Голос в вашей голове.
Doctor_2Они вошли молча, слаженно и организованно, словно выполняли отработанную десятки раз схему поведения в подобных случаях. По застывшим лицам вошедших не было понятно ничего, но в глазах некоторых отражались настоящая боль и смятение.
— Наш командир… — откашлявшись, сказал тот, кто был главным в группе, указывая на сверток из обгоревшей ткани, по которой расползались бурые пятна крови. — Док, сделай все, что можно, — тихо сказал старший, — очень прошу. Он не виноват, нас накрыли… — он осекся, отошел к дальней стене и замер с каменным выражением лица.
Гриффин кивком указал остальным на стол в другом углу комнаты.
— Туда его, сами вон отсюда, — деловым тоном приказал он военным.
— Но… — попытался возмутиться один из вошедших. Его товарищи мигом выволокли молодого и неопытного служаку, шикнув на него так, что Гриффин тут же вспомнил шипастых гадюк из восточного сектора.
— Так, что тут у нас…
Гриффин натянул на руки длинные перчатки толщиной в пару микрон, которые почти не ощущались на коже, и осторожно попытался развернуть сплавленный сверток с обгоревшим человеком внутри. Ребята из Корпуса постарались максимально бережно доставить своего командира до Дока, но по дороге неплохо растрясли его, так и не найдя носилок. Или же следуя принципу скрытности. Провезти в магнитобиле кровавый сверток, при наличии должного допуска, все же проще, чем обеспечивать полную транспортировку в должных условиях.
Раненый выглядел жутковато даже на взгляд доктора Гриффина. Прикипевшие к коже куски тяжелой брони матово поблескивали закопченными гранями сталепластика, волдыри и красные пятна крови из прорванных волдырей перемежались с вкраплениями остатков бронекостюма и поддетыми кусками нательного комбинезона под ней. Кое-где ткань лопнула и разошлась, а кое-где точно так же приварилась к кускам защитных пластин намертво.
— Люблю эту ткань, — флегматично протянул Гриффин, пододвигая столик с инструментами и запуская диагност автолекаря над телом пациента, — она ни при каких условиях не приваривается к коже. Это уже хлеб, а если ты еще и в сознание придешь, то булка моя будет с маслом…
Гриффин начал быстро и аккуратно отделять куски пластинчатой брони от тела пострадавшего. В тех местах, где она приваривалась жесткими краями к коже, Док проходился специальным раствором и безжалостно иссекал детали костюма вместе с лоскутами эпидермиса и дермы. Несколько минут работы убедили врача в том, что наибольшие повреждения пациент получил на лице, руках и ногах, общая площадь ожогов и вплавлений балансировала на той самой неудобной грани, когда совершенно непонятно, останется ли человек в живых, или отдаст концы от ожогового шока и интоксикации организма.
Самым сложным для работы стало отделять одежду с задней поверхности тела. Оставив это занятие, Гриффин, как сумел, обработал имеющиеся раны спереди, распылил над пострадавшим септическую пленку, которую и снял через полминуты вместе с крошечными частичками грязи, копоти и отмерших участков кожи.
Теперь командир отряда Корпуса выглядел немного получше, хотя внешний вид стал, мягко говоря, непривлекательным.
— А здесь у нас что? — сощурился Гриффин, придвигая поближе аппарат диагноста и расправляя щиток над брюшной полостью лежащего без сознания военного. — Удар тупым предметом, ушиб селезенки с разрывами, повреждение левой почки… — бормотал он себе под нос, пока его руки выполняли необходимые движения в процессе диагностики. — Да тебя, друг, толкнули ракетой в огонь, что ли? Вот тебе и дружба-служба. Кто тебя запихал в печку, ну-ка, скажи мне…
Изначально травму скрывали остатки защитного костюма и множественные ожоги, вспухающие волдырями с желтоватой жидкостью на теле.
Через несколько минут, обработав самые страшные ожоги регенерирующим раствором, Гриффин быстро проверил дверь, приложил ладонь к скрытому сканеру и активировал силовое поле в операционной.
Теперь он мог работать спокойно, пользуясь теми средствами, которые действительно могли помочь настолько сложному в спасении жизни пациенту.
Над раненым разлилось голубоватое стазис-поле, которое пропускало к телу почти чистый кислород с небольшой примесью озона, но погружало плоть в локальный временной карман. У Дока было не больше двух минут, чтобы заняться ранами и ожогами на задней поверхности тела незнакомого военного.
