Сутки до смерти.

[Александрийская Рулетка]

Вот мой первенец, мой первый рассказ, в котором я задумалась над описанием ощущений, нестандартных позиций, полета фантазии, а не просто жестких фраз. А навеян он был тупым сюжетом по ТВ о семейной паре, которая вполне серьезно назвала своего ребенка Б.О.Ч. - биологический объект человек. В этом рассказе хромает на сломанных ногах прямая речь, отсутствуют запятые и ужасный стиль, но он мне ценен тем, что до сих пор не потерял актуальности, до сих пор не выцвели в нем краски и до сих пор мне жаль героя, о судьбе которого я так и не узнала большего, чем он успел мне рассказать в те минуты, когда пришел несколько лет назад. Я не могу ответить на вопрос, кем он был и что делал, кто он такой по сути своей и что за странный дар нес в себе тогда, но я знаю, что ныне он есть где-то далеко, превратившийся волну или в человека на ней...

СУТКИ ДО СМЕРТИ


ЕСТЬ ЧЕЛОВЕК...

Есть человек, который знает,
Что все иллюзия вокруг.
Он тоже верит и страдает,
Он тоже замыкает круг.
Есть человек, который видел
И жизнь свою, и смерть, и ложь.
Он плакал, верил, ненавидел,
Кричал огню: «Не обожжешь!»
Есть человек, который видит,
Как ночь линяет в день опять.
Он улыбается и бредит
О дальних призрачных краях.
Он слышит, как танцует ветер,
Как он смеется и грустит,
Есть человек на этом свете,
Который лучше всех иных.
Но не найти его так просто,
Он ходит рядом и нигде,
Он тоже зажигает звезды,
В надежде о своей мечте.
Его глаза светлее солнца,
А руки крепче прочных скал,
Но он растает сам до донца,
Лишь обретет то, что искал....

ПРОЛОГ.
У меня есть ужасная привычка — я разговариваю сам с собой. Обсуждаю происходящие события, рассказываю себе прошлое и будущее... А что еще остается, когда остальные люди не желают слушать моих слов? Или не хотят верить в них.
Сейчас, например, я смотрю на длинный, почти бескрайний ряд придорожных фонарей. Они убегают вдаль, освещая дорогу только по одному краю, а дальше сливаются с другими рядами и начинает казаться, будто ты стоишь посреди моря огней, колыхающегося резкими волнами желто-белого света. Я закрываю глаза, включаю плеер и раскидываю руки... Мне кажется, что я плыву в этом море, что купаюсь в огнях, поднимаюсь и опускаюсь вместе с ними, следуя за музыкой.
Я танцую, растрепав волосы и расстегнув плащ, кружусь, путаясь в его длинных полах, повинуясь волшебству звуков. Я растворяюсь в море света — такого яркого и неестественного. Я пропадаю в нем без надежды вернуться обратно, спешу слиться с каждым фотоном, пока он еще жив...
Пока жив он, жив и я.
Мы сливаемся воедино. Это похоже на секс, но столь же отдаленно, как и порнофильм на настоящую жизнь. Такое сравнение не случайно: каждый находит в моей фразе сугубо личные ассоциации. Кто-то скажет, что жизнь вполне похожа на кино, даже на такое, кому-то подобное сравнение претит, а я просто не знаю, как правильно перевести мои чувства на ваш язык.
Пусть меня поймут по-разному. Я ведь даже не хотел сказать ничего особенного, а по сему — мне все едино.
Я лечу в лучах придорожных фонарей, поднимаясь все выше и выше, я не спешу успеть к окончанию ночи, я вообще не привык спешить... Но утро погасит искусственный блеск, и я кожей почувствую смену света. Холодное солнце согреет мое тело, и я стану растворяться в нем. Это не зависит от желания — дневной свет поглощает меня целиком, чтобы к ночи вновь выплюнуть на озябшие от поздней осени улицы, где мокрый некогда черный асфальт станет поблескивать в лучах фонарей от намерзшей на его поверхность корочки тонкого льда. Она искрится и бьет в глаза каждым кристалликом воды..
Вот и вся жизнь....
Она опять кончается. Я чувствую восход, но по-прежнему не открываю глаз и не опускаю рук. Я лечу за закатом, а он убегает все дальше и дальше. Он тоже меня боится...
Вот и вся надежда.
Кем я стану завтрашней ночью? Ребенком, стариком, мужчиной, женщиной, собакой или кусочком намерзшего льда на щербатом асфальте? Кем мне стать, чтобы окружающие перестали делать выводы о том, кто я есть. Перестали меня судить....
