ли, вниз, глубину мерил?
— Нет, — абсолютно серьёзно ответил его друг. — У меня под ногой оказался большой камень, я его спихнул вниз. Мы лежим на перекладине крыши какого-то дома, до воды метров десять, тут сквозная дыра, словно в крышу метеорит упал. Вот я примерно и просчитал расстояние до воды, плюс глубину по звуку падения камня…
— Умные вы, монахи, даром что выживать в одиночку не умеете, — проворчал Нид. — Судя по тому, что шума воды я не слышу, значит здесь когда-то было подземное озеро, а холод, который мне уже все кости проморозил, лишь подтверждает мою теорию. Ты не знаешь, почему под нами так мокро и скользко?
— Они чем-то поливали балку прежде, чем нас на неё положить. Наверное, чтобы мы не смогли с неё сползти обратно. Пошевелимся — и всё, прямиком в водичку.
— Кто были эти люди, ты не видел? Недочеловеки не столь умны…
— А это были и не они, — пожал плечами Улис. — Это были люди. Такие же, как мы.
— Зачем вытаскивать из подземелья двух людей, рискуя нарваться на полуживотных, чтобы потом оставить их на верную смерть здесь, — стал размышлять вслух Нид. — Если они не побоялись спуститься за нами вниз, значит хотят быть точно уверены в том, что мы умрём. А если это так…
— Значит, они знали, за чем мы идём и наш маршрут тоже знали. Знали, где нас взять проще всего, у выхода, когда мы расслабимся.
— Правильно, мальчик мой. Только кто же им всё это рассказал…
В этот момент совсем близко что-то скрипнуло, словно открылась дверь, и послышались тихие осторожные шаги. Кто-то в темноте пытался взобраться на балку к пленникам.
— Я помогу вам, — послышался женский шёпот, и лезвие ножа скользнуло по верёвкам на ногах Нида.

По квартире разносились звуки приятной минорной этники, мужской хор католическими голосами нараспев читал молитвы на латыни. Звучало это необычно красиво, словно люди сумели отразить все чувства и эмоции, которые скрывались внутри каждого человека.
За окнами было темно, словно уже наступил вечер, в этот день солнце, казалось, даже не соизволило встать. И хотя время было обеденным, многие люди в домах напротив тоже предпочитали сидеть при включённом свете.
Желудок изрыгнул последние остатки чего-то жёлтого и горького, что, судя по всему, являлось желчью, и успокоился. Она сплюнула в унитаз накопившуюся во рту слизь вперемешку с желудочным соком, вытерла дрожащей рукой рот и подняла глаза, посмотрев на себя в зеркало. Оттуда на девушку смотрело безобразное отражение человекоподобного существа с растрепанными светлыми волосами. Кожа была покрыта сеточкой мелких морщинок, ещё больше оттеняющих её серый цвет. Под глазами красовались тёмные круги, а белки были красными от полопавшихся сосудов.
И только глаза не потеряли ещё своего цвета. Они смотрели упрямо и гордо, невзирая на всё остальное, они прожигали зеркало пронзительными искрами ненависти к этой убогой оболочке, некогда носившей гордое название «тело».
Несколько секунд она буравила саму себя взглядом, а потом её ноги подкосились и она осела на коврик рядом с ванной. Девушка закрыла лицо руками и стала раскачиваться из стороны в сторону, мелко подрагивая и издавая странные звуки, больше всего похожие на нечто среднее между хрюканьем и истерическим хихиканьем. Через несколько минут она убрала от лица руки и, закрыв глаза и растянувшись на полу, стала смеяться в голос. Девушка раскинула в стороны руки, насколько это позволяли габариты совместного санузла, и продолжила смеяться. Из её глаз текли солёные слёзы, смешивающиеся с запахом предыдущей рвоты. Она лежала на полу в старой рваной майке и таких же видавших виды штанах от пижамы, а за окнами снова был пасмурный день.
Солнце забыло дорогу в этот город. Оно, казалось, вообще забыло о своём предназначении дарить тепло и свет.
— Ну и где ваш Бог?! — сквозь истерический смех, мешавшийся со слезами, крикнула девушка. — Где он был, когда умирали все, кто был мне дорог?! Где ты, Бог?!! Молчишь? Молчи… Ты всегда молчишь…Я сама скажу, я за тебя сама всё сделаю, и мои герои не станут пресмыкаться перед тобой только ради того, чтобы не получить в Аду раскалённый хер в жопу! Понял, ты, мерзкий идол, смотрящий на своих рабов с ликов своих икон? Мои друзья придут за мной, рано или поздно, они придут и тогда мне уже не нужен будет твой Рай! И Ад не нужен! Ничего мне нужно! Подавись ты сам собой и своей верой!! Я верила тебе, верила в твою любовь, а ты предал меня, ты даже не выслушал меня, тварь! Теперь у меня другой бог. Он не хуже и не лучше тебя, но с ним можно хотя бы поговорить… Больше то не с кем…

— Кто ты, женщина? — спросил Нид.
— Та, кто ещё верит в легенды о магах и других мирах, — ответила она. Нид почувствовал, как что-то холодное скользнуло у него между ладоней, слегка оцарапав их, а через мгновение он уже потирал затёкшие от верёвок запястья. Женщина быстро разрезала верёвки на руках и ногах Улиса и сказала:
— Теперь идите за мной, я выведу вас на поверхность, а там нам придётся попрощаться.
— Спасибо тебе, добрая женщина, — произнёс Улис. — Скажи нам, как твоё имя? — он осторожно полз на четвереньках за своей спасительницей, ощущая, как ладони начинает саднить. Облизнув пальцы, Улис почувствовал, что они соленые: предусмотрительная женщина рассыпала на балке соль, чтобы случайно не соскользнуть вниз.
— Я не помню своего имени, — ответила она. Больше вопросов они не задавали. Женщина вывела их по запутанным тёмным коридорам к люку канализации и, не сказав ни слова, растворилась в темноте.
— Добрались, — удовлетворённо произнёс Нид, едва только смог сдвинуть тяжёлую крышку люка. В глаза тут же ударил яркий свет. За время путешествия они оба отвыкли от света и потому в первый момент поверхность показалась им невыносимо яркой и ослепительной, но, когда глаза привыкли к смене красок, они поняли, что в городе вечер и на улицах не столь уж и светло. Нид быстро пошёл к ближайшему дереву, вытянул вперёд правую руку.
— Подожди, Нид! — крикнул Улис, всё ещё потирая глаза.
— Нет, — холодно ответил тот.
— Ну давай хоть раз сыграем по другим правилам! — взмолился Улис. — Ты ведь даже не пробовал! Нид, не надо! Пожалуйста, подожди!
— Нет!
Улис бросился за ним, стараясь не дать Ниду коснуться ребристой коры узловатого дерева. Улис поймал его почти у самого ствола, прыгнув на Нида сзади и повиснув на нём, словно якорь.
— Нид! — закричал он. — Им нужна помощь! Я прошу тебя! Зачем тебе твой дар, если ты не собираешься никому помогать?!
— Затем, чтобы выжить самому, — произнёс Нид сквозь зубы, стряхивая со своих плеч Улиса. В тот же момент, Нид приложил руку к стволу.
Реальность померкла и растворилась.
— Программа прервана вручную, — механический голос был ласков и тих, словно шепот матери у колыбели спящего ребёнка. — Участники возвращены, система отключится через пять секунд. Пять, четыре, три, два, один… Выход произведён успешно, показатели в норме: давление, пульс…
Нидвэй открыл глаза и тут же поймал на себе ненавидящий взгляд Ули. Вокруг крутились парочка ребят из технического отдела, которые списывали показатели компьютера и помечали что-то в картах испытателей.
— Как всё прошло? — спросил один из них у Нидвэя. — Проблем не было? В прошлый раз вы говорили, что существуют трудности в канализации, кажется, тогда вашу команду слишком быстро съели…
— Да, было такое, — Нид усмехнулся и пригладил растрепавшиеся под шлемом волосы. Они непослушно рассыпались по плечам тёмными и белыми прядями. — Даже Ули тогда пришлось умереть, — он собрал волосы в длинный хвост и завязал его резинкой. — Но сегодня всё было прекрасно, ни рано, ни поздно. Всех съели тогда, когда надо, — он засмеялся, хлопнув техника по плечу. Тот лишь покачал головой в ответ на «чёрный» юмор и расстегнул ремни безопасности на кресле.
— Хороший симулятор, — сказал Ули. Он уже тоже освободился от тесного костюма и теперь теребил свои короткие светлые волосы, словно стараясь придать им как можно более растрепанный вид. — Только мне никак не понять одного: зачем тебе, Нид, выбирать себе роль мага, скрывающегося под личиной обычного бродяги, ведущего всю группу к победе, спасающего мою жалкую монашескую жизнь, если ты так и не выходишь на следующий уровень?
— Там нечего испытывать, — пожал плечами Нидвэй. Он отвёл глаза в сторону, чтобы Ули не заметил пробежавшую в их глубине тень, будто карий цвет их мог потемнеть ещё больше. — Обычная «мясорубка» для плохих и хороших. Мне интересно, зачем ты постоянно ходишь в личине монаха? В жизни не хватает святости, решил хоть на симуляторе испытать что такое быть праведником?
— Мне проще спасать, а не бросать, — холодно ответил Ули, вставая со своего кресла и натягивая футболку вместо утыканного проводами костюма, в которых они были спрятаны в течение всего эксперимента.
— Хочешь быть «хорошим мальчиком»? — Нидвэй посмотрел в глаза своего собеседника, словно стараясь отыскать в их глубине какой-то другой ответ, кроме того, что так и лез наружу. — Тебе очень подходит твоя роль: светловолосый и светлоглазый, одинокий монах, уцелевший в числе немногих после разгрома монастыря во время начальных войн. Ты силён, умён, у тебя есть воля к победе и желание победить. Мне же ближе роль трусливой нечисти, которая стремится спасти себя, а ты просто нужен ей для того, чтоб выжить. Вдвоём идти проще всего. Одному или втроём, даже целой командой — это всё не то. Двое — это самое лучшее число для путешествий. Ты смотришь за товарищем, а он — за тобой, — Нид едва заметно улыбнулся.
— Я делаю то, что сделал бы каждый. Чёрт! — Ули ударил кулаком в стену. — Нид! Какого дьявола с тобой происходит? Что ты увидел там, на последнем уровне, когда сходил туда? Почему ты больше не хочешь доводить дело до конца? Почему сбегаешь на последней ступени? Нид, мать твою!
Одним рывком прижав друга к стене, Нид посмотрел ему в глаза — открыто, по-звериному, и сказал:
— Хочешь знать, почему я выбираю себе роль, которую не доигрываю до конца? Потому, что так проще выжить, легче пройти уровень, кретин.
— А как же люди? — Ули смотрел в сторону, даже не пытаясь освободиться от железной хватки товарища. Нид тряхнул друга, как мешок и отпустил, отойдя от него на пару шагов и отвернувшись. — Молчишь? А если ты в жизни пойдёшь в такой поход, ты тоже бросишь всех у финальной черты? И меня тоже оставишь там, у дерева? А ведь я не отступлю, ты знаешь, я не поверну назад, Нид…
— Ули, мне хватило одного раза, чтобы понять это. Но тебе, боюсь, не хватит. Я не хочу, чтобы ты как и я понял на себе, что такое разочарование в светлой идее. Вера — очень шаткая платформа. Гораздо более опасная, чем та балка, на которой мы лежали связанные над озером холодной воды. Пока ты веришь искренне и чисто, у тебя есть шанс победить. Поэтому ты спасёшь всех, кого придётся, если попадёшь в такую ситуацию. А я — нет.
— Почему? Почему, Нидвэй?! Ведь мы с тобой оба шли сюда с целью проверить наши знания и опыт, чтобы сделать новую программу тренировки более реалистичной! Так почему же ты теперь не хочешь этого?
— Мы и так сделали больше, чем собирались, — усталым голосом ответил Нидвэй. — программа действительно слишком похожа на реальность. А знаешь, почему? Потому, что оказываясь на последнем уровне, ты, как и в жизни, понимаешь: ничего не изменить. Ули, посмотри вокруг. Сколько было войн, сколько реформ и смен власти пережили одни только мы? И что это изменило? Зачем спасать людей от того, что они сами себе построили? И постоят ещё и ещё раз.
— Жизнь стала лучше!
— Нет, мальчик мой, — горько покачал головой Нид. — Она лишь сменила платье. А суть осталась той же. Какая разница, в каком мире будут жить эти люди? Недочеловеки есть и у нас. Только здесь они не прыгают по сточным канавам и не едят плоть человеческую. Они живут рядом с нами и пожирают наши души, отравляя их хуже ядерной катастрофы. Ничего ты не изменишь, Ули. Зачем спасать тех, кто лишь знает, как себя убивать? Тех, кто даже не хочет научиться думать, тех, кто предпочитает прятаться за свою работу, любовь, похоть и лень, вместо того, чтобы хоть один раз посмотреть на себя в зеркало. Нет, Ули, эта программа слишком реальна, чтобы я поверил в счастливый конец. Я вижу перед собой не модули, а людей. Я отношусь к ним, как к людям, а посему я знаю, что они поступят так же, как и все люди: сломают и опоганят все идеи, даже идею выживания.
Ули ничего не сказал в ответ, он оделся и вышел вон. Может, ему и нечего было ответить своему другу, а может, он просто понял его. Техники, которые даже не посчитали нужным вмешиваться в ссору двух лучших оперативников, продолжили снимать показания с компьютеров, записывать данные в карты и делать пометки о полученной информации. Симулятор должен был быть готов к началу следующей недели. Такое изобретение, как полная имитация реальности в экстремальных, угрожающих жизни условиях, эдакий гибрид между компьютерной игрой и настоящим сафари, будет являться одним из самых продаваемых продуктов на рынке техники.
И какая разница, что сказать оперативникам? То, что эта программа поможет в тренировках будущих агентов безопасности или то, что это научный эксперимент по выявлению скрытых психических возможностей действующих работников. А можно и вообще ничего не объяснять. Просто намекнуть на то, что приказ исходит от начальства и те, кого определили в группу испытуемых, обязаны явиться в нужный час и лечь на кресло.
Главное — это успех эксперимента. А незаменимых людей нет, можно и сменить состав, если кто-то окажется слишком обязательным или дотошным.
Но в одном этот странный человек по имени Нидвэй оказался прав: симуляция получилась слишком реальной. Хорошо, что таких как он, которые знают о людях больше, чем они сами о себе, не так много. А может, и вовсе нет больше. Остальные более добрые и обязательные, они пойдут до конца, они верят в успех своего дела. Именно такие и нужны отделу по безопасности и контролю за межмировыми передвижениями. А остальные… Остальные — никто иной, как тупиковая ветвь эволюции. Слишком развито чувство интуиции, слишком выражена вера в себя, слишком много мыслей в голове…
Такие не принесут ничего полезного для общества
Нид сидел на лавочке в парке. В одной руке он держал бутылку дерьмового спиртного, а в другой — сигарету, которая по качеству была едва ли лучше выпивки. Солнце медленно садилось за горизонт, время текло неспешно, а доза стимулятора в крови потихоньку уступала место другим отравляющим веществам. Собранность и внимание отходили на задний план, туда же, куда сила, воля и желание думать.
— Может, напиваться перед испытаниями? — спросил сам себя Нид. — Вместо стимуляторов принимать алкоголь. Забавно будет потом посмотреть запись того, что я там натворю.
Он хихикнул, а затем сделал несколько глотков из бутылки и глубоко затянулся, выпуская клубы едкого, противно пахнущего дыма.
— Простите, — обратился к нему кто-то, — ваше имя Нидвэй?
Нид поднял глаза. Перед ним стоял высокий худощавый человек в безупречном чёрном костюме и в тёмных очках. У него были аккуратно постриженные и уложенные волосы, а на ногах блестели чистенькие туфли. Нид бросил взгляд в сторону и заметил стоящую у обочины чёрную машину с включенными фарами, сзади едва заметно клубился дым выхлопных газов.
Нидвэй понял, кто стоит перед ним. Он покачал головой, тихонько засмеявшись, а потом ответил:
— Да.
Он закрыл глаза и откинулся на спинку лавки. Наверное, у человека в костюме был глушитель, или Нидвэй просто не услышал щелчка спущенного курка, потому что смеялся…