Легкие, почти неуловимые манипуляции пальцами над сенсорами приборов, и тело поднялось вверх, перевернулось в гравиполе и предстало перед Гриффином в удобной для работы позе, подставив задницу и спину.
— Вот это да… — почти восхищенно произнес Док, увидев поражения тела. Спина командира была иссечена осколками, следами от плазменных зарядов и порезами неизвестного генеза, что навело Дока на мысль о том, что этот человек довольно долгое время прикрывал кого-то собой, за что потом получил в благодарность хороший пинок обратно в огненную геенну.
— Отличная благодарность, надо запомнить, — сдвинув брови, произнес Гриффин, приступая к работе. Время в стазисе ограничивалось парой минут, но рециркулятор временных потоков каждый раз мог сбрасывать счетчик до нуля, начиная отсчет заново. Рециркуляция касалась исключительно стазис-поля, не затрагивая проведенную работу над материалом.
И если бы хоть кто-то за дверью донес на Гриффина и его особые приборы, Дока не спас бы никакой особый статус чудо-лекаря этого замшелого городишки.
Гриффин вышел к ожидающим его людям через час. Все вскочили с мест, где сидели в ожидании, и выстроились, будто на плацу, перед хмурым усталым врачом, покручивающим в длинных тонких пальцах сигарету. Временно исполняющий обязанности командира, высокий плечистый парень, что заговорил с Гриффином, доставив своего командира сюда, шагнул вперед и щелкнул зажигалкой, предлагая прикурить. Гриффин отрешенно уставился на огонек, затем молча кивнул и, взяв в зубы сигарету, прикурил, глубоко затянувшись табаком, словно желая надышаться им до отказа.
Парень смотрел на Дока с затаенной надеждой и страхом. Гриффин отрицательно покачал головой, не говоря ни слова. Парень понял его и медленно кивнул, смиряясь с потерей.
— Он что-то говорил? — подал голос тот самый паренек, что пытался возражать в приемной Гриффина по поводу их присутствия при операции.
Док пристально и долго смотрел в лицо парня, стараясь отыскать в нем хотя бы намек на что-то свое, мучавшее врача все это время. Затем он пожал плечами и хриплым голосом произнес:
— Обычный бред умирающего.
Лица собравшихся солдат нахмурились. Было ясно — еще слово в том же тоне и их прорвет на выплеск скопившегося напряжения, с которым выйдет и боль утраты.
— Я не бог, — примирительно сказал Гриффин, пожав плечами, — по крайней мере, сегодня.
— Мы можем забрать тело сейчас? — снова спросил первый солдат. Док отрицательно покачал головой.
— Я не успел его подготовить. Не потащите же вы его обратно в лоскутах брезента.
По лицам стоящих перед ним людей прокатилась судорога воспоминаний, исказив черты.
— Я зайду завтра, как полагается, официально, — сказал командир отряда, взглянув на Гриффина ледяными синими глазами, — меня зовут капрал Мак Лиф, я прибуду с кортежем для транспортировки тела. Все, ребята, здесь нам делать нечего, — повернувшись к своим, теперь уже, людям, отчеканил он, выходя прочь через неприметную дверь в дальнем конце плохо освещенного коридора.
Гриффин неспешно докурил сигарету, бросил окурок в урну, и исчез за дверью.
В голове еще отдавались гулким эхом слова умирающего командира пехотинцев Корпуса:
— Они сверху, на нас, мы не ожидали… потом тяжелое вооружение… мы же разведка, я один в броне, задание плевое, каждый день патрулировали зону… небо в огне, все небо горит, сверху падает огонь, ты сам стал огнем…
Гриффин прошел до стола, на котором оперировал майора Вандершанца, старшего уполномоченного второго разведовательно-патрульного отряда пехоты в зоне конфликта с местными повстанцами. После окончания операции, когда Гриффин уже понял, что ему не вытянуть майора, он вколол ему лошадиную дозу наркотического обезболивающего, вложив в привычную формулу несколько компонентов от себя, что придало сонному раствору действие стимулирующего коктейля.
Почему-то Гриффину показалось неправильным позволить майору отойти в лучший мир молча. Док подумал, что этому человеку хотелось бы напоследок сказать пару слов.
