Голос в вашей голове.
читать дальшеКофр — живой объект с развитым сознанием и работой префрантальной коры головного мозга, превышающим давление над собой миндалины и продолговатого мозга в критических ситуациях или стрессах. Используется Периметром последние двадцать два года, с момента патентования Совельхейм подобных носителей чужого сознания.
Совельхейм — основанный на заре Периметра холдинг, в последствие взявший первенство в управлении и контролировании всех сфер жизни, от медицинской до управленческой. Имеет представительство и медфилиал на каждой обитаемой планете. В крупных центрах интересов Периметра могут располагаться до нескольких десятков зданий в одном городе.
Дозорные – стражи правопорядка первой линии, выполняющие всю грязную работу на местах и участвующие в передовых военных компаниях, как командующие заградотрядами из заключенных.
Одна из улиц рабочего поселка, ближе к центру заводского квартала, в двадцати милях от бара «Вырождение», два дня спустя после посещения Техниса.
В кривых оконцах покосившихся лачуг давно теплились слабые огонечки света. Разгоняющие мрак не больше, чем на расстояние вытянутой руки, они пробивались из грязных треснувших оконец размытыми бликами на улицу. Из окон слышались обрывки чужих голосов, падающие наружу, как резкие капли кислотного дождя.
— Чего, чего ты смотришь, придурок?! — доносился визгливый голос женщины из одного такого оконца. — Где деньги? Где получка? Опять по соседям побираться пойдем, да?!
В ответ послышалось сдавленное бормотание мужчины, явно не трезвого и плохо понимающего реальность. Пятно света кончилось, и темнота сглотнула ответ женщины, утонувший в звуках шкворчания жарящейся еды. Очередное, почему-то темное, оконце распространяло на всю округу ароматы прогорклого сала и чего-то белкового, с легким душком кислятины подгнивающего мяса. Кто-то невидимый с улицы перевернул свой ужин на сковороде, и по улице прокатился новый, более громкий звук шкворчания и трещащего на сковородке жира. Домико кончился так же неожиданно, как возник на улице. Вплотную примыкая к нежилому зданию, он держался за него одной стеной, наверняка, опасаясь рухнуть под тяжестью прожитых лет. Обветшалые стены ссыпали на прохожую улочку куски облицовки и обнажившегося под ней строительного раствора.
Но все же, эти улицы считались более благоустроенными, чем мусорные кучи окраины. Одинокий прохожий медленно брел по дороге, пропадая в темноте и проявляясь на редких участках световых пятен, как призрак, выныривающий из потустороннего пространства. Распахнутая куртка бренчала чем-то металлическим в дырявых карманах, а поношенные и явно видившие на своем веку более удачные времена ботинки отмеряли шаги неровно, то и дело спотыкаясь о препятствия. Прохожий остановился в тени, привалившись плечом к одной из стен домика рядом, и вслушался в ночную какофонию звуков, доносящихся из соседних окон.
Самые низкие из них буквально опирались рамами а дорогу, а за ними, в подвалах и полуподвалах точно так же, как и вокруг, готовили ужин, скандалили, неистово любили друг друга и слушали музыку, доносящуюся через дребезжащий динамик откуда-то сбоку.
Ветерок трепал редкие занавески на открытых окнах, выплескивающих наружу спертый душный воздух комнатенок и вбирающих обратно прохладу улицы с ее вечными вонючими примесями.
Где-то на верхнем этаже со скрипом отворилось окно, и вниз плеснуло нечистотами. В ответ стоящий мужчина тихо ругнулся, пытаясь оттереть от себя капли зловонной жидкости.
— Пошел нахер, хрен горбатый! — донесся в ответ грубый старческий голос. — Нехрен тут шпионить, мудак пришлый!
Окно со стуком захлопнулось, поставив жирную точку в намечавшемся споре о пространстве и взглядах на гигиену.