Это мое право.
Право на суд.
Именно поэтому я сейчас растворяюсь в тишине и темном, ничуть не живом свете моря огней города.
Ведь исчезнуть в чем-либо живом я не могу. По сему приходится возвращаться сюда вновь и вновь, лелея глупую надежду.
Надежду на жалость... на жалость и прощение к палачу.
Но все же, как приятно чувствовать, что это твое, никем неоспоряемое право на суд!
Как приятно закрыть глаза, расправить в стороны руки и раствориться в тишине пробегающих по дороге автомобилей, повинуясь чарующим аккордам песен...
Кем я буду завтра?
Не знаю.
Но мне нравиться всегда оставаться собой и быть кем-то иным.
Я почти ушел...
Я почти узнал...
Я почти...

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Человек.
Самое отвратительно, когда не знаешь, где ты, что надо сделать и надо ли вообще. Более отвратительно чувства я не испытывал никогда прежде и вряд ли испытаю когда-либо еще. Ты стоишь, как мудак, посреди дороги, мимо тебя проносятся автомобили, торопятся куда-то прохожие, кипит жизнь, а ты стоишь и думаешь только о том, какой сегодня день недели. Выходной или будний? Куда прошел тот автобус, который чуть не сбил тебя, когда ты умудрился появиться прямо перед его носом?
Чувство медленно стекающего по твоему лицу дерьма, в которое тебя окунули твоей новой жизнью.
Утро было холодным и, кажется, осенним. На дорогах лежал тонкий-тонкий наст льда, искрящийся в первых лучах восходящего солнца. Деревья стояли голые и тихие, а набегающий изредка ветерок только и делал, что качал их узловатые ветки, да напоминал о собачьем холоде на улице.
Я постоял немного на обочине дороги, выдохнул пару раз воздух изо рта и, насмотревшись на идущий оттуда пар, пошел вперед. Куда-нибудь да выйду, глядишь — и в правильном направлении. Через какое-то время мне в голову пришла очень интересная мысль: а не стоит ли осмотреть себя? Все же было немного интересно, как я выгляжу. Я опустил глаза вниз, посмотрел на себя, потрогал руками одежду и пришел к выводу, что вполне удовлетворен видом. Темная куртка с отворотами воротника из толстой шершавой кожи с густым плотным мехом на изнанке, темно-синие джинсы, высокие ботинки на шнуровке и с молнией, в которых, судя по ощущениям, тоже был мех. Далее костюм дополнялся перчатками темно-коричневого цвета из плотной вязаной ткани. Под курткой нашелся довольно тонкий свитер в тон штанам.
— Неплохо. — Сказал я себе. — Теперь бы разобраться, куда идти...
На все мне были отведены сутки. За это время я должен кого-то или что-то встретить и оказаться в нужном месте и в нужное время. А что уж там от меня потребуется — это мне пока не известно.
Так я и пошел, куда глаза глядят. Шел долго, около нескольких часов. Захотелось пить и есть, но я прекрасно знал, что денег у меня нет. Их почему-то всегда не бывало. Как будто я — не человек! Я тоже есть хочу, и пить, и спать, и женщинами не пренебрегаю, впрочем, как и мужчинами, когда я другого пола, если есть время, конечно. Хотя его редко бывает достаточно даже для выполнения поручений.
За такими мыслями я вышел к развилке. Одна часть шоссе, вдоль которого я шел, сворачивала вправо и оканчивалась каким-то высотным районом города, а вторая — шла прямо и упиралась во что-то вроде его центра, или, во всяком случае, туда, где кипела самая жизнь. Я остановился на возвышенности, и засмотрелся на яркие чужие огни и суету горожан. Сейчас мне предстоит спуститься вниз и утонуть, исчезнуть в гуще всех происходящих событий. Вот сейчас я оторву от земли ногу, сделаю шаг и превращусь в одного из жителей мегаполиса, что раскинулся внизу. Ничто и никто более не сможет отличить меня от всех остальных его жителей, что провели в нем изрядное количество времени.
Изрядное — потому что оно, наверняка, превышало лимит суток, а значит, все же больше, чем было отпущено мне. Если я, конечно не пожелаю остаться. В этом облике, с таким «багажом», что висел на мне и в этом месте. Стоит просто не появиться на месте, где я себя обнаружил, когда придет время и — все! Я остался! Прошу любить и жаловать! Меня зовут... Подождите, а как меня теперь зовут-то?