И майор заговорил, начав с того, что назвал свое имя и звание.
— Не было, ничего не было, просто пустота… а затем гул, нарастающий, рвущий барабанные перепонки, сводящий с ума. Я понял, понял, чего они хотят, но надо было прикрыть своих. Я один в броне, задание плевое, но с неба падал огонь, падал огонь… и он, самый молодой, он шел последним, упал, не поднялся бы в сплошной стене огня…
Голос майора Вандершанца становился тише и тише, автолекарь тонко запищал, сигнализируя о критическом состоянии подопечного.
— Я его поднял, вытолкнул из зоны огня, сам не успел, накрыл высадившийся десант. Меня видно, меня всем приборам в этой банке было видно. Пусть на меня смотрят, ребята же совсем голые…
Гриффин отключил звуковой сигнал автолекаря, сел рядом и сложил руки на коленях. За свою долгую практику он слышал и слушал слишком много, чтобы уклоняться от роли священника, перед которым исповедовались умирающие.
Теперь, после рассказа майора, Доку стало ясно, откуда у него сеченые и рваные раны спины и задней поверхности бедер.
— Я же вперед ушел, сам ушел, в броне был… остальные позади держались, рассредоточились, они все в легких банках, куда им вперед. Учебный корпус, мать его в душу, дали на обкатку, а тут вот так вышло…
Гриффин слушал майора всего несколько минут, но они показались ему целой жизнью. Он уже тогда знал, что не скажет об этом ни единому человеку, стоявшему за его дверью и ожидающему окончательного вердикта Дока.
Как не скажет о противном сигнале автолекаря, прорезавшего тишину, когда сердце майора остановилось, не скажет о том, чье имя он назвал, когда говорил о предателе, оставившем его в огне, и не скажет о том, как Вандершанц вернулся из мертвых, едва уловимым сигналом оповестив Дока о наличие пульса и дыхания после почти шести минут смерти по показаниям приборов.
Когда Гриффин вернулся в операционную и взглянул в обгоревшее лицо майора, он явственно увидел улыбку на растрескавшихся губах Вандершанца.
Теперь дело оставалось за малым — смастерить правдоподобную куклу для завтрашнего гостя Мак Лифа…
— Наш командир… — откашлявшись, сказал тот, кто был главным в группе, указывая на сверток из обгоревшей ткани, по которой расползались бурые пятна крови. — Док, сделай все, что можно, — тихо сказал старший, — очень прошу. Он не виноват, нас накрыли… — он осекся, отошел к дальней стене и замер с каменным выражением лица.
Гриффин кивком указал остальным на стол в другом углу комнаты.
— Туда его, сами вон отсюда, — деловым тоном приказал он военным.
— Но… — попытался возмутиться один из вошедших. Его товарищи мигом выволокли молодого и неопытного служаку, шикнув на него так, что Гриффин тут же вспомнил шипастых гадюк из восточного сектора.
— Так, что тут у нас…
Гриффин натянул на руки длинные перчатки толщиной в пару микрон, которые почти не ощущались на коже, и осторожно попытался развернуть сплавленный сверток с обгоревшим человеком внутри. Ребята из Корпуса постарались максимально бережно доставить своего командира до Дока, но по дороге неплохо растрясли его, так и не найдя носилок. Или же следуя принципу скрытности. Провезти в магнитобиле кровавый сверток, при наличии должного допуска, все же проще, чем обеспечивать полную транспортировку в должных условиях.
Раненый выглядел жутковато даже на взгляд доктора Гриффина. Прикипевшие к коже куски тяжелой брони матово поблескивали закопченными гранями сталепластика, волдыри и красные пятна крови из прорванных волдырей перемежались с вкраплениями остатков бронекостюма и поддетыми кусками нательного комбинезона под ней. Кое-где ткань лопнула и разошлась, а кое-где точно так же приварилась к кускам защитных пластин намертво.
— Люблю эту ткань, — флегматично протянул Гриффин, пододвигая столик с инструментами и запуская диагност автолекаря над телом пациента, — она ни при каких условиях не приваривается к коже. Это уже хлеб, а если ты еще и в сознание придешь, то булка моя будет с маслом…
Гриффин начал быстро и аккуратно отделять куски пластинчатой брони от тела пострадавшего. В тех местах, где она приваривалась жесткими краями к коже, Док проходился специальным раствором и безжалостно иссекал детали костюма вместе с лоскутами эпидермиса и дермы. Несколько минут работы убедили врача в том, что наибольшие повреждения пациент получил на лице, руках и ногах, общая площадь ожогов и вплавлений балансировала на той самой неудобной грани, когда совершенно непонятно, останется ли человек в живых, или отдаст концы от ожогового шока и интоксикации организма.