— Странно, — непонимающе склонил голову набок сидящий человек, — а ведь раньше ты всегда придумывала неожиданные концы, пыталась спасти своих героев. Почему ты не захотела дать ему хоть один шанс на жизнь?
Человек на кресле был похож на классического героя боевиков: кожаный плащ по колено, темный тонкий свитер с горлом, потертые чёрные джинсы, заправленные в высокие ботинки со всевозможными заклёпками, местами инкрустированными металлическими бляшками, и короткие тёмные волосы, иглами торчащие во все стороны, но венцом всему был ошейник с мелкими острыми шипами. Человек повертел в руках листочки бумаги, словно пытаясь понять, не пропустил ли он что-то. Убедившись в том, что он ничего не пропустил, он отложил в сторону распечатку, сел поудобней, подперев щёку ладонью, и вновь спросил у лежащей на полу девушки:
— И всё-таки я не понимаю, почему твой последний рассказ стал таким… предсказуемым, что ли? Ты ведь писала о другом. Как же ты, Элизабет, скатилась до такого бумагомарательства? Ведь у тебя прекрасное имя. Оно означает Божью клятву на иврите, ты — страж иного мира, которая даёт имена всем безымянным. Зачем же ты убила такого хорошего героя?
— Потому, — ответила она слабым голосом, — что его, как и меня, нужно было убить. Он не имел смысла, он был один и даже его друг не поверил ему. Жаль только, что со мной никто не смог поступить также. Жаль, что мне пришлось жить так долго, чтобы раз за разом спасать своих героев. Но теперь я поняла, что делала это зря. Многим из них нужен был покой, а не жизнь. Мне он тоже нужен, причём очень давно… Дурак ты, Ангел. Это мой реквием по мечте. Со мной так никто не поступил, мне никто не подарил облегчения. Непонятно только где был ты, Ангел Смерти? Какого чёрта ты так задержался?
— Неправда, Элизабет, я всегда был рядом. Я читал всё, что ты писала в перерывах между приступами боли и тошноты, просто мне было очень интересно читать то, что ты пишешь, поэтому я не торопился. Шучу, шучу. Не держи на меня зла, милая, я пришёл тогда, когда меня послали. Но теперь я здесь и тебе не о чем беспокоиться. Ты идёшь со мной.
— Какой же ты… — в глазах девушки сверкнули молнии, она прищурилась и из последних сил запустила в сидящего напротив неё человека тапочками.
— Ша! — раскинул в стороны чёрные крылья Ангел Смерти. Секундный оскал, правда, тут же сменился обворожительной улыбкой. Он спрятал крылья, наклонился вперёд и посмотрел в лицо Элизабет, нависая над ней как туча.
— Ну что? Идём?
Девушка подняла на него глаза. Они оставались всё такими же гордыми, непокорёнными, словно вершина опасной горы. И такими же бесцветными, как снег на этой вершине. В них отражалась улыбка Ангела, смех Нидвэя и тяжёлое, давящее небо за окном.

— Бог! — маленький ангелочек пнул спящего на троне увесистого дядьку. — Бог, проснись! Неужели ты не можешь её спасти? Она ведь такая… странная. Бог, а, Бог!
Дядька причмокнул, просыпаясь, поворочался на своём троне и переложил голову с одной руки на другую, стараясь вновь заснуть.
— Бог!! — завопил ангелок и пнул его ещё раз, уже сильнее.
— Чего ты от меня хочешь, малыш? — лениво осведомился Бог.
— Помоги ей!
— Она не верит в меня, мальчик. Она верит в какой-то дурацкий Орден, в иного бога, она вообще язычница. При чём тут я? Это не моя юрисдикция.
— Ну и ладно, — обижено отвернулся ангелочек. — Тогда я пойду к другому Богу, а ты тут сиди и спи, как дурак.
Бог промямлил что-то нечленораздельное, что означало то ли согласие, то ли сомнение, а может, и проклятие. В последнее время Бог был сам не свой. На него свалилось очень много дел и проблем. Он не знал, кому помогать, а кому — нет. Поэтому взял отпуск и решил выспаться перед важным решением. Правда, иногда он просыпался, спрашивал, какой сейчас на земле век, без разбору творил правосудие и засыпал вновь.
Ангелочек остановился в нескольких шагах от трона и сказал очень серьёзным голосом:
— Знаешь, Бог, от тебя так все разбегутся, а ты и не заметишь, — он грустно опустил голову и побрёл прочь, искать другого бога, который, возможно, не будет таким… таким убогим.
А Бог молчал. Он ничего не ответил своему ангелу. Неизвестно, почему. Может, он успел вновь уснуть, а может, просто не счёл нужным спорить с ребёнком, который вырастет и сам всё поймёт. Он не мог спасти всех, как и она, он знал, что иногда смерть — это единственное, что может дать новую жизнь.

— Здравствуй, сестра, — обратился к ней самый высокий из пяти стоящих перед Элизабет людей в белых рясах, прячущих лица под капюшонами. — Он ждёт тебя, — мужчина кивком головы указал на высокую, тонкую ратушу из молочно-белого камня позади себя.
Она поклонилась, пряча улыбку и слёзы…
Эмина
16.01.07.

@настроение: одуревшее.

@темы: Творчество. Рассказы.

---

Как исчезают души?

Как исчезают души? Думаете, кто-то подписывает контракты ковью и забирает, прямо-таки выдирают их из тела? Или души просто дарят, делят на двоих, вкладывают во что-то? Или они, эти маленькие в дестстве, и большие, обрюзгшие к старости, души просто взрослеют и умирают?
Нет, нет и нет! Души просто уходят, растворяются и черствеют, как хитиновый покров у насекомых - мягкий и прозрачный при рождении, и такой жесткий и прочный в период зрелости.
Вот пример случая потери души безо всяких изотерических вмешательств и злых умыслов:
Когда-то давно один человек прочитал серию книг популрного фантаста или фэнтезийника, как кому ближе, и прочувствовал все пе реживания героев на себе. Человек плакал, когда умирала его любимые герои и героини, он взахлеб читал сцены поединков, переживал в тех ситуациях, где сцены книги были накаленными, на грани жизни и смерти, о большой игре, ставкой в которой была жизнь.
А потом, с горящими глазами, прочитавший книги человек шел к своим знакомым и красочно, ярко и эмоционально рассказывал про автора книг, которые так сумели ранить ео душу, словно читавший о космосе или магических поединках человек пережил все сам, побывал в тех мирах, которые описаны в книгах.
"Я преклоняюсь перед такой силой воли! Я плакал\а над этой сценой полчсаса! А вот в этом моменте у меня просто сердце замерло... И каждый раз я остаюсь словно опустошенным после окончания этой книги.." - вот, что говорили в те далекие времена читатели серии художественных книг
И как хотелось оказаться там, в тех сюжетах, с теми героями, чтобы дарться и любить, дуать и мечтать, пройти длинный путь и победить все опасности, обрести и потерять самого себя вместе с любимыми героями!
И каждый читатель, чья душа была немного больше, чем должна была бы быть в хрупкой человеческой плоти, готов был понять и посочувствовать или порадоваться вместе с теми, кто стал ближе, чем семья. Читателю хотелось сказать герою, если бы он смог оказатся рядом, что он понимает его, что разделяет его боль, егорадость и его путь, в отличие от тех, кто был описан автором, как отрицательные персонажи.
И один вопрос возникал всегда: "И почему все не могло сложиться вот так...?"
А у некоторых рождался и второй: "Интересно, что же было дальше?"