— Так, приехали! — порыскав по карманам и не найдя в них и намека на какие-либо документы или зацепки, произнес я. — Вот это удружили, вот спасибо. Раньше хоть какое-то имя давали, а теперь и на этом время сэкономили, гады... — Стал вслух ругаться я. — Хотя, кого я, собственно, обвиняю, если все, кто мог быть к этому когда-либо причастен, стоят сейчас и любуются на город.
Этим «кем-то» был я сам. Сам выбрал свое занятие, сам и оплошал. Правда, я уже не помню, действительно ли это был мой выбор.
Я огляделся, скользнул глазами по искрящемуся тоненькому ковру снега, из-под которого торчали осенние листья, палки, мусор и черные комья земли; присел на корточки, похлопал себя по карманам — сигарет не было, а значит я — мудак в квадрате. Послышался визг тормозов и меня окликнул чей-то голос, приятный, женский:
— Эй! Тебя подвезти?
Я обернулся. На меня из открытого салона приличной, но не слишком дорогой машины смотрело приятное женское лицо с падающими на него светлыми волосами. Дверь машины она держала призывно открытой.
— До города? — крикнул я, подымаясь на ноги.
— До города! — ответила она, и я пошел к автомобилю...
В салоне был приятный запах. Не знаю, чем он так мне понравился, но я испытал истинное удовольствие, вдохнув его полной грудью. Он навеял мне какие-то воспоминания из прошлого, словно когда-то у меня тоже была машина, и мне нравилось копаться в ней, вдыхать запах горючего и старой одежды, в которую был облачен за таким занятием. Я снял перчатки и убрал их в карман.
— Куда тебе надо? — спросила она. — Я еду в центр. Куришь? — она протянула мне пачку сигарет и я, воспользовавшись случаем взял одну.
— Значит, и я туда же. — Я закурил и кожей почувствовал приятное тепло от ощущений табака. Значит, я все-таки курю. — Давно не курил, — объяснил я женщине, которая посмотрела на меня с нескрываемым любопытством. — Забыл уже, когда последний раз держал в руках сигарету...
Я не лгал.
— Как тебя зовут? Меня — Амин.
Я задумался, представляя возможные варианты ответа. Врать, почему-то, не хотелось, а рассказывать правду было по крайней мере глупо.
— Биологический объект «человек», — сказал я довольно уверенно, посчитав это объяснение самым подходящим.
— Как, как? — засмеялась она. — «Человек»? Мне тебя прямо так и называть?
— Можешь придумать другое имя, — просто согласился я. — Это будет даже интересно. Мне еще не придумывали имен.
Теперь настала ее очередь задуматься. Женщина вела машину на редкость аккуратно и быстро, создавая у меня впечатление, что она не первый год за рулем. Так мы доехали почти до самого центра. Вот уже показались вблизи огни городских вывесок — красочные, яркие надписи, которыми были увешаны все улицы. Мимо нас проносились другие автомобили, мы сами обгоняли многих водителей, а она все молчала.
Наконец моя попутчица притормозила у какого-то дворика и сказала:
— Приехали. Мне сюда, а тебе, очевидно, дальше. Извини, не могу больше ничем помочь.
Я открыл дверь и стал выбираться на улицу.
— Эй! — окликнула меня Амин. — Держи! — она бросила мне свою почти полную пачку сигарет и зажигалку, — А что насчет имени, то ты похож на моего знакомого, а посему, я запомню тебя под именем Кристоф. Прощай!
Амин закрыла дверь и поехала внутрь двора, оставив меня в полном недоумении, которое, впрочем, быстро прошло. Кристоф, значит... Неплохо.
— Итак, куда идти? — спросил я сам себя. Огляделся по сторонам. Кажется, сейчас мне должно было немного повезти. Все же я не новичок, а значит, кое-где и кое-что меня ждет. Впереди красовалась остановка общественного транспорта. Туда я и направился. На ней никого не оказалось, зато на лавочке лежал забытый кем-то плеер. В нем был диск. О себе я все же позаботился. Решил, наверное, что если все сразу будет с собой, то это станет совсем уж не интересным. Я понял — меня ждут знаки, по которым я и найду того, к кому явился.
— Посмотрим, что это за музыка. — Я одел на голову пластиковую дугу наушников, которые сами по себе были маленькими и удобно сидели в ушах. Включил плеер и направился прочь, сунув руки в перчатки. Меня ждет город и кто-то еще...

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Время.
Я шатался по скользким улицам города до самого вечера. Нашел еще и небольшую сумку, что одевалась через плечо, и вкупе с остальным моим костюмом производила впечатление иностранного гостя. Хотя, именно им я, кажется, и являлся.