— Эх, вот так оно всегда, — пьяным голосом пробормотал прохожий, плюнув на попытки привести одежду в порядок. Отлепившись от обгаженной старческой рукой стены, он нетвердой походкой зашагал прочь, бесцельно посматривая по сторонам расфокусированным взглядом. Ночь казалась совсем не холодной, воздух был на удивление свежим и бодрящим, а будущее представлялосьне пугающим до усрачки, а спокойным и ожидаемым.
Он пошел дальше, насвистывая какую-то похабную мелодию, прилипшую на язык в последнем баре. Или это было не там? Ему не было особой разницы. Сунув руки в карманы давно выцветших и заплатанных штанов, он кривой походкой направлялся в темноту, из которой за ним уже следили несколько пар глаз.
В отсветах вспыхнувшего, и тут же угасшего, светильника в одном из окон блеснуло тонкое кривое лезвие, и темнота, цепко следящая за прохожим, сгустилась, отгораживая тех, кто притаился в ней.
— Гуляем, паря? — послышался тихий голос из пузыря мрака, когда прохожий поравнялся с ним, намереваясь обойти поворот в тупичок поблизости. — Чего поздно так? Со смены долго шел? — голос был ласковым, почти нежным. Его обладатель растягивал гласные, будто стандартный язык был ему не родной. Тени бесшумно выъхаркнули еще несколько человек, шуршащих камешками по дороге. Прохожий остановился, попытался осмотреться и широко улыбнулся. В глазах блеснула веселая злость, пальцы в кармане штанов нащупали рукоять потрепанного разрядника. Дырки в подкладке он не зашивал именно на такой случай.
— Чего надобно, парни? — прогнусавил незнакомец, явно стараясь выглядеть более пьяным, чем на самом деле. — Уцеркви вам уже не подают? Или ночная смена у завода не удалась?
Тени шатнулись, приближаясь и стягивая полукольцо.
— Не хами, — послышался первый голос. — Не за тех нас принял.
Прохожий только хмыкнул. Осведомиться у нескольких местных представителей банды, не работают ли они у завода шлюхами, было крайне самонадеянно. Видимо, заводила и главарь со странным акцентом в голосе подумывал так же, ибо именно его рука с тонким кривым лезвием неуловимо и быстро скользнула к ребрам мужчины. Тот отпрянул, испугавшись, взмахнул руками от испуга и повалился на дорогу. Остальные тут же попытались стянуть кольцо, чтобы скрыть упавшего от посторонних взглядов и посчитать его кости ботинками.
В ответ на попытку поступить с ним настолько невежливо, прохожий разрядил батарею в первых трех неудачников, выбив из них сдавленные стоны и проклятия. Главарь, оценив обстановку и поняв, что его жертва вовсе не была напугана, отшатнулся обратно во мрак, но тут случайному гуляке не повезло. Из окна прямо над его головой разлился яркий чистый свет, и чей-то голос в испуге вскрикнул. Лампа тут же погасла, рама хлопунула, затворяясь, но этого было достаточно. Резанув по глазам, свет ослепил мужчину, и он зажмурился, пытаясь вспомнить, в каких позах и где стояли остальные напавшие. Увы, алкоголь и наркотики ясности уму не придавали.
Серия быстрых жестоких ударов лишила его оружия и желания дальнейшего сопротивления. Он упал на дорогу снова, так толком и не сумев подняться, слыша, как в носу что-то хрустнуло. Глотка тут же наполнилась соленой кровью.
Его били уже несколько человек. Молча и сосредоточенно, быстро, резко, жестко. Успевая в самом начале закрывать голову руками, теперь несчастный подвыпивший работяга мог только пытаться поворачиваться к грабителям спиной, где было больше мяса и меньше дорогостоящих внутренних органов.
Перед глазами кружились картины темноты, спрессованные в кадры из чужого фильма. Свет в окнах начал гаснуть сразу же, как только банда пришла в движение. Кто-то из них на последок обматерил человека, пнув для верности в челюсть несчастному, а затем, повинуясь молчаливому приказу главаря, по карманам зашарили чужие руки.