и вот, что я могу сказать по этому поводу: так думали те, у кого внутри билась душа, как птица, как раненый зверь в клетке. Те, что жил внутри придуманых историй, сопереживая и отдавая вымышленым героям часть своей энергии, часть самого себя, словно героии могли услышать или почувствовать нас, читателей, хотя бы в теплом летнем ветре на Таури, или на равнинах Рохана, или в Палантасе, да и кто знает, где еще?
А потом душа умирает, медленно разлагаясь под давлением общества или одного человека, ногда этому процессу способствует маленькая группка людей, которая стремится, как и все перечисленные, жить по общеизвестным законам, подгоняя реальность под объяснимое и логичное устройство общества.
Душа умирает в тот миг, когда человека обучают сочувствовать себе, добиваться для себя и жить только с самим собой. Дуще надо любить и дышать, понимать и летать, а ее насильно заталкивают в жесткие денежные рамки социального статуса, говоря о том, что думать о героях книг, как о настоящих людях нельзя и неправильно.
И человечество продлжает читать,не видя строк, продолжает смотреть картины, глядя сквоозь них, продолжает слушать музыку, подсчитывая месячный баланс доходов и расходов.
Искусство становится фоном, как радио в транспорте, котрое нужно для подавления шума в салоне и разбавления монотонного дня водителя.
И потом каждый взрослый индивид оворит о том, что дети видят и понимают больше них! А зачем вы насильно урезаете им зрение и слух, подгоняя под общую планку своего непонимания? Из мести, зависти, страха перед такими же калеками, как вы? Зачем вы рожаете новые души, а потом истезаете их, заставляя поверить в то, что мир вокруг - алчный, беспардонный, бездуховный и безчувственный - это то, что должно быть дальше? Неужели не понятно, что мир будет таким, каким мы его создаем! И если прочитать книгу в шестнадцать, восхищаясь героями и их судьбами, а потом в двадцать пять выбросить ее прочь, отрицая все, что было с ней связано, - разве это не смерть той души, которая когда-то могла понять образ, тень человека, а теперь не сарается даже вспоминать об этом?
Может, я слишком близко воспринимаю художественную литературу потому что я знаю одну вещь. Где-то далеко, в далеких мирах, есть книги о тех людях, которые на самом деле живут среди нас. А вот в далеких мирах они - всего лишь вымысел, который можно прогнать прочь, избавившись от книги.
Как умирают души? От чего они перестают быть живыми, чувствующими, яркими и разноцветными? От чего забывают тот восторг, который дарило обсуждение варианта пребывания внутри сюжета?
Я не знаю ответа. Я просто вижу, что красивые, яркие, умные и достойные люди с гибким умом и силой воли превращаются в пустышек, становятся средней прослойкой населения между холодильником и сортиром.
Они взрослеют? А может, сразу и умирают? Внутри? выгнивая, как биомасса, оставляя лишь внешний каркас, продолжающий выполнять заложенную, но не окончательную программу жизни?
"Большая игра - это смерть" - так, Томми?
"Большая игра - это жизнь" - так, Кей?
И, как в любоой игре, есть те, кто не успел сохраниться на нужном уровне, выбывая вон, отбрасывая себя, своего героя, к саомому началу. А у героя игры не может, не должно быть души. Потому в наш век компьютеров и мобильных телефонов мы все стали героями компьютерных игр - бездушными картинками в хорошей и не очень графике, а иногда и в 3d.

@музыка: Аметистум.

@настроение: печальное.

@темы: грани разумного

---

Обо мне.

Смотрю я на себя и думаю, нафига я такой родилась? Вот бы мне родиться кривобоким уродцем, кривым и косым, со слизью на лице и язвами по всему телу, тогда я бы могла споконо ныть и канючить по поводу несправедливости жизни, и заивдовать черной завистью тем, кто имел красоту.
А я? Средняя я какая-то: волосы длинные, глаза чуть роскосые, разные по цветц, ресницы свои - длиные, черные; телосложение тоже средднее, не толстая я, ни фотомодель. Мозги тоже средние, уровень критичности по массе еще не достигнут. В принципе, глядя по сторонам, я понимаю, что вокруг гораздо больше таких людей, от которых тошнит еще на подходе к ним. Культура такая, что "типа, бля, короче, нафиг!".
Девушки вокруг пьют и гуляют, парни выродились еще до моего рождения. Во всяком случае, в тех местах, куда я могу дотянуться своими рученками грязными.
Так вот, я никак не могу понять, почему меня люди, не говоря уже о банальных знакомствах с противоположным полом, обходят стороной? Мне как-то сказали, что у меня взгляд очень строгий, мол, если бы я не была такая серьезная...
А какой надо быть? Разгильдяйкой, что ли? Такой, кто под кустом с вечера пьет, а наутро из-под него домой выбирается?
Странно, не находите?
Но и это еще не все! Как показали мои последние исследования в области энергополя, на совместимость, меня обычный народ просто боится. А больший процент просто не замечает!
То есть, простые люди, юегущие навстречу по улицам, не видят меня вупор. Как результат, запинаются и сбивают с ног. Те же, кто все-таки спокткнулся и успел рассмотреть, обо что, шарахаются вон, как от призрака. Есть, правда, еще одна категория людей, которая существенно облегчает мне жизни в социуме: женщины за 40, которые видят во мне своих детей, беспомощных таких, без помощи которым просто не обойтись.
И самое главное, что я сменила за последние два года несколько образов и моделей поведения, для чистоты эксперимента. Так вот, работает только образ дурочки с интелектом гипсокартона. Ну, уж извините! Я просто не могув таком амплуа существовать!

@настроение: задумчивое.

@темы: грани разумного

---

Мысли в последнее время.

Не могу избавиться от мыслей о маленьком деревянном домике где-то рядом с лесом, в горах, где так уютно зимой у потрескивающего камина валяться на шкуре и пить горячее вино. Чтобы вокруг еще росли такие старые яблони, на котрых зимние яблоки растут, они как раз к поздней осени поспевают, а потом их можно всю зиму есть, кидать в вино для аромата. И речка маленькая должна быть, недалеко, в котрой течет хрустальой чстоты вода, холодная, просто ледяная. А в доме можно подняться на чердак, который приспособлен под спальню, под скошенной крышей, завалиться на широкую кровать, вдыхая запахи дерева, и слушать, как трещит внизу огонь ил стучит дождь по крыше,а лучше и то и другое вместе.
И кто-то такой близкий, такой родной рядом. Тот, кто всегда защищал, ждал, любил и совсем не похож на классический идеал. Тот, кто, бывает, напивается, курит, гуляет, но где бы он ни был, я всегда знаю, что он помнит обо мне. Вот я написала про него и стало легче. Нет, вовсе не так: не падает он лицом в подушку, пуская слюни после загула, и не спит он с сигаретой в зубах, и не пропадает неделями по тавернам и барделям. Просто ему не чужды человеческие слабости и он знает об этом. Он уже давно пережил период становления личности, когда требуется постоянно достигать успеха, бросаться с головой в гущу событий, ходить с умным лицом и поддерживать здоровый образ жизни. Зачем? там, где он живет, такая межицина, что один укол избавляет от зависимости наркотиков и алкоголя. Что такое быть не человеком, он уже прошел. Стал скучать по человеческой природе.
Хотя, я думаю только о доме в горах. О человеке в нем редко, так уж совсем невыносимо жить. Постоянно думать о том, что у тебя было, и теперь этого нет, хранить в памяти каждое мгновение, сказанное слово, и понимать, что это ушло...
Нет, я просто хочу домой. Пусть там никого не будет, пусть я забуду все, что было со мной до этого момента, как я переступлю порог своегодома, но я хочу посмотреть на чужие звезды своими глазами. О, посмотреть на что-то я была бы не просто рада, я была бы чуть менее рада, чем вернуться домой. А ведь, я помню карту звездного неба того мира. Каково это- смотреть в небо нынешнее и с удивлением осознавать, что тут так мало звезд... А там есть созвездие бабочки, песочных часов, треугольника, эдельвейса... Хотя,эдельвейс - это наше название. Но там есть похожий цветок, можно для удобства назвать его нашим ботаническим определением.А еще там по осени появляется яркое созвездие путника в монашеской рясе. Осень - это вообще время, когда все только начинается. Все пут сходятся поосени, все дорогиначинаются именно тогда, когда кровавые резные листья падают под ноги. Вот и одинокий монах, бредущий прочь от скита, словно зовет в дорогу осенью, когда созреваютпоздние яблоки у дома.
А еще все чаще и чаще стали всплывать такие детали, которые свойствены только в обычной жизни. Еду я в метро, в автобусе, дома скитаюсь по комнате, ловлю себя на мысли о том, что в моей глове одна картинка данной реальности накладывается на другую, словно у меня амнезия, а резкие вспышки памяти что-то пытаются мне подсказать. Просто я ловлю себя на мысли, что должна быть в другом месте и в другое время. Или прямо вижу картинки, как я еду верхом, выхожу на крыльцо у дома, говорю с кем-то...
Может, я тихим сапом с уа сошла? И не заметила?
А если нет, то что это все значит? Вот иду утром или вечером по улице, птицы разные у нас тут поют, как в лесу, и прямо вижу, что я должна быть сейчас там, где лес, домик, идти под руку с кем-то...
Аж слезы на глаза наворачиваются.
Словно шепчет кто-то, что меня ждет и скучает. А я даже сказать не могу что слышу его, всех их, чувствую, что именно там мое место. Я же понимаю, что я пытаюсь жить тут, адаптироваться к реальности, но потом всегда получаю по носу. А все потому, что я, как никто другой, знаю,что наш мир - поплавок в иллюзии, искусственно созданной для людей.
А вот позавчера мне снился бог Тор, который сказал, что он меня в обиду не даст. Посоветовал руну турисас и ису, чтобы я не переборщила, он же понимает, что я не могу вовремя остановиться, если войду в раж. :-)
Ладно, пойду смотреть сны о богах и далеких планетах. На одной из них ждет меня мой дом.

@музыка: Последнее Испытание.

@настроение: неплохое.

@темы: Путешествия в поисках знаний. Иные реальности.

---

А как вам такая теория?

Есть мнение о том, что мы живем в иллюзорном мире. Мнение это отлично обрисовано в фильме "Матрица". Только там все человечешки спали и видели красивые сны, а тут получается, что когда мы спим, видим реальность. Трудно сказать, почему некоторые люди, условно назовем их магами, видят разные миры. Это может зависеть от того, из какой реальности они пришли, а может зависеть от того, в какой реальности они находятся. Никто, ведь, не докажет параноику тот факт, что он вовсе не спит и е загружен в программу злобными машинами.
Так что, вполне возможно, что я, сидя тут, с вами, на самом деле сплю сейчас где-то в объятиях любимого, а потом проснусь и буду жить дальше, а вот нынешний мирочек увидит меня сладко спящей...
А может, я там постоянно сплю? ужас какой...
Ну, да ладно, не о том. Сегодня наткнулась в интеренете на любопытную статью о том, что лаборатория Европы проводит совершенно серьезные исследования на тему того, что вся наша вселенная - это просто галлограмма. То есть, она никуда не расширяется и не сужается, а просто является иллюзией. Нам показывают далекие звезды, до которых миллиарды световых лет, карты галлактик и краски чужих планет, а на самом деле это - всего лишь красочная галлюцинация!
Мы-то, идиоты, пытаемся доползти до далеких планет, строим вездеходы и лунотракторы, а не так уж нам и надо до них в анабиозе ползти сотни лет. Кто знает, может, нам просто надо протянуть ногу и ступить на соседнюю планету?
Ведь, истинная картина и карта нашей вселенной может быть совсем иной, нежели нам пытаются представить. Вдруг мы не так уж и далеки от ядра галлактики, как нас учили в школе?
Но тогда остается вопрос о том, как же все-таки поддерживается такая масштабная наебка. Хотя, на этот вопрос у меня лично есть своя теория. Вспомним о том, что все мировые пирамиды стоят в строго определенных местах, на одной линии, опоясывая нашу планету. А еще и о том, что наша земелька являет собой живой, хоть и искусственный организм, впрочем, как и солнце. Теперь наложим на эти воспоминания знания о том, чтов последние десятки лет стали происходить странные события: каналы силы, энергостолбы, так называемые вены и артерии, по которым шел энергообмен, стали чахнуть и вырождаться. И вотоно! Как только затыкается очередной источник силы, иссыхает поток энергии, моментально идет проекция на реальность: катоклизмы, массовые психозы, жара и холод, неизвестные болезни, вспышки инфекций и прочее.
Так сожет быть, все дело в том, что нарушается такая стройная и отлаженная галлаграфическая картинка, и люди вокруг начинают проваливаться в реальность? А там все не так уж и зелено, да медово?
Или же на самом деле, нарушение иллюзии, продержавшейся с честью берсерка тысячи лет, просто не укладывается в заложенную в человеческие головы программу, которая была призвана строго соблюдать механизмы жизни в картинке? В головах братьев наших меньших - людей обыкновенных, так и продолжает работать вложенная матрица и старые установки на жизнь в цветущем раю. А сады давно засохли, птиц съели, а фрукты превратились в пыль. Вот и сходят с ума массы, волнуются, негодуют и, как следствие, совершают необдуманные поступки, пьют и насильничают над окружающими.
О, совсем забыла обмолвиться о том, как были сделаны такие выводы, как общественные глюки! Дело в том, что ученые (не британские!) стали проверять вселенную на вшивость после того, как при многократном увелечении картинок неба эти, собственно, картинки стали распадаться на пиксели, как изображение на мониторе или банальная галлограмма.
И последнее: я намеренно писала про галактику ивселенную с маленькой буквы. Такой пост, знаете ли, обязывает.