Интересно, все же, кто я такой и зачем делаю то, что делаю?
А что я делаю?
Под вечер начался снегопад. Снег был мокрым, напоенным водой; еще в воздухе он слипался в большие хлопья и падал на землю тяжелыми комочками, которые тут же прилипали к чему не попадя, закрывая хоть какой-то обзор. Я совсем промок и замерз. Меня с ног до головы занесло снегом — не спасли ни куртка, ни ботинки, ни все остальное.
В сумке, кстати, обнаружилось немного местной валюты, пачка сигарет, спички и карта города. Зачем она мне, если я все равно не знаю, куда надо идти? Хреновый из меня спасатель...
Несколько раз со мной заговаривали: то спрашивали дорогу, то пытались познакомиться, а то — и ограбить. Не на того напали! Уж чему я научился, так это давать сдачи. Особенно тем, кто этого недополучил в детстве. А я дополучил? Вот интересно.... Но, судя по тому, что я остался с вещами и почти без синяков — да.
Я честно пытался найти того, к кому пришел. Обошел весь центр и даже заглянул на окраины города, пытаясь исполнить задание поскорее — странно, но очень хотелось найти Амин. Предлог у меня был — ее зажигалка (сигареты кончились до того, как я подобрал сумку). Но никто не появлялся на моем пути, люди словно и не видели меня, натыкались, запинались и злобно ругались вслед. А я шел, курил, даже что-то ел. Иногда. Один раз. Рассматривал витрины придорожных магазинов, заглядывал сквозь стекла в рестораны и простые жилые дома. И чем дольше я находился в этом месте, чем больше видел, тем сильнее ощущал себя ребенком, который не спешит отыскать потерявших его родителей, рассматривая окружающий его мир широко открытыми глазами, медленно переводя взгляд с одного предмета на другой. Я вдыхал спертый воздух, задыхался и смотрел....
Один раз, когда мне пришлось остановиться у прилавка с какой-то едой, чтобы хоть чем-то заполнить пространственную дыру внутри, ко мне обратился человек. Старик с отросшими седыми волосами, неброско и плохо одетый. В руках он держал сумку с пустыми стеклянными бутылками.
— Молодой человек, сигареты не найдется? — пытливо посмотрел он на меня, словно знал, что найдется.
— Конечно, возьмите. — Я протянул ему сигарету и спички. Он прикурил, отдал мне коробок, выдохнул едкий дым и сказал:
— Ты хороший парень. Сигаретой старика угостил....
— Вообще-то, нет. Я редко кого-то угощаю сигаретами. Вы — исключение. Но я говорю вам это вовсе не для того, чтобы у вас возникло чувство обязанности или стыда. Мой поступок был вполне бескорыстным. Хотя, вы не знаете, каков я на самом деле, — возразил я, — может, я убийца, или еще кто. Может, люблю издеваться над женщинами и детьми. Откуда вам знать. Нельзя судить людей по внешности — они слишком одинаковы...
— Ты прав. — Легко согласился старик. — Но все же, спасибо. Желаю удачи.
Он ушел, что-то бормоча себе под нос про умного парня и неправильные решения молодости. Я не слушал. Я уже ел нечто, лишь издалека напоминавшее еду.... Потом снова были улицы: узкие и широкие, длинные и короткие, чистые и вонючие...
Время текло сквозь пальцы, струилось прочь, не оставляя мне никакой надежды на выполнение поручения. Но я должен был найти! Должен был узнать и вынести решение за долю секунды, пока не приблизился к тому человеку, к которому пришел. Узнать его и, поравнявшись с ним, произнести только одну короткую фразу, на основании принятого мною суждения о нем.
Это мое право и моя власть. Так уж повелось, не знаю, правда, когда и почему, но повелось.
А время текло, тая снежинками на лице. Время стремительно относило меня все дальше и дальше от благополучного исхода. А что потом? Что будет, если я не найду? Не помню. Или не знаю. Или такого просто не было раньше? Не могу сказать точно.
Итак, спустился вечер. Я зашел в маленький продуктовый магазин почти там же, где утром расстался с Амин. Просто так, ничего не желая приобрести. Я грелся, стряхивая превращающийся от тепла в воду снег на пол. Ежился, втягивая шею в плечи и скрываясь оттого в поднятом воротнике куртки..
Время....
Как мало мне его отпущено! А хотелось бы больше? Зачем? Чтобы встретиться с Амин? Зачем оно мне? А уж ей-то, тем более... По коже прошелся холодок, будто я и впрямь услышал проходящее мимо меня время, его тяжелую поступь...
