Голос в вашей голове.
читать дальшеОчередное заседание парламента началось со скучного выступления монотонно бубнящего канцлера Шинаки, освещающего в сотый раз один и тот же вопрос перераспределения тающих ресурсов. Вопрос касался уже не столько возможностей высосать из планеты остатки топлива, металлов или иных полезных вещей, сколько дележа и введения строгого рациона потребления запасов со склада правительства.
Некогда огромный и величественный зал с куполообразным потолком, поддерживаемым несколькими десятками тонких резных колонн, ныне превратился в серое и убогое помещение, освещенное всего лишь несколькими десятками ламп по углам, вместо заливающего все вокруг яркого света в прошлые времена. Небольшой садик с фонтаном при зале давно засох и истлел, а скульптурная композиция самого фонтана потрескалась и частично осыпалась в бассейн. Шикарные проекционные экраны толщиной в пару миллиметров покрылись трещинами, или вовсе были разбиты, валяясь похрустывающими осколками под ногами. Великолепные панно на стенах треснули и раскрошились на пол цветным крошевом, витражи и стекла в стрельчатых окнах покрылись толстым слоем пыли, а некоторые и вовсе были разбиты, еще при первом штурме недовольными горожанами несколько лет назад.
Тогда еще никто не знал, что разовая акция протеста, так удачно спеленутая силами правопорядка с последующими карательными операциями в рабочих кварталах, будет стоить правительству нескольких десятков лет жизни. Призрачных, но весьма возможных, если бы уцелели хоть несколько складов провизии, медикаментов и материалов. Но взбешенная толпа не забыла расстрельных команд. Не забыла бескомпромиссного решения отгородиться от народа высокой силовой стеной. Как не забыла она и местоположения складов, схронов и бункеров, приготовленных на самый черный изо всех дней.
Пять точек на одном континенте превратились в пыль через месяц после кровавого митинга под стенами парламента. Террористы, как подозревали потом, не без помощи какого-то очень умного командира достали карты, коды допуска, приказы и способы подобраться поближе к пусковым шахтам нейтронных ракет. По странному стечению обстоятельств парламент остался сидеть на резервном складе оборудования для экспедиционных капсул, в которых рассылал прочь от планеты всех неугодных.
Канцлер Шинаки закончил говорить и молча покинул трибуну. Остальные так же молча разошлись по своим кабинетам, давно ставшим им жилыми помещениями.
— Ты считаешь это нормальным, Франк?
Голос ворвавшейся в кабинет председателя Урсулы буквально звенел от ярости и напряжения. Худая, высокая, с умными серыми глазами Урсула производила впечатление древней воительницы, способной повести за собой толпы. Потому и негласно считалась темной лошадкой, с таким же негласным, но всем понятным запретом на карьерный рост.
— Ты наложил вето на предложение Шинаки, Франк! — Урсула хлопнула ладонью по потрескавшейся от времени столешнице. — Ты реально думаешь, что он был не прав? — в ее глазах блеснули молнии, а губы начали мелко подрагивать от плохо скрываемого гнева. Даже на вечно бледных впалых щеках женщины выступил небольшой румянец.
— Смотрела последний запуск? — спокойно спросил председатель, безучастно глядя в небольшой экранчик перед собой. Старый, оплывший мужчина с длинными седыми волосами, неряшливо болтающимися по плечам, он с каменным, даже каким-то отрешенным выражением на лице сидел в своем кресле, сложив руки на коленях, уставившись выцветшими глазами в монитор, транслирующий запись пуска в беззвучном режиме.
— В нашем крыле барахлит передатчик на крыше, — с изрядной порцией яда в голосе ответила женщина. — Черт, Франк! — она не сдержала крика, еще раз ударив ладонью по столу. — Да посмотри же ты на меня, отвлекись от своих идиотских программок по визору! Ты понимаешь, что если мы не введем жесткий режим экономии, мы все передохнем от голода и от смрада, растворенного в воздухе! Два континента из трех уже считаются непригодными для жизни. Половина оставшегося, на котором мы и сидим, стала местным зоопарком вечно грызущихся за кусок хлеба и глоток воздуха оборванцев! Ты посмотри только, во что превратился парламент, наше здание, зал заседаний. Как ты можешь сейчас говорить мне о каких-то запусках капсул!