@настроение: Исследовательское.

@темы: Цикл публикаций.

---

Результаты анализов, или то, что доктор прописал...

Итак, с чего бы ткого начать? Может, с того, что осталось или все=таки с того, что отбросило копыта? Начнем, пожалуй, с того, что осталось.
Итак, остался Храм, остались люди и остались мои знания. кое-что, конечно, не обрадовало, но это того стоило. ЯСтыдно, знаете ли, признаваться перед народом, что ты - не особо работящий и слегка ленивый магишка, у которого большой потенциал, но и столь же большая самоуверенность.
Ну, да ладно, коли жива осталась, значит, можно еще потрепыхаться, поиграть и подумать над этим.
Главное - Храм есть, и он меня ждет. А в нем сила, в нем спокойствие, в нем жизнь и любовь. когда-то давно я принесла клятву вернуться в него, заново ступить на белый мрамор, коснуться пальцами пыльного алтаря, чтобы пробудить силы забытого бога, который был со мной всегда и остался внутри даже сейчас.
Что я могу еще сказать? Я чувствую, что не все, не все, что я услышала про себя - правда и так оно и было, но пока спорить не стану, пока доказательств нет. Так что, пока я подожду. а вообще, это просто прекрасно, когда ты чувствуешь, как собираешься вместе, сливаешься в целое, которое сможет творить и созерцать, когда сможет стать целым. Но добро должно юбыть с кулаками, об этом забывать я никому не советую - я такая, я могу и растерзать за то, что многие называют "справедливость". Я пришла сюда наблюдать и анализировать, но принимать решения я пока не могу, пока не собралась полностью. Но это будет очень скоро, гораздо юыстрее, чем можно подумать.
И я не могу обещать того, что обойду вниманием тех, кто пока входит в число моих нейтральных или хороших знакомых. Кое-что изменится: кто был отрицаем и неприемлим, тот станет другом. а кто был рядом, должен будет уйти, если захочет жить.
Пусть пока будет так, как будет. Потом посмотрим...

@настроение: Больное.

@темы: Цикл публикаций.

---

Вот, вот оно - шедевр в обстрактной форме! Судя по дате, я через пару месяцев научилась писать не так уж и плохо. Другие рассказы датированы тем же голом, но выгледят не так, как стиль "шел дождь и два студента", который я теперь переименовала в собственный, под названием "new Мню". Типа, потому что мню себя писателем и новатором в стиле рассказов, в которых происходит какая-то аномальщина.

А история, между прочим, невыдуманая, кроме одного факта: герою никто таких сверх-возможностей не давал, они у него всегда были, но это уже другая история, которая тут не обсуждается. В остальном - почти правда, почти не преукрашенная и почти не змененная. но куда уж деваться от писателей, которые так и норовят что-то изменить, добавить и преукрасить?
ИМХО: Я очень люблю и ценю творчество этой группы. Жалко, что теперь не могу записывать их тексты, навыки подутратила. Да и не звучат они так, как вместе с музыкой, его стихи. Хотя, если в душе напевать...
:-)
Горизонты снов.

«...I`ve never been so close by line of my dreams...»
Anatomy Of Spirit. «Line of my dreams».

ПРОЛОГ.
В полупустой темной однокомнатной квартире было прохладно и немного сыро. Обои, клочками свисавшие со стен, напоминали о тех временах, когда здесь еще можно было жить. К этим же воспоминаниям относились и остатки мебели: она была не столь уж и шикарной, скорее дорогой, чем шикарной.
Стол и, обтянутый тонким слоем кожи так, что создавалось впечатление второго слоя дерева, покосившись от времени, стоял в самом углу, у окна, опираясь только на три ножки из бывших четырех. Рядом приютилось «капитанское» кресло-вертушка, у которого отвалились оба подлокотника и на честном слове держалась спинка. Колес в седалище тоже не доставало в количестве двух штук, а посему передвигалось оно только с помощью человеческих рук, которыми его должно было взять и переставить.
А еще на полу лежал огромный матрас, словно предназначенный исключительно для того, чтобы на нем проводили время не менее двух человек. Из него торчали синтетические внутренности, которые составляли всю его прелесть и мягкость, покуда еще находились внутри.
Ни гардероба, ни тумбочек, ни каких-либо иных предметов быта более в комнате не наблюдалось.
Кухня этого жилища — иллюзия емкости помещения, имела старую газовую плиту на две конфорки и узкий длинный стол, испещренный царапинами и пятнами. Коридор, однако, превзошел все: из всех предметов там находились только крючки для одежды, ровным рядком тянувшиеся вдоль длинной темной стены. Судя по ним можно было сказать, что в этом доме ранее бывало много гостей.
За окнами плыла ночь. Такая тихая и темная, что казалось, будто это — Постоянство. Неизбежное и вечное время для грусти и мыслей.
Человек в длинном кожаном плаще, удачно подчеркивающем его крепкую фигуру, с гитарным чехлом за спиной аккуратно переступил порог в квартиру и осторожно прошел вглубь комнаты. Там он, не зажигая света, снял с плеч гитару, вытащил ее из чехла и сел с ней на широкий подоконник. Свет от уличных фонарей четко обрисовывал его силуэт в окне.
Посидев так немного и слушая ночные звуки, он встал, расстегнул плащ, под которым оказалась темная футболка и потертые джинсы отнюдь не светлых тонов, и сел обратно, устало стянул с отросших волос тонкую резинку, и они густыми прядями рассыпались по плечам.
Он легко провел рукой по струнам, которые ответили тихим жалобным звуком, и стал наигрывать какую-то мелодию, перебирая металлические нити на гитаре. Через некоторое время посетитель стал тихонько подпевать. В процессе игры песня становилась все громче и громче, а голос человека из усталого и разбитого превратился в наполненный болью и страхом, смешивающихся с капелькой злости.
Так бывает жаль только то, чего никогда не вернуть. Это не смерть, это — потеря. Те времена, когда все было проще и интересней.
Внезапно ему показалось, будто пространство квартиры стало заполняться его давними друзьями. Крючки в прихожей обросли вещами, помещение наполнилось голосами и светом. Все его друзья и знакомые заходили в открытые двери комнаты и становились рядом, подхватывая легкий и красивый мотив песни, вплетали в него свои голоса, оживляя мелодию.
И все стало как раньше. И был смех, и было веселье, и были люди, и была музыка, и было счастье. Было все то, что так давно и так безвозвратно ушло прочь, оставив только воспоминания.
Человек в плаще с изумлением осматривался по сторонам, пытаясь понять, как же такое стало возможным, куда делась та разруха, в которую он ступил, войдя внутрь квартиры, почему опять это место стало таким живым и теплым. Но вскоре ему это стало неинтересно, и он просто продолжил играть...
Гости веселились вовсю, а время медленно подползало к рассвету...

* * *
Утро было ранним. Поздняя осень разостлала над большим городом серую дождливую пелену, под которой скрылись крыши домов, узкие улочки, прохожие, спрятавшиеся под зонты и огромные капюшоны, а атмосфера стояла такая, будто конец света должен был вот-вот распахнуть свои кровавые крылья.
День обещал быть обычным — тихим и тоскливым.
В маленькой однокомнатной квартире почти под самой крышей невысокого дома, у раскрытого настежь окна сидел человек. Его длинные спутанные после сна светлые волосы легкими прядями падали до самых локтей, слегка извиваясь причудливыми локонами. Хозяин квартиры был одет только в кожаные штаны; он сидел на табурете и что-то тихонько наигрывал на старенькой электрогитаре, убавив звук подключенных к ней колонок почти до минимума. Его глаза были закрыты, холодный ветер дул прямо в лицо, трепал волосы и остужал разгоряченное после ночи тело.
Он был счастлив...
Неожиданно он дернулся, словно от удара, внезапно осознав, что за ним кто-то наблюдает. Рука сорвалась от толчка и звук получился фальшивым и смазанным. Молодой человек открыл глаза и оглянулся. В проеме кухонной двери стояла девушка. Сонная, завернувшаяся в простыню. Ее светлые волосы, вьющиеся мелкими завитками падали до плеч, а в серых глазах все еще стояла пелена сна.
— Ты чего встала, Кой? — отложив в сторону гитару, спросил молодой человек и поманил к себе девушку.
— Ну, Инджус! — улыбнулась она и села к нему на колени. — Как я могу спать, если ты тут играешь? Мне же хочется послушать...
— Да это все ерунда, Кой. Так, импровизация, задумка новой песни, Ты вполне успеешь выспаться, пока я придумаю что-то стоящее.
Инджус посмотрел ей в глаза и улыбнулся: они светились неподдельным огоньком интереса.
— Нет, я тут тихонько посижу, — запротестовала Кой. — Я не буду тебе мешать. Ты играй... Мне всегда нравится, когда ты играешь.
Девушка слезла с его колен, оставив на них тепло своего тела и отошла в сторону, предоставив Инджусу возможность заменить ее гитарой. Какое-то время тот даже играл. Мелодия то становилась ярче и сильнее, а то вдруг стихала и словно растворялась в сердце, поглощаясь им без остатка. Звук лился ровным и чистым, будто Инджус не только что придумал эту тему, а тренировался в ее игре уже многое время.
— Это всего лишь импровизация, это просто импровизация, ничего больше. — Твердо сказал он, отложив инструмент. Кой подошла к нему и обняла сзади за шею.
— Это ты, весь и без остатка. — сказала она ласково. — Я приготовлю что-нибудь поесть, — девушка отошла в сторону, намереваясь поудобней завязать простыню и начать приготовление раннего завтрака. — Когда у вас концерт? — спросила она, борясь с непослушной простыней.
— Послезавтра. — ответил Инджус. Сегодня должны заглянуть ребята, я обещал им немного порепетировать перед выступлением...
— Да сколько угодно! — засмеялась Кой. — Я буду им рада...
— А я вот сейчас кое-чему иному рад. — лукаво взглянул на нее Инджус, подойдя вплотную и обхватив девушку за талию.
— Ты знаешь, я не думаю...
— Вот и не думай!
Инджус легко подхватил Кой на руки и увлек в комнату...