— Нет нихрена, — с досады сплюнул главарь банды. — Чего тогда нарывался, придурок? — как-то даже сочувственно обратился он к лежащему на дороге мужчине. Тот не ответил. В голове у него шумело, в висках стучала кровь, и сейчас он был благодарен себе и признателен бармену из очередного заведения, сумевшему напоить его именно настолько, насколько он желал перед отбытием. Случись ему быть немного трезвее, и реакции тела уже не оставили бы этим придуркам выбора. Так он хотя бы начал с козырей, обозначив умение стрелять болезненными, но неопасными пародиями на пули, представлявшие собой компактные энергоразряды. Ноги и руки поболят и пройдут, а вот если бы он был трезв…
Вспоминать последний случай до боли в заднице не хотелось, однако, память на то и есть память, чтобы не спрашивать, чего мы там хотим от нее.
Темные мазки переходов подвала подгромоздким вычурным особняком резко вспыхнули белесыми пятнами лиц и их выражений. Цвета пропали, оставляя только черно-белую картину перед глазами. Испуганные взгляды своих и чужих, липкие лужи под ногами, стоны и хрипы раненых, жуткие звуки последних вдохов и выдохов поблизости. Свет и тень снова начали перемигиваться, разум начало заволакивать кровавой пеленой, а внутренний голос, пискнув в последний раз предупреждение, успокоился до лучших времен.
Он стоял посреди разгромленного хранилища, в которое так некстати подоспела охрана с верхних уровней, и смотрел на дело своих рук. Единственная лампа, качавшаяся под потолком, выхватывала куски целостной картины побоища. Чье-то тяжелое, хриплое, натужное дыхание отгораживало остальные звуки все больше и больше, заполняя собой разум и окружающее пространство.
Ему пришлось долго стоять без движения, уговаривая себя и вспоминая техники ментальной защиты, чтобы осознать: это его дыхание. Его голос, хрипящий проклятия самому себе. Его скулеж и скрипучие движения ног по осколкам чужой брони. Его всхлипы и истерические смешки. Психика не выдерживала содеянного, вымарывая из памяти целые минуты жизни. Но что такое минуты для информационника? Всего лишь пласты цифр и данные таблиц.
Он зажмурился, заскулив и зажав руками лицо, чтобы не видеть, что он натворил. А одинокая, качающаяся от удара пули по плафону, лампа все скрипела и высвечивала жуткие картины поступков неустойчивого морального урода вокруг…
С тех пор он обзавелся привычкой быть достаточно пьяным или под кайфом, чтобы тело не способно было ни на что подобное. Да и стремление сразу напасть после первого удара, вырубив побольше народу перед тем, как крышу сорвет, тоже, по-своему, спасала чьи-то жизни. Хотя…
На самом деле он делал все, чтобы не доводить до конфликта вообще. Отдать деньги и ценности? Легко. Зато вы останетесь живы. Отойти в сторону и не вмешиваться в грязные делишки? Запросто. Зато вы останетесь со своими руками и ногами, в здравом уме и при памяти. А не как тогда, на первых порах, когда он пытался стать вольным и одиноким расхитителем чужой информационной собственности. Оторванные пальцы и безумные взгляды попавшихся в те моменты под руку до сих пор будили его по ночам. Если он засыпал трезвым, конечно.
— Смотри, побрякушка какая-то, — с сомнением просипел кто-то над ухом, дернув с запястья неуклюжий глупый браслет с висюльками на нем. И память, снова перевернув все с ног на голову, подсунула другой сюжет.
— Давай, ты возьмешь вот это, а меня не тронешь?