— Кристоф! — окликнул меня чей-то знакомый голос. Я обернулся и увидел Амин, стоявшую в дверях магазина. Она подошла ко мне, скидывая на ходу большой капюшон короткой куртки, что отдавалась шуршащим звуком при каждом движении женщины.
— Поверить не могу! — воскликнула она, улыбаясь. — Я высадила тебя без денег, без вещей и даже без зажигалки, а теперь ты стоишь передо мной с плеером, сумкой и рассматриваешь витрину дорогих вин.... Ты нашел своих знакомых здесь?
— У меня нет знакомых. — Честно ответил я. Но она, кажется, восприняла эту фразу, как то, что у меня нет их именно здесь. Я не стал с нею спорить...
— Где ты был? И что тут делаешь?
Я ответил не сразу. Лгать опять не захотелось.
— Я.... гулял. Гулял по городу, а сюда зашел просто погреться. У витрины с вином остановился случайно... Черт, вообще я искал тебя, чтобы вернуть тебе зажигалку, — неожиданно для самого себя сказал я, — вот, держи. — Я протянул ей фиолетовый прямоугольничекпластмассы , который Амин щедро подарила мне утром. В моем кармане, приятно отягощая его, лежала родная «Zippo». Женщина склонила голову набок, и я только сейчас обратил внимание на ее внешность: неровные, словно стриженные ступенями, светлые волосы природного оттенка, чуть волнистые, словно она только что распустила косички, заплетенные накануне, падали чуть ниже плеч; темные зеленые глаза, умные и, бесспорно, проницательные; изящна фигура с легкими следами сидячей работы, ухоженные ногти и руки; приятное, симпатичное лицо с легкими морщинками...
— Интересный ты человек, Кристоф. — Произнесла она задумчиво. — Зажигалку оставь себе. Это мой подарок. Не расскажешь? — она заглянула мне в глаза. Я не знал, как поступить. Отшатнуться от нее или нет. А, может, оттолкнуть ее? Или просто уйти и продолжить поиски?
— Может быть... — Едва шевеля губами и не сводя с Амин взгляда, произнес я. — А ты? Ты расскажешь? Почему ты такая?
Нет, что-то было не так! Я чувствовал это кожей... Приятный холодок пробежал вдоль тела и замер где-то ниже живота. Происходит нечто совсем уж странное.... Только вот, что? Слишком мало времени, слишком много любопытства в ее глазах, слишком не хочется врать...
— Пойдем ко мне, а не то, не ровен час, совсем замерзнешь! — будто перевела тему Амин, тронув меня за руку. Я резко поднял на нее глаза. Взгляд получился исподлобья и женщина чуть шарахнулась в сторону, но быстро взяла себя в руки и вновь поманила к выходу. Ничего не оставалось — раз уж начал все портить, так, будь добр, доведи хоть это дело ко конца.
Мы вышли под снег, Амин не стала одевать капюшон — наверное, ее дом был близко. И липкие снежинки мгновенно покрыли ее волосы, создав на них тонкую блестящую сеточку серебра, искрящуюся в желтоватом свете загоревшихся фонарей.
«Может, она и есть та, к кому я пришел? — подумал я, глядя на нее со спины. — Хотя мне так почему-то не кажется...»

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Пространство.
Квартира была маленькая, но уютная. На полочках вдоль стен стояли различные ненужности, вроде статуэток, фигурок и прочего хлама. Кое-где виднелись следы пыли, но немного. Пол был покрыт паркетом, который то и дело скрипел под ногами.
Амин провела меня на кухню, предварительно заставив снять мокрые вещи и ботинки, которые тут же переместились на батареи в ванной. Затем она поставила чайник и спросила, не хочу ли я есть. Я хотел, и Амин принялась что-то готовить. Мне было все равно, что она сделает — я просто хотел есть...
Время текло неспешно и медленно, но все же уходило прочь. Я думал о том, что делаю здесь и почему не ухожу. Задание висело на мне, словно исполинский камень на шее, тянуло вниз и сдавливало грудь.
— О чем задумался, Кристоф? — спросила она меня, поставив на стол тарелку с горячей едой. — Расскажи.
— Я думаю о том, что не успеваю выполнить поручение, данное мне, потому что никак не могу найти того, к кому пришел. — Ответил я, поглощая предложенный ужин и запивая его крепким чаем. Все было очень вкусно и совсем не похоже на то, что я ел сегодня днем. Наверное, все-таки дом — это нечто большее, чем просто жилище.
— И кого ты ищешь? — снова спросила Амин.