* * *
Улица была темной,утонувшей в мороси дождя. Все вокруг покрыли колючие капельки влаги. В квартире осталась большая компания друзей. Посидели хорошо и весело: участники группы привели с собой старых знакомых и подруг и все кончилось тем, чем обычно и кончаются подобные сборища — сигареты, вино и смех.
Инджус знал, что любой, кто сейчас остался у него в доме, был другом. Никто не откажет ему в помощи и никто не потребует ничего взамен. Он прошел с ними длинный путь от уличных драк до игры популярных песен в электричках, пытаясь заработать хоть какие-то деньги и создать свою группу. Он спал с ними под одним одеялом, а они всегда готовы были принять его у себя и помочь, чем только могли...
А теперь с ним была еще и Кой...
Кажется, жизнь удалась...
И ничего, что идет дождь, ничего, что скоро наступит снежная зима и все улицы покроются слоями бурого снега, который развезут за собой машины — вечный бич городов. Все это пустяки, все не имеет значения. Он сам заработал себе свою жизнь, он все сделал сам и теперь осталось только пожинать плоды своих трудов. Сегодня Инджус написал еще одну песню и назвал ее «Горизонты снов», потому что именно на этих горизонтах чувствовал себя с самого утра.
Все идет хорошо, а всякие мелочи, вроде приближающихся холодов — это только испытание. Разве ему может быть холодно рядом с ней?
— Ты знаешь, Инджус, — произнесла как-то отрешенно Кой, шагая рядом с ним по темной улице. — я думаю, нас стоит перестать встречаться. Давай останемся друзьями? Для тебя сейчас будет лучше, если никто не станет тебе мешать и отвлекать тебя от работы. У вас намечается хороший тур, который принесет не только деньги, но и популярность...
— Что, прости? — Инджус резко остановился, не сразу поняв ее слова. — Ты сказала «друзьями»? О чем ты, Кой? Какой, на фиг, тур? Что происходит?
Инджус почувствовал, как зыбкая линия под его ногами пошатнулась и поплыла куда-то прочь. Он еще кое-как пытался удержаться на ней, стараясь сохранить остатки равновесия и былые сны, но сам понимал, что это невозможно, а потому лишь тешил себя призрачной надеждой. Молодой человек попытался сжать кулаки, но понял — пальцы не слушаются. Кисти словно одеревенели и случись сейчас какая-либо драка, вряд ли он смог бы защитить кого-то, даже себя.
Улица качнулась и растаяла, шум транспорта, звуки города растаяли. Он видел только ее серьезные серые глаза и понимал — она не шутит, она и впрямь считает, что права.
— Давай разойдемся тихо, без лишнего шума, — продолжила она. — Я знаю, что ты не любишь шума и я его не люблю. Так что...
— Кой, что происходит? Я... сделал что-то не так? Я обидел тебя? — непонимающе смотрел на девушку Инджус.
— Нет, просто я не хочу больше быть с тобой, вот и все. Во всех журналах пишут, что такой способ расставания самый безболезненный. Сначала твой партнер не понимает, ему даже, возможно, больно, но потом приходит осознание твоей правоты. Я думаю, они правы, авторы журналов...
Кой осторожно отступила на шаг и мельком глянула за спину молодому человеку. Инджус тоже оглянулся, следуя за ее взглядом. На противоположном конце улицы замерла большая компания рослых бритых парней, поигрывая какими-то палками или битами.
— Кто это? — серьезно спросил Инджус.
— Мои друзья... На случай, если ты...
Кой не договорила. Компания стала быстро приближаться и вскоре оказалась возле двоих, стоящих посреди улицы, под дождем людей.
— Этот, что ли. К тебе пристает, Кой? — спросил один из «бритых».
— Нет, все в порядке, я все уладила. — быстро взяла его под руку девушка. — Пойдемте, ребята, все в порядке...
— Да подожди уж, — высвободил свою руку из ее объятий парень и, резко замахнувшись, ударил Инджуса битой в живот. Молодой человек согнулся пополам от неожиданного удара и присел на одно колено, закашлявшись и пытаясь восстановить дыхание. Ребра тут же отдались мучительной болью.
— Зачем?! — закричала девушка. — Я же просила только напугать?!
— А ты думаешь, он не испугался? — обронил парень, а его друзья громко засмеялись, подходя ближе к своей жертве.
— Кой, приведи ребят! — прикрикнул на девушку Инджус. Та отступила на шаг в темноту улиц, потом еще на шаг, и еще, а затем бросилась бежать прочь...
Инджус надеялся только на то, что она не заблудится и сможет привести остальных на это место, а иначе...
Думать на этот счет ему как-то не хотелось.
А ребята с дубинками, тем временем, долго ждать не собирались...

* * *
Инджус открыл глаза. В них тут же ударил неестественно яркий свет помещения, где он находился. Вокруг было все какое-то странное, сам молодой человек лежал на просторной широкой постели с привязанными к перилам руками, полностью голый, со сбившейся к углу простыней, которая должна была заменять одеяло.
Инджус стал осматриваться, но вскоре понял, что не понимает происходящего вокруг. Он попытался закричать, позвать хоть кого-то, но изо рта его вырвался лишь жалкий стон. Все, что ему осталось это смотреть в белый, облупившийся местами потолок и догадываться, где он мог быть.
— Ну, как сегодня у нас здесь дела? — раздался сбоку бодрый голос, и Инджус повернул голову в сторону звука. На пороге помещения стояла группа людей в составе рослого седого человека в белом халате и нескольких молоденьких девушек в таких же халатах.
«Психушка или больница?» — подумал Инджус, только сейчас понявший, что же ему напоминало это место.
— О! — седой врач явно был очень рад тому факту, что его пациент наконец-то пришел в себя. — Да у тебя, я смотрю, уже все отлично! — врач похлопал Инджуса по плечу — легко так, словно прокаженного, и отдал распоряжение на перевод его в отделение травматологии. Девочки-медсестры мигом набросали его слова в свои блокноты.
— Мне нужно позвонить, — очень тихо и медленно произнес Инджус, слабо ухватившись за рукав белого халата своего посетителя.
— Да. — кивнул седой человек девушкам, — не забудьте его отвязать. Теперь-то он, надеюсь, буянить не станет, — с этими словами он укоризненно посмотрел в глаза пациенту. — А то все-то ты кого-то спасать рвался, бредил кем-то... А что насчет позвонить, — он сокрушенно покачал головой. — К тебе никто не приходил, мальчик мой. На протяжении трех месяцев. Никто не звонил и не спрашивал о тебе, так что...
Врач встал и пошел к следующему пациенту, который был соседом Инджусу, напоследок сказав несколько слов утешения Инджусу.
Молодой человек дождался, пока какая-то девушка в коротком халатике не отвяжет ему руки и попытался сесть в постели, но эта попытка успехом не увенчалась, и он понял, что проделать эту, с первого взгляда, нехитрую операцию он сможет еще очень не скоро. Он посмотрел в большое окно палаты и его слуха коснулся шепот двух сестер, что стояли чуть позади всей группы:
— Это кто ж его так? — спросила одна, кивнув на Инджуса.
— На улице нашли, полумертвого, по частям собрали. Он у нас в реанимации уже третий месяц отлеживается... Ничего, ты новенькая, ты еще не привыкла, а вообще тут и не такое встретишь...
На этом девушки вышли за врачом, последовавшим в следующую палату.
За окном, от которого Инджус не мог оторвать взгляд, лежал снег. Деревья стояли покрытые легкой нитью изморози, и это говорило о том, что на улице вполне себе не жарко. Снег, лежавший на толстых ветках, искрился на ярком солнце. На улицах стояла беспробудная зима.
— Три месяца, — словно эхо повторил Инджус, вяло сжимая размякшие за время лежания в постели пальцы. — Никто не приходил. Наступила зима... Нашли на улице.
Он поднял руку, чтобы провести ею по волосам, но вместо этого его пальцы уперлись в короткий ежик, посреди которого он нащупал длинный шов на аккуратно выбритом месте, что тянулся через всю голову наискось.
Мир дрогнул и качнулся, когда Инджус внезапно вспомнил события, произошедшие в тот день, когда его и «собрали по частям». Боль, боль и еще боль. Удары, сыпавшиеся один за одним. Ожидание Кой, которую он просил привести помощь. Почему она не приходила? Почему его нашли, а не привезли сюда друзья? Ведь она же привела их?
Теперь оставалось хоть как-то привести себя в норму и возвращаться. Его ждали...

* * *
Из больницы он сбежал сразу же, как только волосы на голове немного прикрыли уродливый шрам. В процессе обретения новой жизни, Инджус обнаружил на себе еще очень много интересных открытий: оказалось, что ему переломали все ребра, раздроблен левый плечевой сустав, к тому же присутствовала черепно-мозговая травма, от которой после операции и остался «превосходный» рубец на голове, сотрясение мозга и закрытый перелом левой голени.
Всю эту информацию Инджус собрал из собственной истории болезни и рассказов врачей.
Когда он смог самостоятельно ходить, что, впрочем, произошло довольно быстро, потому как сказались месяцы в отделении реанимации, молодой человек задался конкретной целью покинуть столь гостеприимное место, как больница.
Несколько раз Инджус пытался дозвониться до всех своих знакомых, но всюду натыкался на одно и тоже: кого-то не было в тот момент дома, а другие так и вовсе не желали брать трубку, или просто сменили место жительства.
Инджус выбрал для побега утро, когда весь персонал занят разнообразными делами. Сосед по палате одолжил ему немного денег, выслушав, как именно его друг оказался в этом месте. Инджус спустился в подвал и забрал у старого гардеробщика свои нехитрые пожитки, заплатив за них пузырьком спирта, украденным накануне в процедурном кабинете. Из вещей оказались кожаные штаны, темный тонкий свитер, «гриндерсы», да длинный кожаный плащ — все, что было на нем в день обнаружения на улице бригадой «скорой помощи».
Ни много не мало — прошлая жизнь.
Не известно как, но в карманах оказался раздолбанный плеер, пачка сигарет, коробок спичек и ключи от квартиры. Бумажника странным образом не оказалось. Инджус включил плеер, заиграла странная и красивая музыка, пропитанная мелодичностью и тоской, словно эти люди знали о готовящемся событии в их судьбе, когда записывали этот альбом. А событие было вполне заурядным: все ее участники погибли. Обстоятельства так выяснены и не были, а сама эта история каким-то неуловимым образом покрылась слоями тайн и забылась. Для всех, но не для Инджуса, он отчего-то помнил это, хотя прошло и впрямь достаточно времени.
Молодой человек ступал по заснеженным улицам, ощущая, как холод проникает под кожу и прочно остается под ней, не собираясь исчезать. В ушах звучали ритмы электрогитары, перемежающиеся с клавишными соло и мелодиями, куда вполне удачно вплетались флейта и барабаны, а хор стройных мужских голосов уносил в странные места, подобные раю. Инджус ощущал свое родство с этими несуществующими ныне людьми, все, что осталось от которых, так это только голос и запись звуков, вселяющих в душу грусть, задевающих за живое, словно он и сам потерял жизнь и теперь горько жалеет о времени и силах, потраченных впустую.
Но перемен не предвиделось. Теперь впереди лежала новая судьба, и все зависело только от него. Он обязательно постарается вновь оказать на горизонте своих снов, а оттуда посмотреть в глаза той, что предала его. Хотя, стоит ли винить женщину в том, что она испугалась? Испугалась привести помощь, когда компания здоровых парней «грела» об него тяжелые биты. Испугалась просто сказать о том, что все кончено, и ей потребовалось для этого прибегать к помощи сторонних людей. Испугалась после прийти к нему, чтобы хотя бы узнать жив ли он.
Снег искрился на солнце, хрустел под ногами, словно осколки прошлого, осколки счастья и надежд. Инджус начинал понемногу понимать, что вряд ли теперь станет прежним. Но каким тогда? Озлобится? Нет, не выход. Жалеть себя? А толк? Сделать вид, что ты все забыл? Это слишком... Месть? Не выход...
Начать с начала, пожалуй...
А снег все хрустел и ломался, как ломались внутри него картинки прошлого, уходили на задний план, стирались и блекли. Инджус хотел только одного — узнать почему. Почему никто не стал искать его после произошедшего, почему никто не желал принимать его возвращения, придумывая смешные причины, вроде «скажи, что я в ванной» и «я тебе перезвоню — сейчас занят».
Правду и ничего кроме...
* * *
В большинстве домов, куда он заходил в поисках своих знакомых, никого не оказалось. Кто-то открывал ему двери и говорил, что такие тут больше не живут. Несколько дверей открылись, и на него уставились растерянные глаза, которые тут же опускались вниз, словно от стыда. За порог его пустила только девушка, которую он никогда толком и не знал, и даже не помнил ее имени. Она рассказала, что его группа подписала выгодный контракт, а в связи с отсутствием своего лидера, то есть его самого, нашла ему замену.
Они выступали теперь в престижных местах, но об Инджусе предпочитали не говорить. Он являлся, своего рода, запретной темой на всех сборищах. Людям свойственно забывать плохое. Кой к ним в тот день так и не зашла...
Она вообще исчезла из поля зрения всех и каждого, словно ее и не было вовсе. Когда ребята узнали о том, где же пропадает их друг, то поняли, что идти к нему уже поздно, да и к тому же «врачи сказали, что он может и не выжить...».
Вот так.
Все, что было у человека когда-либо, растаяло, словно мираж, не оставив после себя даже памяти.
Инджус добрался до окраины города, и сел на парапете высокого моста. В одной руке он держал дымящуюся сигарету, в другой — бутылку крепкого спиртного. По щекам текли маленькие струйки воды от таявшего на лице снега, что так некстати закружился сильной метелью, смешиваясь с предательскими скупыми слезами.
Когда бутылка опустела, а в пачке закончились сигареты, Инджус резко встал, расправил руки и закричал, подставив ледяному ветру и снегу свое тело, облаченное в легкую одежду:
— Я не жалею себя! Я жалею музыку! Мне жаль, что люди начинают уважать ее только после смерти автора! Черт побери! Я не жалею себя! Мне нечего жалеть!
Молодой человек с силой швырнул пустую тару в раскинувшуюся под мостом реку, посмотрел, как она исчезнет в воде, и сделал шаг вниз...