Тонкий детский голосок выдернул из безумия так же жестоко, как можно было выдернуть из подключения, вырубив основной канал нейроимплантов. Дрожащая ручонка протянула запачканный чем-толипким браслетик, на котором висела только одна подвеска. Не то мелкая звездочка, не то какая-то фигурка. Большие грубые пальцы мужчины осторожно взяли в руку предложенный браслет. Ужас и паника, догнавшие его через минуты или даже часы, настигли информационника, едва его пальцы сомкнулись на браслете. Ребенок нерешительно убрал руку и выжидательно посмотрел на невероятно злого, огромного, выпачканного в крови и грязи взрослого. Тот отступил на шаг. Потом еще и еще, пока не удалился прочь, сжимая в кулаке подарок. Будто злой дух,задобренный подношением невинного ребенка, он двигался вон из этого места, на ходу перекраивая свое сознание, и твердо решив найти способ никогда не повторять этого ужаса, сотворенного его руками.
— Чего, ценная побрякушка? — в голосе главаря мелькнули нотки интереса. И в этот момент избитый мужчина вцепился второй рукой в запястье грабителя, с хрустом ломая его и выворачивая руку. У самого лица мелькнули, тихо звенькнув, висюльки на глупом браслете, за который можно было разве что выменять стакан дешевого пойла, да и то, только в хороший день. Убивать за такую откровенную лажу? Глупость. Но не ответить на причиненную обиду банда уже не могла. Тот, кто попытался лишить прохожего его украшения, с воем катался рядом, прижимая к груди сломанную конечность. Остальные шагнули вперед. Главарь ударил первым, вышибая из тела дух и последнюю решимость сопротивляться. Его нож, мелькнув в темноте кривой молнией, погрузился под ребра прохожего. Тот охнул и осел на землю.
В этот момент дикий вой сирены разорвал тишину. Разом вспыхнувший отовсюду яркий свет ослепил всех, застав людей в нелепых позах. Те попытались рыпнуться прочь, удирая, но получил и разряд парализатора в тело и осели на дорогу в глупых позах.
Над избитым человеком склонились высокие тени. Наглухо задрапированные в плотные костюмы из гибкой серебристо-черной ткани, они смотрели на умирающего своими лицами-масками, в зеркальных щитках которых отражалось грязное, помятое, давно не мытое лицо раненого человека, заросшего щетиной. Мужчина что-то натужно хрипел и сжимал в кулаке дешевую побрякушку.
— Эрих Рочестер? — нейтральным тоном осведомился один из подошедших. Человек в ответ согласно булькнул, изо рта выплеснулась кровь. Два человека в масках и костюмах с эмблемами стражей правопорядка Совельхейм переглянулись.
— Ваши органы будут конфискованы через сутки, — тем же тоном продолжил первый, — если вы не заплатите пошлину и не выплатите кредит. Вы знаете об этом?
Очередной бульк и новый сгусток крови стал ему ответом. Но на этот раз на губах умирающего появилась бледная тень улыбки. Пальцы на правой руке дернулись, складываясь в неприличный жест. Представители Совельхем снова переглянулись. За их спинами послышался чей-то тихий, но властный голос:
— Залатать, обеспечить безопасность. До медцентра не доставлять.
Два стража обернулись на голос, вытянувшись по струнке смирно. Сзади послышался довольный смешок.
— Посмотрим, чем он сможет нас удивить… — дернувшись в замирающем сознании, произнес этот же голос, что отдал приказ залатать Эриха. Вознегодовавший от этого, откровенно украденного у него выражения, Эрих хотел было послать добродетеля куда подальше, мотивировав это тем, что лучше он сдохнет на дороге, но со всей требухой, чем будет жить, как кролик в клетке, пока из него неделя за неделей достают органы. Но возражения утонули в кроваво-черном мареве тумана перед глазами.
Когда на улице все снова стихло, а оглушенных грабителей уже погрузили в небольшую летающую капсулу дозорных, жидкий, разбавленный страхом и лютым любопытством свет снова начал осторожно просачиваться из окон окрестных домов. Жители молча и тихо стекались поближе к месту разборок. Одни, опасливо выглядывая из дверей, уже спешили к кровавому пятну на дороге, желая поискать выпавшие ценности. Другие, осуждающе сдвинув брови и качая головой, поджимали губы, предвидя неприятности и разборки банд в будущем. Третьи просто жадно вбирали слухи и сплетни, которыми тут же обросло происшествие.