Урсула до боли прикусила губу, чтобы не расплакаться от злости и бессилия прямо тут. Франк, еще совсем недавно молодой и привлекательный мужчина, с которым у нее завязался бурный и многообещающий роман, ударными темпами превратился в безучастного старика с гривой седых немытых волос. Мышцы обвисли толстыми жгутами, кожа побледнела от отсутствия солнечного света, яркие зеленые глаза выцвели почти до белизны, а такая невозможная седина покрыла голову почти за одну ночь. За ту самую ночь, когда все узнали о ликвидации складов и запасников правительства.
Сейчас Урсуле казалось, что Франк умер еще тогда, а бездушное тело, продолжающее никчемное существование, лишь безмозглая оболочка, деланно восседающая в потертом кресле правительства.
— Что ты от меня хочешь, Урсула? — устало спросил он, так и не повернувшись к женщине.
Урсула быстро подошла к нему, обняла за плечи, уткнулась лицом в пропахшую потом сорочку и быстро, словно в горячечном бреду, заговорила:
— Франк, я прошу тебя, пожалуйста, согласись с предложением канцлера. Это наш единственный шанс попытаться дотянуть до первых сигналов от новых колоний или от второй экспедиции к дальним пределам. Если ты не позволишь Шинаки ввести военное положение, мы все умрем, ты понимаешь?
Он даже не шелохнулся. Только губы, бескровные, бледные, старческие губы сложились в подобие кривой улыбки.
— Зачем? — обронил он. — Зачем продлевать агонию? Мы все знаем, что никаких сигналов не будет. Нет больше никакой экспедиции к дальним пределам. Ни первой, ни второй. И капсулы, что мы запускаем… Неужели ты думаешь, что хоть одна из них действительно упадет на пригодную для жизни планету? Урсула, очнись! Радиус возможного пояса жизни вокруг нашей планеты давно исследован. В нем нет ничего, и наша якобы благородная цель поисков нового дома на самом деле даже никогда не давала шансов его найти. Пределы прочности капсул, их размеры, запас топлива и кислорода даже не задумывались, как шанс протянуть достаточно долго для попадания на пригодную для жизни планету.
Женщина быстро отстранилась от председателя, в ужасе закрыв рот рукой, чтобы не закричать. В глазах Урсулы плескалось отчаяние, ужас и животный страх.
— Ты лжешь… — хрипло обронила она. — Ты лжешь! Программа Стерса…
Франк резко поднялся, схватил Урсулу за худые плечи и хорошенько встряхнул, приводя в чувство.
— Какая, к черту, программа Стерса, дура? Да эти сраные капсулы даже не снабжены достаточной защитой от жесткого рентгеновского излучения! — заорал он, бешено вращая глазами. Рот Франка искривился в оскале, на нижней губе повисла ниточка слюны. Еще немного и он бы точно ударил бывшую любовницу. От всей души, наотмаш, по лицу. Жестко и отрезвляюще. Но Франк только опустил плечи, отступив от женщины и оставив ее стоять в полном потрясении, все еще не в силах осознать услышанное.
— Но зачем тогда? — тихо вымолвила она.
— Да потому что нам нечего жрать! Мы дохнем от голода, химических испарений открывшихся могильников, от штаммов мутировавших вирусов и колоний бактерий! Мы хотели избавить планету от преступников, начать новый виток покорения космоса, отправить туда тех, кто занимает место на этом шарике льда и камня. И что мы получили? Сначала в ничто полетели каторжники, убийцы и воры. Потом старики, инвалиды и больные подростки. Затем мы стали запихивать в капсулы всех несогласных, включая простых рабочих. Сейчас у нас просто нет мастеров, ученых, рабочих и фермеров, чтобы продолжать бороться за жизнь, потому мы и вынуждены делить между собой оставшиеся крохи еды, воды и воздуха. У нас нет стариков, чтобы научить молодых своему ремеслу. У нас даже нет больше тех самых молодых, так как мы сами отправили прочь почти все население репродуктивного возраста. А тех, кого не отправили, отравила атмосфера, забрала очередная вспышка болезни или новый военный митинг на окраинах. Мы — это все, что у нас есть. И новых нас уже не будет.