* * *
Там было светло. Очень.
Инджус стоял посреди бескрайнего поля пшеницы и смотрел, как несколько человек играют странно знакомую ему музыку. Он стоял довольно долго, все пытаясь понять, как же они могут это делать, если до горизонта, на сколько хватало глаз, всю землю покрывали спелые колосья золотой пшеницы.
Но в какой-то момент музыка остановилась, и стоящий ближе всего к Инджусу человек, отложив в сторону гитару, поднял на него глаза и сказал:
— Жалко, что не успели на альбом новую песню записать. Нам пришлось уйти раньше, а ведь она была ничего. Вот ведь как оно бывает — утром сочиняешь стихи, а вечером тебя уже нет...
Молодой человек отшатнулся на шаг назад от осознания того, что эти люди были ни кем иным, как теми, чей диск он слушал последний раз перед тем, как сделать последний шаг...
— А песни, — продолжил участник группы, — это такое дело, что если есть возможность, их надо петь. Иначе потом будешь жалеть... Как мы... но ты не бойся, — ободрил он Инджуса, — твое время еще не пришло. Не готов ты еще навсегда покинуть свой мир, вот закончишь кое-какие дела и приходи к нам, у нас как раз гитариста не хватает.
Инджус сделал еще шаг назад.
— Не бойся ты! Мы не умерли, просто ушли в другой мир. К сожалению, пришлось пожертвовать своими телами, но ведь играть-то мы от этого хуже не стали! Так что, приходи — ты теперь человек особенный, можешь туда-сюда прыгать. Мы не знаем, кто и зачем тебе дал такую силу, но уж ты постарайся не потратить ее зря...
Молодой человек поймал себя на мысли, что верит новому знакомому.
— Вот, держи, это тебе в дорогу! — музыкант взял свою гитару, что была простой акустикой и протянул ее Инджусу.
Свет стал меркнуть и вскоре исчез вовсе...
* * *
Лица улиц, лица прохожих, лица встречных машин — все казалось ему медленным и неестественным. Встречались, правда, и в этом бесконечном потоке яркие пятна людей, которые действительно интересовали его. На таких он обращал особое внимание, приостанавливался и смотрел им вслед.
Теперь Инджус знал, что перед ним не закроются двери метро, его не толкнут плечом в толпе и вряд ли кто-то захочет полезть с ним в драку.
Нет, он вовсе не получил нового тела. Он не получил ничего, кроме гитары, что оказалась за его плечами в толстом чехле. Сам он открыл глаза все на том же парапете, с которого прыгнул вниз.
Вот и все, что он знал.
А сейчас человек шел домой, шел туда, где он так давно не был, примерно представляя, какую разруху он увидит.
Окружающие его мелочи, вроде брызг грязного снега из-под колес проезжающих машин его не касались. Как не касался его и холод. Прохожие кутались в теплые шубы и дубленки, накидывая на головы огромные уродливые капюшоны, а Инджус шел посреди обледеневшей улицы, медленно ступая по ней тяжелыми ботинками, в расстегнутом плаще, с гитарой за спиной. И с каждым шагом, с каждым вздохом он чувствовал, как нечто тяжелое исчезает из его души по маленьким крупицам, оставляя внутри только пустоту, граничащую с истинным сумасшествием.
Он шел домой...
В подземном переходе Инджус случайно встретился глазами с молодой девушкой, которая стояла, облокотившись на стену. Одна нога у нее была в гипсе до самого бедра, девушка стояла на костылях, опустив глаза. На ней было легкое пальто, вытертое почти до подкладки, старый ботинок на правой ноге и темная бесформенная шапка.
Судя по всему, девушка занималась попрошайничеством. Инджус остановился возле нее. Она подняла на него глаза и спросила:
— Не поможете на операцию?
В ее голосе не было заискивания и молодой человек понял, что на такое ее действительно толкнула жизнь. Он выгреб из карманов все деньги и отдал девушке ровно половину.
— Как тебя зовут? — спросил он. — Что с тобой произошло? — он снял с плеч гитару и поставил ее на землю.
— Кой, — ответила она. — В свое время я испугалась и предала хорошего человека, а теперь сама оказалась в таком положении и пожалела, что не умерла тогда вместе с ним.
Инджус дернулся, будто от удара битой. Вот она, кой, которую он так хотел увидеть, которой хотел посмотреть в глаза и спросить, почему она тогда поступила так. Вот ее глаза, но все, что он видел в них, это искренне раскаяние, пустоту и желание вернуть время назад, чтобы остаться с ним на темной улице, чтобы привести помощь. Он, наверное, должен сейчас рассмеяться ей в лицо и сказать, что так ей и надо. Он должен толкнуть ее в грязь, упиваясь местью, которая, наверняка, принесет ему успокоение...
— Он жив, Кой, — вместо всего этого произнес Инджус. — Он жив и ждет тебя.
Глаза девушки вспыхнули огнем, она быстро опустила их и заплакала.
— Ты... ты... — Она стала медленно опускаться на холодный мрамор перехода.
Инджус подхватил ее как раз тогда, когда до земли оставалось совсем чуть-чуть.
— Не бойся, все будет хорошо, — тихо сказал он, обнимая плачущую у него на плече Кой. — со мной все хорошо, я не виню тебя.
— Оставь меня! Я не могу смотреть тебе в глаза, и никогда не смогу! — сквозь слезы ответила Кой.
— Я тебя научу...
Позади них мимо проходили несколько девушек в коротких дубленках в сопровождении молодых людей. На вид им не могло быть в среднем больше двадцати.
— Смотри, какой-то придурок калеку пожалел! — весело прощебетала одна из девушек. Остальные дружно заржали, отпуская обидные шуточки в адрес стоящих в переходе людей. Кой вцепилась в плащ Инджуса побледневшими от холода и напряжения пальцами, и спрятала лицо, уткнувшись в плечо молодого человека. После слов проходящей мимо компании Инджус резко развернулся к ним лицом и твердым голосом медленно произнес:
— Это не жалость, это — солидарность. Посмотрите дома в словаре значение этого слова.
Молодые люди шарахнулись от него и со словами; «Псих! Ублюдок пьяный!» поспешили утащить прочь своих девушек.
— Идем домой, Кой, — ласково произнес Инджус, но девушка не ответила. Перестав цепляться за его плащ, она обвисла в его крепких руках. — Кой! — Инджус отстранил ее от себя. Ее лицо стало безмятежно спокойным, глаза были закрыты, а руки холодны. Глухой звук заставил его посмотреть под ноги. Источником шума оказались костыли, выпавшие из мертвеющих пальцев девушки.
— Слабое сердце, — шепотом произнесла она на ухо Инджусу, когда он прижал ее к себе, понимая, что не в силах ей помочь. — Прости меня, я не понимала, что творю.
— Я не держу на тебя зла, — сдавленно произнес Инджус, не желая отпускать тяжелеющее тело Кой, будто от силы его рук могла зависеть ее жизнь, которую он пытался удержать.
— Красивая песня... — улыбаясь с закрытыми глазами, произнесла она, словно слышала те слова, которые мысленно произносил Инджус, проигрывая в мыслях мотив. Придуманный им в то утро.
Он вынес ее на руках и дошел так до ближайшей больницы. Врачи «скорой» тут же принялись оказывать девушке первую помощь, но Инджус знал, что она уже была мертва...

* * *
Выступление было назначено на завтра. Инджус знал, что все билеты уже раскуплены. Знал он так же, что в зале в первых рядах будут стоять те, с кем когда-то он собирался на такой же вот концерт. Он заранее видел их глаза — сконфуженные, стыдливые, будто говорящие: «Ну, старик, так вышло... Чего уж теперь-то прошлое ворошить...»
Он не собирался ничего возвращать и никому мстить, единственное, чего он хотел, так это показать им, что бывает и так. Бывает такое, когда прыгаешь вниз, но вместо удара о землю поднимаешься вверх. И предел этой высоты — только твои сны, горизонты которых можешь увидеть лишь ты сам.
Инджус подошел к знакомой до боли двери, открыл ее старым ключом и осторожно переступил порог маленькой однокомнатной квартиры. В ней было темно и сыро, всюду царил ужасный разгром, казалось, будто здесь побывала саранча. И он даже знал имена некоторых из ее стаи это были имена тех, кому когда-то он доверял все, вплоть до ключей от своего дома, дома, где Инджус никогда бы не смог представить себе предательства и лжи. Но стены не спасают от самого себя...
Молодой человек прошел в комнату, где еще сохранились черты хоть какой-то обстановки и сел на широкий подоконник. Затем он достал из чехла гитару и стал наигрывать старый мотив своей песни.
Через какое-то время его ослепил яркий свет, отсутствующей ныне, люстры, дом наполнился несуществующими голосами бывших друзей. Среди них была и Кой. Она подошла к Инджусу, легко коснулась его распущенных волос и сказала:
— Играй.
Ритмы стали звонче, удары по струнам — крепче, а вскоре звук разбавился голосом.
Квартира наполнилась звуками голосов, подхватывающими слова песни.
Инджус закрыл глаза и пел, он сам выбрал себе все. Он сам вернулся в этот дом, где его ждали призраки того прошлого, когда он еще мог стоять на горизонте своих снов...
Он пел... Выбрав единственное, что ему осталось, заняв пустующую нишу, он делал то, на что ему потребовалось чуть больше, чем просто жизнь...
Anatomy of spirit so durable and so brittle,
But this sunshine must give me more brands or not,
Like years before.
Anatomy of spirit, anatomy of heart,
I`ve never been so close by line of my dreams,
I`ve never been so ill
I`ve never been loved by you,
But I can wait.
Show me this world if you can speak
By language of my soul.
Close your eyes and go away from me!
Run! Run! Run! And close at home...
Let me show my world if you can see anything.
I`ve never been so close by line of my dreams,
I`ve never been loved a light who speak to me every night.
Anatomy of spirit so difficult
To understand,
And I don`t know where is my way,
I`m not saint, I was born to dead,
When i`ll step to last rung
So cold...
Have I already died?
Not yet...
Эмина.
24. 02. 05.
P. S. Посвящается автору песни «Line of my dreams», брату Клаю и всем тем, кого сейчас уже нет рядом с нами.

@музыка: "Line of dreams"

@настроение: Потерянное.

@темы: Творчество. Рассказы.

---

Все просто.

Этот рассказ ждет продолжения, являсь только куском из чьей-то не узнанной мною жизни. Не помню точной даты его написания, но он относится к ранним произведениям,примерно 2004 года. Хороший был сюжет... И чего я его не дополнила? Не знаю. Динамичный такой рассказик, очень отражает мою мужскую суть. Можно сказать,что главный герой - это Авер, который был и ел когда-то, оставшись внутри меня памятью и неразделенной линией вероятности.
Грустно это все как-то. Особенно, когда такие вещи, как "все просто", никто не читает и не принимает в печать. А могло бы быть такое направление: "Сюжеты из жизней выдуманных людей". Хотя, какие же они выдуманные, если так ясно и четко прорываются в сознание?
Ну, вот, я дала сама себе ту характеристику, которую никогда ни от кого не слышала. Все-таки прав был мой знакомый Музыкант, который говорил: "Сам себя не полюбишь, так весь день ходишь, как полюбленный".

ВСЕ ПРОСТО.

«Чем больше узнаю людей, тем больше люблю собак.»
Марк Твен.
ПРОЛОГ.