Самым сложным для работы стало отделять одежду с задней поверхности тела. Оставив это занятие, Гриффин, как сумел, обработал имеющиеся раны спереди, распылил над пострадавшим септическую пленку, которую и снял через полминуты вместе с крошечными частичками грязи, копоти и отмерших участков кожи.
Теперь командир отряда Корпуса выглядел немного получше, хотя внешний вид стал, мягко говоря, непривлекательным.
— А здесь у нас что? — сощурился Гриффин, придвигая поближе аппарат диагноста и расправляя щиток над брюшной полостью лежащего без сознания военного. — Удар тупым предметом, ушиб селезенки с разрывами, повреждение левой почки… — бормотал он себе под нос, пока его руки выполняли необходимые движения в процессе диагностики. — Да тебя, друг, толкнули ракетой в огонь, что ли? Вот тебе и дружба-служба. Кто тебя запихал в печку, ну-ка, скажи мне…
Изначально травму скрывали остатки защитного костюма и множественные ожоги, вспухающие волдырями с желтоватой жидкостью на теле.
Через несколько минут, обработав самые страшные ожоги регенерирующим раствором, Гриффин быстро проверил дверь, приложил ладонь к скрытому сканеру и активировал силовое поле в операционной.
Теперь он мог работать спокойно, пользуясь теми средствами, которые действительно могли помочь настолько сложному в спасении жизни пациенту.
Над раненым разлилось голубоватое стазис-поле, которое пропускало к телу почти чистый кислород с небольшой примесью озона, но погружало плоть в локальный временной карман. У Дока было не больше двух минут, чтобы заняться ранами и ожогами на задней поверхности тела незнакомого военного.
Легкие, почти неуловимые манипуляции пальцами над сенсорами приборов, и тело поднялось вверх, перевернулось в гравиполе и предстало перед Гриффином в удобной для работы позе, подставив задницу и спину.
— Вот это да… — почти восхищенно произнес Док, увидев поражения тела. Спина командира была иссечена осколками, следами от плазменных зарядов и порезами неизвестного генеза, что навело Дока на мысль о том, что этот человек довольно долгое время прикрывал кого-то собой, за что потом получил в благодарность хороший пинок обратно в огненную геенну.
— Отличная благодарность, надо запомнить, — сдвинув брови, произнес Гриффин, приступая к работе. Время в стазисе ограничивалось парой минут, но рециркулятор временных потоков каждый раз мог сбрасывать счетчик до нуля, начиная отсчет заново. Рециркуляция касалась исключительно стазис-поля, не затрагивая проведенную работу над материалом.
И если бы хоть кто-то за дверью донес на Гриффина и его особые приборы, Дока не спас бы никакой особый статус чудо-лекаря этого замшелого городишки.
Гриффин вышел к ожидающим его людям через час. Все вскочили с мест, где сидели в ожидании, и выстроились, будто на плацу, перед хмурым усталым врачом, покручивающим в длинных тонких пальцах сигарету. Временно исполняющий обязанности командира, высокий плечистый парень, что заговорил с Гриффином, доставив своего командира сюда, шагнул вперед и щелкнул зажигалкой, предлагая прикурить. Гриффин отрешенно уставился на огонек, затем молча кивнул и, взяв в зубы сигарету, прикурил, глубоко затянувшись табаком, словно желая надышаться им до отказа.
Парень смотрел на Дока с затаенной надеждой и страхом. Гриффин отрицательно покачал головой, не говоря ни слова. Парень понял его и медленно кивнул, смиряясь с потерей.
— Он что-то говорил? — подал голос тот самый паренек, что пытался возражать в приемной Гриффина по поводу их присутствия при операции.
Док пристально и долго смотрел в лицо парня, стараясь отыскать в нем хотя бы намек на что-то свое, мучавшее врача все это время. Затем он пожал плечами и хриплым голосом произнес:
— Обычный бред умирающего.