— Не знаю, но чувствую, что времени осталось совсем мало.
— А кто тебе это поручил?
— Я сам... наверное... — Растерянно произнес я.
Женщина замолчала, словно обдумывая мои слова.
— У меня тоже так бывает, — сказала она после долгой паузы, глядя в пол. — Задам себе цель, а потом мучаюсь над ее выполнением. Все пытаюсь найти выход и чем больше я делаю, тем сильнее ощущаю себя в ловушке... собственных идей...
— Из любой ловушки можно выбраться, — невозмутимо отозвался я, отодвинув пустую посуду. — Стоит просто открыть дверь и выйти наружу, не оглядываясь назад и не думая, что повлечет за собой твой поступок.
— Да? — с каким-то вызовом сказала она. — А как тогда выбраться из ловушки лет? Когда ты чувствуешь, что твоя молодость безвозвратно ушла, а ты ничего так и не добилась в жизни? Осталась у разбитого корыта, потому что всегда откладывала все дела на следующий день, а после обнаружила, что у тебя больше нет сил и нет возможности все изменить. Скажи, Кристоф, как убежать от времени?
Это был удар ниже пояса. Именно сейчас я сидел и думал о том, как от него убежать. Даже пытался ей это объяснить, но, кажется, безрезультатно...
Хорошо, Кристоф, или как там меня еще зовут, давай подумаем, что можно предложить бегущему по спирали человеку, который изо всех сил пытается сделать эту спираль прямой. Давай подумаем, ведь всегда есть выход, хотя бы один, но есть....
А какого черта?
Тебе ли думать о времени, если у тебя самого его осталось — одна ночь, в течение которой ты должен отыскать, оценить, осудить...
Суд...
Это не общепринятое понятие рассмотрения дела и вынесения приговора, это просто эквивалентное название моих действий, переведенное на данный, конкретный язык. И если оно приобрело здесь негативный смысл, или просто означилось совсем иным действие, то что могу сделать я?
Если бы меня спросили о том, что я делаю, я бы ответил, что сужу. Но каковы мои действия на самом деле — это вряд ли можно понять.
— Человек — это его решения и поступки. Никак иначе. Сколько бы ты не пыталась скрыть саму себя ото всех, рано или поздно, но ты станешь самой собой. Это закон. — Ответил я Амин.
— Тогда каков ты? По твоим поступкам я могла бы сказать, что ты можешь быть вором, убийцей, сумасшедшим. Ты говоришь, что у тебя здесь никого нет, но, в тоже время, появляешься передо мной с новыми вещами, не известно, откуда взявшимися у тебя. — Холодно произнесла женщина. — Но я не хочу никого судить. Ты не сделал мне ничего плохого, а раз так, то и я не стану судить тебя. Это было бы подло и низко: осуждать незнакомого человека, совершенно не зная ни его, ни мотивации его, пусть даже отвратительных, поступков. Я не хочу быть подлецом....
Я резко поднял на нее глаза и Амин вновь дернулась, словно от удара. Наверно, я испугал ее таким жестом. Но мне это прощается, ведь, оказалось, что я — подлец.
Как странно... Всю жизнь, нынешнюю жизнь я считал, что помогая людям. Шел на задания, преодолевая побои, смерть, грязь... Прокладывая себе дорогу всем, что только у меня было, даже самим собой... а в один прекрасный день узнал, что все мои поползновения — ни что иное, как подлость и отврат. И кто я теперь?
А кем был?
Кем был, тот и есть. Подлец, несущийся в пространстве вне времени, изредка делающий остановки на дороге, пытаясь оправдать свои действия справедливостью и добротой.
Вот и вся жизнь. Рухнувшие намерения, искореженные желания, смятая надежда.
Я — подлец, но я — судья...
— Амин, а ты хотела бы стать судьей? — выдавил я из себя.
— В смысле? — не поняла женщина.
— В прямом, — я встал из-за стола, прошелся по кухне, вздохнул и начал рассказывать женщине то, что еще знал. — Я не знаю, кто я есть и откуда пришел. Каждый раз, когда я растворяюсь в лучах искусственного света, когда сливаюсь с фотонами, понимаю и осознаю все. Но рождаясь с первыми лучами настоящего солнца, забываю обо всем. Истинный свет не принимает меня, отталкивает, и все, чего я достоин — это желтые уродины фонарей.
Я являюсь для того, чтобы помочь.. Но, кажется, и этот постулат стал для меня ложным. У меня есть сутки до смерти и бесконечность до рождения...
Я — Судья... Я — подлец...