За окнами маленькой кофейни было непроглядно темно. В желтых лучах далеких фонарей кружился холодный снег. Людей в помещении почти не было. Брук сидел напротив большого окна, глядя, как снежинки прилипали к теплому от подсветки стеклу и струйками стекали вниз. Спиной к стеклу сидела девушка лет двадцати пяти с длинными рыжими волосами.
Где-то там, в холле был привязан его пес Альфред, которому отказали в посещении общего зала, мотивируя это тем, что с собаками у них быть не принято. «Не принято», видите ли! А что тогда принято-то? Какие законы здесь вообще действуют, если они действуют? Книжная ситуация. Только вот, не события киношные, а кино житейское. Так вот и получается, что многие вещи в жизни иногда ровняются к описаниям в книгах, но это не совпадения, это книги пишут про жизнь, а не жизнь идет по книгам, вот почему что-то читать или смотреть интереснее, а что-то — нет.
Он знал это. Он сам писал. А еще любил музыку, несколько сортов чая и кофе, любил курить и всегда стремился все испытать на себе. Любил путешествовать и смотреть, разговаривать, но не много и не с глупыми людьми. Он не мог задерживаться на одном месте долго, исчезая и появляясь то тут, то там.
Он считал, что в этом мире все просто. Он не был создан для долгой жизни, в нем все просто. Так давайте, наконец, остановимся и перестанем все усложнять? Давайте послушаем, что говорят глупцы? Может, они правы, потому что их головы не забиты насущными проблемами? Может, им виднее? И, каким бы не казался странным и неприемлемым ответ, вдруг он и есть самый верный? Откуда вам, умные, знать, ведь вы так ничего другого и не придумали? А все новое — это хорошо забытое старое.
Она ему немного даже нравилась — еще не успела разочароваться в своей жизни. Странно. Вроде, большая уже девочка.
Из распахнутого воротника Риты, который сполз сейчас на одно плечо, еле-еле виднелась тоненькая лямочка розового лифа.
— Жаль, а она мне почти понравилась... — как-то отрешенно произнес Брук, вставая из-за столика., бросив последний взгляд на девушку, слегка повалившуюся на бок, из угла рта которой текла тонкая струйка крови, а глаза оставались открытыми и, по-детски, недоуменными.
За ее спиной виднелся голый проем окна, где еще несколько минут назад было стекло.
Он прошел в холл, снял с вешалки свою куртку, отвязал от поручня пса и толкнул дверь наружу. Улица окатила его ледяным порывом ветра. Он вытащил из кармана пачку сигарет и закурил — наконец-то можно было позволить себе докурить до конца, не выбрасывая табак. Не то, чтобы он так уж к нему тяготел, но, если обстоятельства не дают тебе докурить до конца целые сутки, — это начинает сильно раздражать. А выкури он вчера в парке сигарету до фильтра, кто знает? Может, ничего бы и не случилось?
— А я тебе говорил, что это плохая идея. — обратился к нему Альфред. — Переспал бы, да и бросил... Ты же всегда так делал!
— Ладно, пойдем отсюда, все равно ничего путного здесь уже не произойдет. — с ноткой жалости ответил ему Брук.
— И когда ты прекратишь бегать по мирам? Мне уже и то надоело! — продолжал возмущаться его друг. — А я все-таки пес! Подумай, чего ты за призраками гоняешься? Остепенился бы...
— Я пытаюсь... Думал, с ней что-то выйдет...
Их голоса становились все глуше и глуше, они медленно шли по темной улице, продолжая спорить и оправдываться. Белый снег падал и падал, укрывая все под собой, а они шли прочь.
Больше их никто не видел.
В этом мире....


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Соседка.

Он вывел Альфреда гулять примерно в половине одиннадцатого. Огромный холеный ротвеллер был тому несказанно рад, но от хозяина далеко не убегал — все-таки мало ли что. Брук, конечно, парень крепкий, только вот и ему иногда требуется помощь верного пса.
Улицы были пусты. Только несколько убогих фонарей, угрюмо смотрящих вниз со своих высот, обливали желтыми пятнами света вытоптанный за день снег. В городе была зима. Белые хлопья лежали на всем, на чем только было возможно, они заполонили собой дороги, крыши домов, машин и даже, случалось, людей.
Было просто потрясающе тихо, только не умятый кое-где ногами снег изредка похрустывал под ботинками «собачника», да Альфред подавал признаки жизни, подбегая и тыкаясь в джинсы хозяина своим заснеженным носом, который специально для этого только что был извлечен из сугроба. Почему именно его зовут Брук — Владимир не знал. Кажется, на одной из давних-давних пьянок по поводу и без, когда он отказался идти на улицу за «молоденькими девчонками», его товарищ по работе, у кого они сидели, пытался принять достойную позу и сказать: «И ты, Брут?», а получилось только выговорить «Брук». С тех пор так и повелось. Владимир взял это прозвище, как второе имя, которое, быстро облетев всю редакцию, где он тогда работал, прицепилось к нему намертво. Да и с интернетом удобно — имя уже есть.
Он никогда не стремился ничего скрывать. Зачем? Все равно, рано или поздно, тайное станет явным, а, если кому-то что-то не нравилось, его никто не держал. Наверное, по этому он так и не женился в свои почти сорок корреспондентских лет.
Смешно, но даже его статьи со временем стали подписывать, как: «Правда, как она есть. Владимир Брук.»
Хотя, может, ничего другого ему и не полагалось. Мол, не выстрадал еще свое, вот и молчи. Простой холостяк, со всеми холостяцкими заморочками и привычками; на внешность — так себе, неприметный, глаза карие, волосы каштановые с недавно появившейся проседью; курит, пьет, ходит по женщинам, никогда не отказываясь от удобного случая, но смысла жизни в сексе не ищет; по большей части, флегматик, но слово старается держать; работу свою любит и выполняет добросовестно; живет один, имеет свою квартиру; любит собак; общителен в рамках своей профессии; имеет черный пояс по уличным дракам.
Все. Такая вот характеристика. В некролог уместится.
Пока Брук прокручивал в голове собственную характеристику, к нему подбежал довольный Альфред и сильно ткнулся в ногу, словно говоря: «Хозяин, посмотри на меня! Я кое-что нашел!»
Владимир достал сигарету, закурил и посмотрел на пса.
— Ну, показывай, куда идти. — сказал он.
Они прекрасно понимали друг друга и без слов. Альфред радостно взвизгнул и побежал вглубь парка, что распростерся по левую руку его хозяина, прямо напротив широкого шоссе. Брук сделал глубокую затяжку и побежал следом…

Рита решила сократить дорогу и пройти через парк. Ее никогда особенно не смущали компании, проводящие в парке свободное время, к тому же на улице стояла хорошая зима и никого подобного различным пьянчужкам и «искателям приключений» там быть не должно. Она шла быстро, насколько только позволяли скользкие сапоги, упрятав руки в теплые карманы «дутой» куртки и позволив распущенным рыжим волосам развеваться в такт ее шагам. В ушах звучала громкая тяжелая музыка, потому она и не услышала окликнувший ее несколько раз голос, а, если бы и услышала, то вряд ли бы остановилась. Кажется, ее приняли не за ту женщину…
Рита обернулась на громкие шаги у себя за спиной, как раз в тот момент, когда преследовавший ее уже некоторое время здоровый мужик собирался положить руку ей на плечо. Девушка тут же выключила музыку и, развернувшись, чуть было не наткнулась на него.
— Что вам надо? — спокойно произнесла она, глядя на мужчину, от которого за милю разило дешевым вином, снизу вверх.
— Девушка, пойдемте со мной! — весело произнес он. — Мы там праздник отмечаем. Посидите с нами, мы с ребятами вас угостим чем-нибудь вкусным. Что вы хотите?
— Чтобы вы позволили мне пройти. Я иду домой. Спасибо за приглашение, но мне некогда.
Она развернулась, чтобы уйти, но его крепкая рука схватила ее за плечо и развернула к себе.
— Мы заплатим. — сказал он. — Двести хватит?
— Ты не понял? Я не шлюха. — начиная злиться, ответила она.
— Все вы так сначала говорите. — усмехнулся «клиент». — Триста.
Он попытался ухватить Риту за задницу, но та, ловко вывернувшись, толкнула мужика в снег. Тот упал.
— Костян, чего тут у тебя? — раздался голос и из-за деревьев показались еще двое мужчин.
— Да эта сучка дерется! — крикнул лежащий в сугробе.
— Ничего, сейчас перестанет. — сказал один из подошедших и, сжав кулак, попытался ударить девушку в лицо.
Она вовремя присела и его замах ушел в пустоту, зато ее удар поразил мужчину прямо в его достоинство.
В это время на дорожку, где происходила драка, выбежал огромный ротвеллер, который остановился у ног Риты и, оскалив зубы, зарычал на мужчин. Рита встала со снега и попятилась назад. Пес, порычав немного на нападавших, отогнал их подальше и сам исчез среди деревьев.
— Вот теперь тебе пиздец, сука! — крикнул первый мужик и резко ударил девушку наотмашь по лицу.
Та упала, но успела перекатиться по снегу и, собравшийся упасть на нее сверху мужчина приземлился на снег. Рита быстро встала и, подскочив сзади него, «обняла» его за шею так, что он не смог дышать.
— Молись. — коротко и злобно прошептала она ему на ухо.
Как не пытался, а сбросить с себя Риту Костян не мог. Его лицо покрылось ровным синеватым оттенком и он упал на колени. Девушка не слышала, как один из его спутников подошел сзади, намереваясь сбросить ее с друга ударом ноги в бок. Третий их спутник был сейчас, наверное, уже у себя дома. Он сбежал почти сразу же.
Рита обернулась как раз в тот момент, чтобы увидеть, как незнакомый ей мужчина лет сорока поймал в захват ногу нападавшего на нее со спины человека и, крутанув ее против оси, отбросил мужика голые в кусты. Девушка выпустила шею второго нападавшего и встала на ноги. Рядом с новоприбывшим стоял тот самый ротвеллер, который и прибегал к ней некоторое время назад.
— Нельзя бить в спину. — тихо сказал он, отбросив выкуренную на одну треть сигарету в снег. — Альфред, охраняй! — отдал он громкий приказ и собака тот час же уселась у ног девушки.
— А я с ними как поговорю… —ядовито произнес хозяин пса, ожидая, пока двое мужчин встанут.
— Тебя кто просил лезть? Помог бы лучше — эта блядь дерется! — пожаловался первый, надеясь, как видно, на мужскую солидарность.
Брук не ответил. Он просто подошел поближе и несколько раз от души ударил мужчину по лицу. У того потекла кровь из разбитой брови.
— Гаденыш! — прошипел второй, но в драку не полез, а лишь подхватил своего товарища и быстро исчез в парке.
— Ну, Альфред, кто тут у нас? — присев рядом с собакой и потрепав ее за ухом, спросил Брук, подняв глаза на девушку.
— Я Рита. — дрогнувшим голосом произнесла она.
— Ба! Да это же наша соседка! — искренне удивился Брук. — С тобой все хорошо?
— Да, спасибо.
— Пойдем, Альфред, проводим девушку до дома…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Сезон охоты.