Он рухнул в кресло, достал из ящика стола початую бутылку коньяка и налил полный стакан. Затем Франк залпом осушил его, отставив стакан подальше и вытирая губы рукавом нестиранной сорочки. Урсула так и стояла, опустив плечи и глядя в пол отсутствующим взглядом.
— Сегодня казнили Гебенса Раута, — хрипло сказал Франк. — Того самого инженера, который когда-то помогал в разработке капсул для запуска в космос. Думаешь, толпа грязных оборванцев проститнам это? Думаешь, она уже через несколько часов не будет стоять под стенами, волнами напирая на силовое поле? Или ты думаешь, что если я выйду и скажу им про рационы даже для правительства, покажу им, что и нам живется не лучше, они одумаются и уйдут?
— Я думаю, — с неожиданной силой в голосе произнесла Урсула, — что не надо было создавать у людей ложное впечатление благополучия, когда вся наша братия дружно обосралась в собственных креслах. Я думаю, — безжалостно продолжила она, — что силовое поле давно надо было снять, показав людям, в каком виде существует здание парламента. Чтобы каждый из них зашел внутрь и увидел все это, — она махнула рукой куда-то за дверь кабинета, — увидел этот гадючник во всей красе. И тебя, засаленного, немытого и небритого председателя парламента, ей бы тоже стоило увидеть. А не лелеять внутри себя ложное чувство нашей общей зажратости за этим силовым саркофагом. Сколько ты не видел солнца, Франк? Три месяца, полгода? — она сощурила глаза, брезгливо глядя на мужчину. — Так выйди и посмотри на него, пока оно не выжгло тебе глаза. И на людей, вскормленных твоими, нашими лживыми сказками о контроле ситуации, на них тоже посмотри. Может, если полиция не будет бездумно летать к залу суда, а мы не станем сидеть за энергетической стеной, тогда на нас перестанут кидаться, как собаки.
— Дура ты, — тихо произнес Франк. — Толпе надо на ком-то сорваться и кого-то обвинить. И не каких-то там мнимых казнокрадов, богатеньких сынков нашей братии или аморфных политических деятелей. Им нужна кровь. Живая, теплая и красная. И сними я щит сразу, в этом здании уже давно бы жгли костры премитивные племена опустившихся нищих и больных уродов.
— А так этим всем приходится заниматься нам, — желчно перебила его Урсула. Внутри нее что-то треснуло, натянулось в начале, чтобы потом лопнуть и разлететься осколками по душе. Женщина отступила на пару шагов и уже оттуда произнесла:
— Ты должен согласиться с предложением канцлера Шинаки, Франк.
— Иначе что? — приподнял он бровь.
— Иначе мы все умрем очень быстро.
Она вышла за дверь, не желая продолжать бессмысленную беседу. Франк какое-то время сидел, досматривая запись запуска капсулы с Гебенсом Раутом, а потом, достав из того же ящика, где хранил коньяк, старый револьвер, приложил его к виску.
— Ты даже не представляешь, насколько быстро мы умрем, — сказал он и нажал на курок. Грохот, раскатившийся от выстрела, заставил Урсулу дернуться, как от удара. Она опрометью бросилась обратно, по дороге пытаясь вызвать подмогу с поста у входа в это крыло здания.
У двери председателя они оказались одновременно. Урсула, замершая на пороге, и четверо вооруженных охранников из личной гвардии председателя, следующих его прямому приказу держаться подальше от двери его кабинета. Самого тела Урсула не увидела, лишь частично забрызганный экран монитора, на котором до сих пор продолжалась беззвучная запись запуска капсулы. Крохотная серебристая точка как раз отправлялась в полет, преодолевая притяжение планеты, когда ее траектория пересеклась с медленно сползающей кровавой струйкой, словно перечеркивая ее на до и после.