— Не местный, точно тебе говорю. Не местный он, — горячо шептал женский голос кому-то в темноту. — Свои все дома сидели, никто бы не вышел в такую темень. Брат и муж уже с третьей смены пришли, как раз ужинать садились, когда это началось…
На женщину кто-то зашикал, и она умолкла. Юркие и тощие детишки, покрутившись среди кровавых пятен у дороги, и так ничего и не отыскав, сунулись обратно к мамкам, запирая двери и окна покрепче.
Едва все снова втянулись в свои лачуги, под квадратик светлеющего на горизонте неба, между слипшимися в переулке домами, вышла невысокая тонкая тень. Укутанная в темные одежды, она неслышно скользнула к месту побоища, скребанула тонкой палочкой по пятнам крови и сунула пробу в портативный анализатор. Тот трижды пискнул, тихо и протяжно, и на нем мигнули красный и зеленый огоньки, которые тут же стали желтыми. Выбросив использованный анализатор-однодневку в ближайшую мусорную кучу, тень растворилась в сумерках рассвета.
Центр города, клиника Совельхейм, отделение для окредитованых и зарегистрированных доноров, сто миль к югу от бара «Вырождение».
Синюшное и распухшее лицо было первым, что он увидел, придя в себя. Сосед по палате, довольно молодой и рослый мужчина средних лет, таращился в стену над головой Эриха немигающим взглядом водянистых глаз. Приборы отсчитывали дозы нейролептиков и обезболивающих препаратов, попискивая точными сигналами дозировок в пространство, а лившийся с потолка мягкий теплый свет вымазывал помещение стерильными бликами. Даже запах здесь стоял такой чистый и отмеренный, что хотелось только сплюнуть под ноги, чтобы хоть как-то зародить тут жизнь.
—Хрррр… — хрипло простонал Эрих, пытаясь подняться на ноги. Его сосед безучастно продолжал таращиться в стену над его головой. Эрих мотнул обросшей грязными волосами башкой, соскальзывая с подушки и едва не выпадая из анатомической кровати. Сосед продолжал тупо таращиться в стену.
— Эй, брат, где это мы? — разлепив распухшие губы, вытолкнул слова Эрих. Мужчина рядом не отвечал. Плюнув на условности, Эрих попытался подняться, но тут же был пришпилен обратно ремнями-фиксаторами. Не успел он возмутиться такому поведению кровати, как двери разошлись, и в палату прошла высокая женщина в светло-сером медицинском костюме. Светлые волосы, выбившиеся прядями из-под аккуратной шапочки, оттеняли бледную кожу, делая вошедшую похожей на ходячую фарфоровую куклу. Даже ее движения, четкие и выверенные, напоминали, скорее, манекен, чем живого человека. Эрих пристально всматривался в лицо врача. Женщина подошла ближе, ткнула на руке в портативное устройство и подгрузило карту больного.
— Эрих Рочестер? — зачем-то уточнила она, и так зная ответ. Эрих нахально вытаращился на ее грудь, в красках представляя себе, как можно избавить врача от просторного костюма, все равно натянувшегося на верхней части ее туловища. — Рана была неглубокая, повреждений собственности Совельхейм не обнаружено. До истечения первого кредита вы должны оставаться при медцентре. Во благо вам и интересам Совельхем.
Она развернулась и пошла прочь, оставив крайне возмущенного таким раскладом мужчину.
— Эй! — окликнул он врача. — Эй! А как же свобода воли и передвижения? До истечения срока еще почти сутки!
Блондинка остановилась в дверях, посмотрела на Эриха и с сочувствием профессионала произнесла:
— Это для вашего же блага и во имя интересов Совельхем.
— А если я не хочу? — с вызовом осведомился Эрих. — Если я не согласен?