— Какого черта, Андрей! В моей квартире «оперу» ступить негде, как тут все разгромлено! А ты мне еще будешь говорить, чтобы я не волновался…
Брук бегал кругами из кухни до коридора — единственный свободный для прохода путь — и нервно кричал в трубку на собственного начальника, дымя тлеющей в зубах сигаретой. Вся его жилая площадь представляла собой сейчас нечто неопределенное: вещи были раскиданы по всей площади, устилая пол ровным слоем; ящики и шкафы выпотрошены, полки сметены на пол, одежда растрепана и местами порвана, почти вся техника разбита и даже перевернута собачья миска с остатками в ней еды.
Кажется у него что-то искали…
— Ну, что ты прикажешь мне делать? Кто это мог быть, Андрей? — немного успокоившись, спросил он. — Блядь! — тут же выругался Брук.
— Что там еще у тебя? — раздался вопрос с другого конца провода.
— Да сигарету сломал… — недовольно буркнул Брук. — Ты мне лучше происходящее объясни…
— А где ты был всю ночь? — внезапно спросил начальник. Я никак не мог тебе дозвониться, а ведь, между прочим, хотел предупредить…
— Где, где! Я еще, все-таки, не импотент! — фыркнул Брук, подходя к подоконнику на кухне, чтобы взять новую сигарету. — Давай лучше не тяни и говори, что ты знаешь обо всем этом. — он достал сигарету, по привычке глядя в окно на заснеженные улицы перед домом, закурил; к подъезду подъехала черная иномарка с тонированными стеклами. — Андрей? — поторопил его с ответом репортер.
— Послушай, Брук, — тяжело вздохнул его начальник на другом конце провода, — ко мне на днях приезжали люди на дорогой черной машине и просили сказать им твой адрес за кругленькую сумму, конечно. Они говорили, будто уж больно правдиво ты пишешь, мол, отблагодарить тебя хотят за честность твою. Я им, сам понимаешь, ничего не сказал. Но тебя хотел предупредить — я тут кое-что потом проверил и выяснил, что открыли на тебя, дорогой ты мой, самую настоящую охоту. Поэтому шел бы ты оттуда…
Брук внезапно поднял взгляд на черную машину, из которой в это время стали выгружаться крепкие парни.
— Я тебе потом перезвоню. — быстро сказал он, не отрывая глаз от происходящего на улице и не стремясь услышать, что по этому поводу думает его шеф.
Он положил трубку, намереваясь быстро уйти прочь из квартиры, как в дверь позвонили. От неожиданности Брук запнулся за перевернутый обеденный стол и выронил сигарету изо рта на пол. Он быстро затушил ее ногой по пути к входной двери. На дорогом паркете позади него осталось красивое черное пятно от сигареты.
Брук подошел к двери, у которой уже крутился Альфред, жалобно поскуливая, и, отодвинув собаку в сторону посмотрел в глазок. На пороге стояла Рита…
Он быстро открыл дверь и рывком втащил девушку внутрь.
— Молчи. — коротко приказал мужчина то ли девушке, то начавшему рычать Альфреду.
Но они оба предпочли подчиниться. Рита так и замерла на пороге, подавившись каким-то словом, с которым, собственно, и зашла, а пес мирно вернулся на свое место, ожидая дальнейших распоряжений хозяина. Брук быстро оделся, схватил откуда-то небольшой рюкзак, где как видно были припасены дубликаты необходимых вещей на случай быстрого отхода и, схватив девушку за руку, позвенел поводком, призывая собаку. Через несколько секунд после этого они уже пробирались по чердакам старого пятиэтажного дома, направляясь к пожарной лестнице.
— Что происходит? — решилась наконец спросить Рита, когда они оба быстро шли по скользкой улице, направляясь к месту работы Владимира.
— Кажется, в последнем репортаже я написал слишком много правды. — ответил тот.
Он рассказал ей все, что знал и до чего смог догадаться. Про то, как увидел в последней командировке то, чего не должен был видеть, про то, какие сейчас примерно цены за жизни таких, как он, про то, что ждет ее, если она останется с ним... Но она настояла на том, чтобы остаться.
В кабинет редактора они вломились без предварительных объяснений, миновав растерянную секретаршу и не обратив внимания на какое-то там совещание, которое, кажется, должно было там происходить.
— Извините нас, господа. — жестом давая понять, что совещание окончено, сказал хозяин кабинета, когда двое прибывших замерли у распахнутой двери. — что происходит, Брук? — задал он вопрос, глядя на своего подчиненного.
— Ты же сказал, что проблем не будет. А теперь на меня открыта охота. Я что, столь похож на зайца?
— А с чего ты взял, что я что-то об этом знаю? В частности, на кого ты похож? — раздраженно ответил Андрей. — Ты мне, между прочим, совещание сорвал...
— Скажи спасибо, что не изнасиловал твою секретаршу. — мрачно пошутил Брук.
— Спасибо. — в тон ему ответил редактор. — Подожди немного, скоро приедут те, кто поможет тебе во всем разобраться. Посиди пока, выпей кофе, покури.
Рита стояла в уголке, предпочитая не думать о том, правду ли говорят друг другу эти двое. Брук, тем временем, пришел к выводу, что выкурить сигарету все же стоит — все-таки этого ему не удавалось в последнее время ни разу.
Альфред зарычал на дверь, когда от сигареты оставалось менее одной трети. Брук встал, бросив взгляд в окно. За ним стояла та же самая машина, что подъезжала к его окнам, когда он был последний раз дома.
— Продал. — разочарованно посмотрел на своего редактора журналист, потушив недокуренную палочку.
Рита нервно огляделась по сторонам, а пес встал в стойку, оскалив зубы и вздыбив шерсть назагривке.
— Всё имеет свою цену. — пожал плечами Андрей. — Всё и все. А за тебя предложили хорошие деньги, к тому же, ты и впрямь слишком много думаешь для обычного «спеца». — он вытащил прятавшуюся все это время под столом руку и нацелил на Брука дуло пистолета. — Не советую сопротивляться.
В тот же момент в дверь постучали. Брук медленно встал с кресла и двинулся мимо начальника.
— Я нечаянно закрыл дверь. — сказал он.
— Хорошо, открой. Все равно это за тобой. — насмешливо ответил Андрей.
Журналист медленно двинулся дальше. Дверь, тем временем, открылась сама, потому как и не была закрыта. Брук схватил с журнального столика тяжелую статуэтку, которой когда-то был награжден его шеф за очередную победу в каком-то конкурсе журналистики и с силой швырнул ее в сторону Андрея. Тот, не ожидая такого поворота событий, выстрелил в летящий ему в голову предмет, но лишь немного изменил его траекторию, от чего статуэтка угодила ему не в лоб, а в висок.
— Альфред, фас! — крикнул Брук своему псу, пока его начальник заваливался на бок под свой собственный стол.
Ротвеллер бросился на первого вошедшего, тут же вцепившись ему в горло. Мужчина повалился на пол, истекая кровью. Брук подскочил к столу Андрея, схватил выпавший у него из рук пистолет и хладнокровно расстрелял остальных, которые по очереди входили в открытые двери редакции.
По окончании всего на полу в кабинете старшего редактора лежало пять трупов, одетых в короткие куртки и с характерно выбритыми головами. Рита, сидящая все время в дальнем углу, обхватив голову руками, все же вылезла оттуда и, подойдя к своему спутнику, спросила:
— Кто ты такой?
— В армии служил. — ответил тот, опустив голову и покручивая в руках оружие. — Пошли отсюда, пока народ не набежал. — он протянул ей руку, позвал пса и, быстро закурив, повел девушку к выходу.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Исход.

На город вновь опустились сумерки. Было всего около четырех, когда небо стало затягиваться синими закатными облаками, ну, а в десять и тем более было уже давно темно. Двое замерзших людей и одна собака все это время блуждали по заснеженным улицам. Они говорили о многом и нашли друг в друге много схожих черт. Смеялись, что-то ели и играли с Альфредом.
Брук рассказывал, что в детстве хотел стать знаменитым путешественником, объездить многие страны, встретить интересных людей, выучить несколько языков. Пока что, в его запасе были только хорватский, английский, немецкий и неправильный русский. В общем-то, мечта почти сбылась — его работа давала ему многие возможности. Но в последние годы Брук стал ловить себя на том, что не успевает за гонкой времени, а именно не понимает маниакальных страстей женщин к своей фигуре, одному и тому же цвету, да и вообще схожесть обоих полов стала настолько незаметна, что почти инверсировалась. А он так и остался динозавром, не сумевшим во время подстроиться под ход времени, а теперь уже поздно что-то менять, хотя, как показывает дневной опыт, армейские навыки еще сохранились. Можно пойти работать в охрану...
Рита рассказала, что давно хотела стать фотографом. Ей нравилось останавливать моменты, рассматривать их с различных ракурсов, под немыслимым углом. Но на это тоже нужен начальный капитал — сейчас все решали деньги и общепринятая модель поведения. Если молодая женщина ищет работу, то все решают, что она ищет не только ее... В общем, жизнь трудна и каждый в ней держится, за что может.
— Скажи, Брук, а что ты думаешь о женщинах? Ты был женат? — спросила она его, когда они зашли погреться в очередную кофейню.
Девушка сидела напротив него, потягивая кофе из маленькой чашечки и пристально смотрела на него, словно ждала особенного ответа.
— Женщины... — задумчиво произнес он, наливая себе чай из прозрачного пузатого заварника, — женщин много. Я не был женат. — сказал Брук, пригубив напиток и отставив кружку, — Может, потому что в юности, увлекаясь не совсем обычной для того времени музыкой, искал себе подругу среди таких же, как я. Но очень скоро понял, что все они рано или поздно превращаются в нечто другое. Сегодня она говорит тебе, что всегда готова послушать, как ты терзаешь старую гитару на предмет душещипательных звуков, а завтра утром — когда ты пытаешься уделить больше времени музыке, чем ей.
Я много раз разбивал свои надежды и, собственно, не жалею об этом — стал умнее.
А, может, я не нашел свою женщину, потому что плохо искал. Знаешь, Рита, — он пристально посмотрел ей в глаза и тут же отстранился, — я никогда не стремился что-то скрывать. Другое дело, что мне, бывало, не верили. Некоторые дамы принимали жесты моего воспитания за знак внимания в их сторону, а, если я пытался объясниться с ними, было еще хуже.
Ну, были и такие, которых не смог выдержать я. Прости, не люблю в одежде ярких цветов, не переношу сильных запахов парфюма, предпочитаю принимать быстрые решения и во всем ценю практичность. — добавил он «вишенку» в конце разговора. —Кроме отношений, конечно. — чуть погодя произнес он, глядя на лицо Риты, которая, кажется, надеялась немного на другой ответ.
— Но ведь, так же нельзя жить! — удивленно сказала Рита.
— Почему? — Брук вновь пододвинул к себе чашку ароматного чая и сделал большой глоток. — Кто это сказал? Каждый поступает так, как ему хочется. Знаешь, ты мне нравишься. — внезапно сказал он, глядя на высокую тень за окном, что вплотную подошла к стеклу.
В ушах мужчины раздалось едва слышимое тиканье часов.
— Правда? — слегка смутилась девушка.
— Правда. — подтвердил он. — Из тебя бы получился хороший спутник.
Выстрелов Брук не услышал...

@настроение: жизненное.

@темы: Творчество. Рассказы.

---

Анализ произведенных действий.

Не могу сказать точно, что мне сегодня снилось, но одно знаю: снова там были мертвые. Мне они часто снятся, прилипчивые какие... И вот, испугавшись немного, я проснулась и пошла попить, потом пришла обратно, скептически поглядела на себя саму и легла спать обратно.
На утро я осознала одну вещь: все складывается так, как и было предсказано, как показала пуна Хагалас, как я предчувствовала, как было видно еще издалека.
И, вспомнив о своих обычных брюзжаниях по поводу "ну, вот, опыть ничего я е могу изменить", я вдруг поняла, насколько бывает стыдно.
Блин, честное слово! Мне стало так стыдно! И чего я каждый раз делаю одну и ту же ошибку: смотрю в линии вероятности, выбираю главную, культивирую ее, оберегаю, отрезаю от нее побочные ростки, а потом плачусь себе в жилетку о том, что мне ничего не перепало и я ничего не изменила? Да, да, да! Я толкьо сейчас осознала, что бегаю по замкнутому кругу, а потом переживаю по этому поводу. Вот до чего надо себя довести, чтобы не замечать слона в пасудной лавке.
Так вот, пришло ко мне это осознание сегодня утром. А пришло оно после вчерашнего поста, который я перечитала и посмотрела н него стороны. Правильно сделала, что записала, то потом нечего было бы показать ученикам как пример "заебы родного учитеще это назвать, если не заебы? Может, съиграло роль и то, что две недели подряд я спала очнь мало, на меня навалилось все: от родителей до собственной самооценки. Сговорились все что ли? Каждый день, каждый день под окнами собирались алкоголики и студенты, которые пил, орали, пинал мяч о железную сетку, и матерились на весь город.
Потом приходила сена влюбленных парочек, и вот тогда было еще интересней...
а там уж и утро, родители встали на полчаса раньше и надо же и меня поднять! Все, кончились мои силы. Я закрыла окно, наплевав на отсутствие воздуха и упла на кровать... Наверное, потому мне мертвецы и снились - от недостатка воздуха.
И вот теперь, сидя тут и слушая правдивый репортаж о Юрии Буданове, герое и отличном человеке, я думаю о том, что могу понять только по голосу ложь или правда передо мной.
Да, возвращаясь к истокам поста. Действительно, о чем я хотела сказать, так это о том, что передо мной ясно и точно легла картина происходящего, от чего мне стало весело и радостно, свободно и легко. давно я не испытывала такой легкости и счастья. Хорошо это все-таки - знать, почему и любить сою работу. А я - профессионал, как никак. Не даром же на моем счету почти два десятка миров, которые я проходила одна и никто потом даже не понял, кем я была или был. все зависело от ситуации :-) Знаете, как в старом анекдоте про шпионов: "Скажите, а агент Смит - это мужчина или женщина? О, сэр, все зависит от ситуации!"
Так что поверьте мне, смотреть сны и раскладывать руны - полезно и интересно. :-)

@музыка: пе редача "военная тайна".

@настроение: обрадованное.

@темы: Путешествия в поисках знаний. Иные реальности.