— Он будет жить? — чуть склонившись над лежащим в прозрачной капсуле регенератора человеком, спросил высокий мужчина.
— На вашем месте, господин Стерс, вас должно было бы волновать, сможет ли он остаться в здравом уме, или будет до конца дней слюни пускать вперемешку с пузырями, — неочень вежливо отозвался старший медик, щелкая по пульту управления капсулой сильными пальцами. Анно Стерс довольно ухмыльнулся.
— Ну уж чего-чего, а ума ему не занимать. Впрочем, как и везучести. Он единственный, кто попался нам на пути обратно. Остальные либо уже сдохли от болезней, либо задохнулись, либо их размазало кометами и космическим мусором рядом с орбитой планеты-прородительницы. Просто нетерпится расспросить его о том, что сейчас творится дома, — мечтательно протянул Анно, постукивая пальцами по прозрачной крышке капсулы. Старший медтехник оторвался от созерцания каких-то цифр и строчек на экране голографа и пристально посмотрел на управляющего, сощурившись.
— Стерс, ты реально думаешь, что там еще есть, на что смотреть? — с ухмылкой спросил он, обращаясь к собеседнику, как к старому приятелю. — Со времени запуска нашей экспедиции прошло достаточно времени, чтобы про нас все просто забыли.
Анно досадливо отмахнулся от разговора, скривившись. Давая понять своему старому другу, что разговоры на эти гипотетические темы явно не его конек и утруждать медтехника своими фантазиями он больше не станет.
— Ты выяснил его имя, Пол? — деловито осведомился он, поглядывая на безвольно раскинувшегося в капсуле мужчину, подсвеченного яркими огоньками датчиков.
— Гебенс Раут, — сухо ответил техник, с интересом посматривая на Анно.
Стерс кивнул, вышел из медблока, тихо прося неведомые силы о том, чтобы двигатель корабля не выкинул очередное коленцо, и не отправил порядком потрепанную и заплатанную посудину в еще один временной виток еще на сотню лет в реальном времени. Возвращение домой и так порядком затянулось.
Некогда огромный и величественный зал с куполообразным потолком, поддерживаемым несколькими десятками тонких резных колонн, ныне превратился в серое и убогое помещение, освещенное всего лишь несколькими десятками ламп по углам, вместо заливающего все вокруг яркого света в прошлые времена. Небольшой садик с фонтаном при зале давно засох и истлел, а скульптурная композиция самого фонтана потрескалась и частично осыпалась в бассейн. Шикарные проекционные экраны толщиной в пару миллиметров покрылись трещинами, или вовсе были разбиты, валяясь похрустывающими осколками под ногами. Великолепные панно на стенах треснули и раскрошились на пол цветным крошевом, витражи и стекла в стрельчатых окнах покрылись толстым слоем пыли, а некоторые и вовсе были разбиты, еще при первом штурме недовольными горожанами несколько лет назад.
Тогда еще никто не знал, что разовая акция протеста, так удачно спеленутая силами правопорядка с последующими карательными операциями в рабочих кварталах, будет стоить правительству нескольких десятков лет жизни. Призрачных, но весьма возможных, если бы уцелели хоть несколько складов провизии, медикаментов и материалов. Но взбешенная толпа не забыла расстрельных команд. Не забыла бескомпромиссного решения отгородиться от народа высокой силовой стеной. Как не забыла она и местоположения складов, схронов и бункеров, приготовленных на самый черный изо всех дней.
Пять точек на одном континенте превратились в пыль через месяц после кровавого митинга под стенами парламента. Террористы, как подозревали потом, не без помощи какого-то очень умного командира достали карты, коды допуска, приказы и способы подобраться поближе к пусковым шахтам нейтронных ракет. По странному стечению обстоятельств парламент остался сидеть на резервном складе оборудования для экспедиционных капсул, в которых рассылал прочь от планеты всех неугодных.