Лица собравшихся солдат нахмурились. Было ясно — еще слово в том же тоне и их прорвет на выплеск скопившегося напряжения, с которым выйдет и боль утраты.
— Я не бог, — примирительно сказал Гриффин, пожав плечами, — по крайней мере, сегодня.
— Мы можем забрать тело сейчас? — снова спросил первый солдат. Док отрицательно покачал головой.
— Я не успел его подготовить. Не потащите же вы его обратно в лоскутах брезента.
По лицам стоящих перед ним людей прокатилась судорога воспоминаний, исказив черты.
— Я зайду завтра, как полагается, официально, — сказал командир отряда, взглянув на Гриффина ледяными синими глазами, — меня зовут капрал Мак Лиф, я прибуду с кортежем для транспортировки тела. Все, ребята, здесь нам делать нечего, — повернувшись к своим, теперь уже, людям, отчеканил он, выходя прочь через неприметную дверь в дальнем конце плохо освещенного коридора.
Гриффин неспешно докурил сигарету, бросил окурок в урну, и исчез за дверью.
В голове еще отдавались гулким эхом слова умирающего командира пехотинцев Корпуса:
— Они сверху, на нас, мы не ожидали… потом тяжелое вооружение… мы же разведка, я один в броне, задание плевое, каждый день патрулировали зону… небо в огне, все небо горит, сверху падает огонь, ты сам стал огнем…
Гриффин прошел до стола, на котором оперировал майора Вандершанца, старшего уполномоченного второго разведовательно-патрульного отряда пехоты в зоне конфликта с местными повстанцами. После окончания операции, когда Гриффин уже понял, что ему не вытянуть майора, он вколол ему лошадиную дозу наркотического обезболивающего, вложив в привычную формулу несколько компонентов от себя, что придало сонному раствору действие стимулирующего коктейля.
Почему-то Гриффину показалось неправильным позволить майору отойти в лучший мир молча. Док подумал, что этому человеку хотелось бы напоследок сказать пару слов.
И майор заговорил, начав с того, что назвал свое имя и звание.
— Не было, ничего не было, просто пустота… а затем гул, нарастающий, рвущий барабанные перепонки, сводящий с ума. Я понял, понял, чего они хотят, но надо было прикрыть своих. Я один в броне, задание плевое, но с неба падал огонь, падал огонь… и он, самый молодой, он шел последним, упал, не поднялся бы в сплошной стене огня…
Голос майора Вандершанца становился тише и тише, автолекарь тонко запищал, сигнализируя о критическом состоянии подопечного.
— Я его поднял, вытолкнул из зоны огня, сам не успел, накрыл высадившийся десант. Меня видно, меня всем приборам в этой банке было видно. Пусть на меня смотрят, ребята же совсем голые…
Гриффин отключил звуковой сигнал автолекаря, сел рядом и сложил руки на коленях. За свою долгую практику он слышал и слушал слишком много, чтобы уклоняться от роли священника, перед которым исповедовались умирающие.
Теперь, после рассказа майора, Доку стало ясно, откуда у него сеченые и рваные раны спины и задней поверхности бедер.
— Я же вперед ушел, сам ушел, в броне был… остальные позади держались, рассредоточились, они все в легких банках, куда им вперед. Учебный корпус, мать его в душу, дали на обкатку, а тут вот так вышло…
Гриффин слушал майора всего несколько минут, но они показались ему целой жизнью. Он уже тогда знал, что не скажет об этом ни единому человеку, стоявшему за его дверью и ожидающему окончательного вердикта Дока.
Как не скажет о противном сигнале автолекаря, прорезавшего тишину, когда сердце майора остановилось, не скажет о том, чье имя он назвал, когда говорил о предателе, оставившем его в огне, и не скажет о том, как Вандершанц вернулся из мертвых, едва уловимым сигналом оповестив Дока о наличие пульса и дыхания после почти шести минут смерти по показаниям приборов.
Когда Гриффин вернулся в операционную и взглянул в обгоревшее лицо майора, он явственно увидел улыбку на растрескавшихся губах Вандершанца.
Теперь дело оставалось за малым — смастерить правдоподобную куклу для завтрашнего гостя Мак Лифа…
@темы: Творчество. Рассказы., Я и мои создания, Dr.Нах
-
-
10.12.2014 в 15:57-
-
10.12.2014 в 15:57