Время катилось все быстрее и быстрее, а я рассказывал Амин о том, кто я есть. Насколько это вообще было возможно. Мой голос был спокойным, я курил, плавно задымляя кухню и прилегающую жилплощадь. Женщина изредка поднимала на меня испуганные зеленые глаза, что-то спрашивала.
Через какое-то время я заметил, что ее взгляд изменился: из робкого, испуганного и слегка ненавидящего он превратился в заинтересованный, полный энтузиазма и любопытства.
Ночь оплывала и таяла, оставляя после себя тонкие узоры набегающего рассвета. Снег перестал падать и укрывать землю блестящим ковром льда; на улицах появились довольно приличные сугробы, по которым еще не ступала нога прохожего. Мир ждал солнца, а я боялся его появления.
Вскоре я понял, что мне пора уходить.
Я прошел в прихожую, оделся в свои вещи и присел на одно колено, чтобы зашнуровать высокие ботинки. Амин подошла и посмотрела на меня сверху вниз.
— Мне пора. — Сказал я, затягивая шнурки.
— Что теперь с тобой будет? — спросила она.
— Не знаю, но я почти понял, зачем пришел. Ночь еще не кончилась...
Я встал, расправил плечи и, подхватив свою сумку, случайно взглянул в висящее на стене зеркало, которого не успел заметить вчера.
Оттуда на меня посмотрел человек лет сорока с небольшим. Со светлыми синими глазами и слегка растрепанными русыми волосами. Его лицо было каким-то вымученным и усталым, будто всю предыдущую ночь он занимался тяжелым физическим трудом. Вообще он выглядел довольно привлекательно: высок, хорошо сложен, без тени сомнения и страха в глазах, только легкая дымка удивления, схожая с эмоциями ребенка, которому наконец-то рассказали во всех подробностях процесс деторождения, о коем он имел весьма расплывчатые, хотя и приличные сведения.
Глаза были странными, но все же вполне обычными. Человеческими.
— Кажется, тебе пора, Кристоф, или как там тебя... — Сказал я сам себе, посмотрев в отражение.
— Что ты сказал? — переспросила Амин, не разобрав моих слов.
— Ничего. Просто у меня есть ужасная привычка — я разговариваю сам с собой.
Я не стал прощаться или говорить что-то еще, просто вышел на заснеженную улицу, где на белом покрывале еще лежали косые лучи придорожных фонарей. Я не знаю, зачем рассказал Амин про себя и про свои поступки, не знаю, зачем ушел так быстро, если все равно уже не успею никого отыскать, я не знаю, почему мне вдруг стало столь легко и спокойно...
Я не смог осудить того, к кому пришел. Зато вынес приговор себе. Я решил, что я — есть подлец. А это тоже суд. Мое право...
А может, именно себя я и пришел судить в этот холодный сумрачный город?
...Дорогу обратно я нашел быстро. Пошел пешком, хотя и знал, что могу воспользоваться общественным транспортом. Я проходил мимо погасших, и еще не сумевших ожить, ярких витрин, мимо ранних прохожих, неведомо, куда спешивших в такой час. Я шел мимо света ночных магазинов, баров, кафе, клубов, домов...
Вот и вся жизнь. Мне очень наглядно и легко объяснили, кто я есть на самом деле. Как странно! Почему я сам не понял этого? Может, просто не хотел? А может, не мог. И как легко я согласился со всеми доводами, решив, что они верны...
Я никогда раньше не судил себя. Но вот оно — моя работа и моя жизнь, редкие, хрупкие иллюзии существования, когда я вновь и вновь обнаруживаю себя где-либо — вот оно... Слово, сказанное не в том месте и не в то время. Теперь это достигло и меня самого...
Кто я есть?
Кем был?
И стану ли кем-нибудь еще?
Я остановился на возвышенности, взирая на бескрайнее море огней внизу. Там раскинулся город, город, в котором нет и не было того, за кем я явился, потому... потому, что это был я сам. Моя последняя жизнь, мое право на собственный суд...
Как я ошибался! Кто же я после того, как осудил человека, которого знал лучше, чем кто бы то ни было? Осмелился высказать мнение по чужим выводам о самом себе... Какие уж мне теперь (да и вообще) незнакомые люди! Изучить? Нет уж, спасибо. Это не изучается. Выяснить ситуацию? Благодарю покорно! Выяснил — мало не показалось. Осудить? Да я себя не могу отстоять — какие уж тут чужие люди....
Люди...
Биологический объект «человек»...
Да, наверное, так оно и есть....