Канцлер Шинаки закончил говорить и молча покинул трибуну. Остальные так же молча разошлись по своим кабинетам, давно ставшим им жилыми помещениями.
— Ты считаешь это нормальным, Франк?
Голос ворвавшейся в кабинет председателя Урсулы буквально звенел от ярости и напряжения. Худая, высокая, с умными серыми глазами Урсула производила впечатление древней воительницы, способной повести за собой толпы. Потому и негласно считалась темной лошадкой, с таким же негласным, но всем понятным запретом на карьерный рост.
— Ты наложил вето на предложение Шинаки, Франк! — Урсула хлопнула ладонью по потрескавшейся от времени столешнице. — Ты реально думаешь, что он был не прав? — в ее глазах блеснули молнии, а губы начали мелко подрагивать от плохо скрываемого гнева. Даже на вечно бледных впалых щеках женщины выступил небольшой румянец.
— Смотрела последний запуск? — спокойно спросил председатель, безучастно глядя в небольшой экранчик перед собой. Старый, оплывший мужчина с длинными седыми волосами, неряшливо болтающимися по плечам, он с каменным, даже каким-то отрешенным выражением на лице сидел в своем кресле, сложив руки на коленях, уставившись выцветшими глазами в монитор, транслирующий запись пуска в беззвучном режиме.
— В нашем крыле барахлит передатчик на крыше, — с изрядной порцией яда в голосе ответила женщина. — Черт, Франк! — она не сдержала крика, еще раз ударив ладонью по столу. — Да посмотри же ты на меня, отвлекись от своих идиотских программок по визору! Ты понимаешь, что если мы не введем жесткий режим экономии, мы все передохнем от голода и от смрада, растворенного в воздухе! Два континента из трех уже считаются непригодными для жизни. Половина оставшегося, на котором мы и сидим, стала местным зоопарком вечно грызущихся за кусок хлеба и глоток воздуха оборванцев! Ты посмотри только, во что превратился парламент, наше здание, зал заседаний. Как ты можешь сейчас говорить мне о каких-то запусках капсул!
Урсула до боли прикусила губу, чтобы не расплакаться от злости и бессилия прямо тут. Франк, еще совсем недавно молодой и привлекательный мужчина, с которым у нее завязался бурный и многообещающий роман, ударными темпами превратился в безучастного старика с гривой седых немытых волос. Мышцы обвисли толстыми жгутами, кожа побледнела от отсутствия солнечного света, яркие зеленые глаза выцвели почти до белизны, а такая невозможная седина покрыла голову почти за одну ночь. За ту самую ночь, когда все узнали о ликвидации складов и запасников правительства.
Сейчас Урсуле казалось, что Франк умер еще тогда, а бездушное тело, продолжающее никчемное существование, лишь безмозглая оболочка, деланно восседающая в потертом кресле правительства.
— Что ты от меня хочешь, Урсула? — устало спросил он, так и не повернувшись к женщине.
Урсула быстро подошла к нему, обняла за плечи, уткнулась лицом в пропахшую потом сорочку и быстро, словно в горячечном бреду, заговорила:
— Франк, я прошу тебя, пожалуйста, согласись с предложением канцлера. Это наш единственный шанс попытаться дотянуть до первых сигналов от новых колоний или от второй экспедиции к дальним пределам. Если ты не позволишь Шинаки ввести военное положение, мы все умрем, ты понимаешь?
Он даже не шелохнулся. Только губы, бескровные, бледные, старческие губы сложились в подобие кривой улыбки.
— Зачем? — обронил он. — Зачем продлевать агонию? Мы все знаем, что никаких сигналов не будет. Нет больше никакой экспедиции к дальним пределам. Ни первой, ни второй. И капсулы, что мы запускаем… Неужели ты думаешь, что хоть одна из них действительно упадет на пригодную для жизни планету? Урсула, очнись! Радиус возможного пояса жизни вокруг нашей планеты давно исследован. В нем нет ничего, и наша якобы благородная цель поисков нового дома на самом деле даже никогда не давала шансов его найти. Пределы прочности капсул, их размеры, запас топлива и кислорода даже не задумывались, как шанс протянуть достаточно долго для попадания на пригодную для жизни планету.
Женщина быстро отстранилась от председателя, в ужасе закрыв рот рукой, чтобы не закричать. В глазах Урсулы плескалось отчаяние, ужас и животный страх.
— Ты лжешь… — хрипло обронила она. — Ты лжешь! Программа Стерса…
Франк резко поднялся, схватил Урсулу за худые плечи и хорошенько встряхнул, приводя в чувство.
— Какая, к черту, программа Стерса, дура? Да эти сраные капсулы даже не снабжены достаточной защитой от жесткого рентгеновского излучения! — заорал он, бешено вращая глазами. Рот Франка искривился в оскале, на нижней губе повисла ниточка слюны. Еще немного и он бы точно ударил бывшую любовницу. От всей души, наотмаш, по лицу. Жестко и отрезвляюще. Но Франк только опустил плечи, отступив от женщины и оставив ее стоять в полном потрясении, все еще не в силах осознать услышанное.
— Но зачем тогда? — тихо вымолвила она.
— Да потому что нам нечего жрать! Мы дохнем от голода, химических испарений открывшихся могильников, от штаммов мутировавших вирусов и колоний бактерий! Мы хотели избавить планету от преступников, начать новый виток покорения космоса, отправить туда тех, кто занимает место на этом шарике льда и камня. И что мы получили? Сначала в ничто полетели каторжники, убийцы и воры. Потом старики, инвалиды и больные подростки. Затем мы стали запихивать в капсулы всех несогласных, включая простых рабочих. Сейчас у нас просто нет мастеров, ученых, рабочих и фермеров, чтобы продолжать бороться за жизнь, потому мы и вынуждены делить между собой оставшиеся крохи еды, воды и воздуха. У нас нет стариков, чтобы научить молодых своему ремеслу. У нас даже нет больше тех самых молодых, так как мы сами отправили прочь почти все население репродуктивного возраста. А тех, кого не отправили, отравила атмосфера, забрала очередная вспышка болезни или новый военный митинг на окраинах. Мы — это все, что у нас есть. И новых нас уже не будет.
Он рухнул в кресло, достал из ящика стола початую бутылку коньяка и налил полный стакан. Затем Франк залпом осушил его, отставив стакан подальше и вытирая губы рукавом нестиранной сорочки. Урсула так и стояла, опустив плечи и глядя в пол отсутствующим взглядом.
— Сегодня казнили Гебенса Раута, — хрипло сказал Франк. — Того самого инженера, который когда-то помогал в разработке капсул для запуска в космос. Думаешь, толпа грязных оборванцев проститнам это? Думаешь, она уже через несколько часов не будет стоять под стенами, волнами напирая на силовое поле? Или ты думаешь, что если я выйду и скажу им про рационы даже для правительства, покажу им, что и нам живется не лучше, они одумаются и уйдут?
— Я думаю, — с неожиданной силой в голосе произнесла Урсула, — что не надо было создавать у людей ложное впечатление благополучия, когда вся наша братия дружно обосралась в собственных креслах. Я думаю, — безжалостно продолжила она, — что силовое поле давно надо было снять, показав людям, в каком виде существует здание парламента. Чтобы каждый из них зашел внутрь и увидел все это, — она махнула рукой куда-то за дверь кабинета, — увидел этот гадючник во всей красе. И тебя, засаленного, немытого и небритого председателя парламента, ей бы тоже стоило увидеть. А не лелеять внутри себя ложное чувство нашей общей зажратости за этим силовым саркофагом. Сколько ты не видел солнца, Франк? Три месяца, полгода? — она сощурила глаза, брезгливо глядя на мужчину. — Так выйди и посмотри на него, пока оно не выжгло тебе глаза. И на людей, вскормленных твоими, нашими лживыми сказками о контроле ситуации, на них тоже посмотри. Может, если полиция не будет бездумно летать к залу суда, а мы не станем сидеть за энергетической стеной, тогда на нас перестанут кидаться, как собаки.