Я снял сумку, подошел к лавочке на остановке, где еще сутки назад рассматривал самого себя и поднял с нее длинный матерчатый плащ — последний знак и последние осколки рухнувшей надежды на то, что я мог оказаться не правым. Он здесь, я здесь, а значит, все правильно. Сбросив куртку, я одел плащ. Он был холодным и непривычно чужим. Затем достал из помятой от быстрой ходьбы пачки последнюю сигарету и закурил.
— Последняя сигарета, осужденный! — приказным тоном сказал я сам себе и невольно засмеялся. А потом мне вспомнилось о том, что у меня есть кое-что очень важное и ценное — музыка.
Я включил плеер и стал просто стоять, слушая музыку и жадно докуривая сигарету. Она дотлела до фильтра, тогда я вышел на самую высокую точку, расправил руки и закрыл глаза.
— У меня есть одна очень дурная привычка — я разговариваю сам с собой, — прошептал я, слегка склонив голову и улыбнувшись. — Мне надоело искать правду. Поэтому я рассказываю себе прошлое и будущее. Я устал ото лжи и потому просто хочу слушать музыку, растворяясь в ее чарующих звуках.
Я знаю, что там внизу раскинулось бескрайнее море огней, в которых я растворяюсь, поднимаясь все выше и выше, сливаясь с каждым фотоном искусственного света придорожных фонарей, убегающих прочь, к другим улицам.
Я слышу запах льда под ногами, которых будто уже и не чувствую, я плыву под музыку, я исчезаю в тишине редких автомобилей, стремительно уносящихся прочь.
Вот оно! Вот! Осталось немного...
Я почти понял.
Я почти узнал...
Я почти....
— Кристоф! — резкий звук заставил меня открыть глаза и камнем упасть вниз. Из разбитой губы тут же потекла струйка горячей крови, сломанные ребра врезались во внутренности, заставив выплюнуть кровавый сгусток, и бессильно опуститься на землю, уткнувшись в нее лицом.
— Кристоф! — голос повторился уже совсем рядом, и я усилием воли приподнялся на локте, чтобы посмотреть на того, кто меня звал. Это оказалась Амин. Она была взволнованной и слегка не в себе. Расстегнутая куртка висела одних плечах, шарфа и шапки не было вовсе. Она подбежала ко мне, схватила за плечи, от чего я почувствовал сильнейший толчок болевой волны и на мгновение зажмурился.
— Ты пришла за мной? — зачем-то спросил я.
— Я пришла, чтобы стать судьей...
В первые секунды я просто онемел.
— Я решила, что если меня судили всю мою жизнь, то и я могу... Ты рассказывал, что я могла бы..
— Дура, — отхаркнув кровь, сказал я, посмотрев на женщину мутнеющими глазами. — Я рассказал тебе правду, потому что поверил тебе. Поверил в то, что судьи — подлецы. И верил в это до сих пор, пока ты не появилась. Я вовсе не желал тебе того, о чем ты сейчас просишь. Я только хотел сказать, что ты была права, но сейчас я изменил свое мнение....
— Но как же... — Она отшатнулась от меня, и я упал лицом на дорогу, не удержав равновесие. — Я думала...
Кажется, она еще что-то говорила, плакала, кричала... А я смеялся, давясь собственной кровью, собственной глупостью и собственным ощущением неудачи. Словно проиграл все, не набрав только одного очка. Всего одного.
Я почти узнал.
Я почти успел.
Я почти ушел...
В глаза ударил свет и крик Амин, которая звала меня по имени. Я, пошатываясь, сел на колени, поднял глаза и ослеп от света...
Чертов грузовик!
«Из нее получился бы неплохой судья и отличный палач. Я — доказательство...»
Звуки становились все дальше и дальше, мне было все легче и легче, а свет был все ярче и ярче...
— Кто я такой? Теперь... — Прошептал я самому себе, глотая вязкое время. — Кажется, я знаю. Может, я и подлец, а, может, и судья. Но это — мое право...
Право быть человеком, право на ошибки и право на ответственность за них. Это мое право раствориться в свете фонарей, превратиться в волну звука, в поток фотонов, в грязный лед, который крошится под колесами грузовика.
Я — судья, но я не палач. Я оставляю за человеком право на исправление его ошибок, теперь я это понял, я понял, зачем приходил к людям. Но этого никогда не понимали они. До этого дня, до того момента, пока одна женщина не поняла и, тем самым, отняла у меня бесконечную жизнь, жизнь в одних сутках, сутках до смерти.
ЭМИНА.
20. 11. 2004.

@музыка: gregorian

@настроение: настольгическое.

@темы: Творчество. Рассказы.