— Дура ты, — тихо произнес Франк. — Толпе надо на ком-то сорваться и кого-то обвинить. И не каких-то там мнимых казнокрадов, богатеньких сынков нашей братии или аморфных политических деятелей. Им нужна кровь. Живая, теплая и красная. И сними я щит сразу, в этом здании уже давно бы жгли костры премитивные племена опустившихся нищих и больных уродов.
— А так этим всем приходится заниматься нам, — желчно перебила его Урсула. Внутри нее что-то треснуло, натянулось в начале, чтобы потом лопнуть и разлететься осколками по душе. Женщина отступила на пару шагов и уже оттуда произнесла:
— Ты должен согласиться с предложением канцлера Шинаки, Франк.
— Иначе что? — приподнял он бровь.
— Иначе мы все умрем очень быстро.
Она вышла за дверь, не желая продолжать бессмысленную беседу. Франк какое-то время сидел, досматривая запись запуска капсулы с Гебенсом Раутом, а потом, достав из того же ящика, где хранил коньяк, старый револьвер, приложил его к виску.
— Ты даже не представляешь, насколько быстро мы умрем, — сказал он и нажал на курок. Грохот, раскатившийся от выстрела, заставил Урсулу дернуться, как от удара. Она опрометью бросилась обратно, по дороге пытаясь вызвать подмогу с поста у входа в это крыло здания.
У двери председателя они оказались одновременно. Урсула, замершая на пороге, и четверо вооруженных охранников из личной гвардии председателя, следующих его прямому приказу держаться подальше от двери его кабинета. Самого тела Урсула не увидела, лишь частично забрызганный экран монитора, на котором до сих пор продолжалась беззвучная запись запуска капсулы. Крохотная серебристая точка как раз отправлялась в полет, преодолевая притяжение планеты, когда ее траектория пересеклась с медленно сползающей кровавой струйкой, словно перечеркивая ее на до и после.
— Он будет жить? — чуть склонившись над лежащим в прозрачной капсуле регенератора человеком, спросил высокий мужчина.
— На вашем месте, господин Стерс, вас должно было бы волновать, сможет ли он остаться в здравом уме, или будет до конца дней слюни пускать вперемешку с пузырями, — неочень вежливо отозвался старший медик, щелкая по пульту управления капсулой сильными пальцами. Анно Стерс довольно ухмыльнулся.
— Ну уж чего-чего, а ума ему не занимать. Впрочем, как и везучести. Он единственный, кто попался нам на пути обратно. Остальные либо уже сдохли от болезней, либо задохнулись, либо их размазало кометами и космическим мусором рядом с орбитой планеты-прородительницы. Просто нетерпится расспросить его о том, что сейчас творится дома, — мечтательно протянул Анно, постукивая пальцами по прозрачной крышке капсулы. Старший медтехник оторвался от созерцания каких-то цифр и строчек на экране голографа и пристально посмотрел на управляющего, сощурившись.
— Стерс, ты реально думаешь, что там еще есть, на что смотреть? — с ухмылкой спросил он, обращаясь к собеседнику, как к старому приятелю. — Со времени запуска нашей экспедиции прошло достаточно времени, чтобы про нас все просто забыли.
Анно досадливо отмахнулся от разговора, скривившись. Давая понять своему старому другу, что разговоры на эти гипотетические темы явно не его конек и утруждать медтехника своими фантазиями он больше не станет.
— Ты выяснил его имя, Пол? — деловито осведомился он, поглядывая на безвольно раскинувшегося в капсуле мужчину, подсвеченного яркими огоньками датчиков.
— Гебенс Раут, — сухо ответил техник, с интересом посматривая на Анно.
Стерс кивнул, вышел из медблока, тихо прося неведомые силы о том, чтобы двигатель корабля не выкинул очередное коленцо, и не отправил порядком потрепанную и заплатанную посудину в еще один временной виток еще на сотню лет в реальном времени. Возвращение домой и так порядком затянулось.