Врач покачала головой, дернула плечиком, и кивком указала на соседа по палате, бессмысленно смотрящего в одну точку. Эрих перевел на него взгляд, отвлекшись от лица женщины. Та скользнула за дверь и исчезла за нею.
Следующие полчаса Рочестер пытался выспросить у нового друга, что и как тут происходит. Он пытался петь охрипшим слабым голосом, пытался ворочаться, искренне сомневаясь в словах доктора о неглубоком ранении, пытался дотянуться и пнуть соседа по палате, но все было бесполезно. Погрузившись в невеселые мысли, Эрих пришел к выводу, что единственный класс опасности ранения, должный озвучиваться в этом месте, это повреждения собственности Совельхейм. А если требуха не задета, ранение серьезным не признавалось. Или если кровь хлестала не из тех органов, которые были отмечены, как заложенные под проценты холдингу. Эрих припоминал, с чего все началось вчера. Если остались еще сутки, он провел тут едва ли больше пары часов. Но при условии наличия в медцентрах холдинга передовых технологий, его это не удивляло. Выращивать ткани Совельхейм умел отлично. Иначе не плодились бы, как лишайники на стенах трущоб, его десантники и солдаты-наемники. Последние вообще представлялись смесью химии, биотехнологий и компьютерного моделирования, только отдаленно напоминая исходный материал человека.
Эрих закрыл глаза и попытался придумать какой-то выход из откровенно дерьмовой ситуации. Пару дней назад он совершенно не желал искать деньги и выплачивать заведомо нереальную сумму Совельхейм. А тут внезапно стало так откровенно погано на душе, так горько и противно от самого себя, что захотелось сломать себе шею, вырвать зубами куски плоти или вырезать на коже неприличный жест. Боль от разочарования в самом себе была настолько сильной, что Эрих тихо застонал, сжав зубы и кулаки. Его сосед по палате, продолжая все так же бессмысленно таращить глаза в одну точку, не реагировал на внешние раздражители, хотя даже терпимый, казалось, ко всему на свете Технис выходил из себя и вежливым матом просил Рочестера заткнуться, когда он пытался петь во весь свой голос. Голос у бывшего командира отряда был сильный, а вот слуха не было вообще. Однако, даже трели безголосого Эриха не пробудили в пациенте рядом чувство самосохранения. Черты лица не исказились гримасой отвращения, а пальцы не дернулись в тщетной судороге, пытаясь удавить источник мерзких звуков.
Через час в палату снова кто-то вошел. Ожидавший этого Эрих подобрался и глубоко вздохнул. Если пришло его время расставаться с частями себя, он попытается не учинять беспорядков.
Но гости подошли не к нему, а к его молчаливому коллеге по несчастью. Отбросив на пол тонкую простыню, они склонились над лежащим мужчиной, развернули рядом столик со стерильными приборами и принялись что-то проделывать с телом человека. Эрих вытянул шею и приподнялся на койке, насколько это позволяли фиксирующие ремни.
Увиденная им картина заставила его поморщиться от отвращения. Нижняя часть человека под одеялом отсутствовала полностью. Как и одна рука. Все, что оставалось, присоединялось к толстым трубкам питательных растворов, дожных поддерживать жизнь в трупе до тех пор, пока ненастанет черед последнего органа или тканей для Совельхейм.
— Глупые правила, Матильда, — очень тихо сказала одна из сестер, что-то вводя в кабели пациента. — Зачем было тратить время, препараты и средства на того, кто явно не продлит контракт и не выплатит даже часть долга, если лежит здесь без половины тела. Не лучше ли было сразу его разобрать?
— Иногда родня успевает заплатить и забрать то, что остается. А вообще, прекрати, это не наше дело, — шикнула на нее вторая. Эрих сглотнул. Губы женщин оставались неподвижными, и он только теперь осознал, что слышал не реальный диалог, а обрывки информационных полей в пространстве. Плохой, очень плохой знак для информационника. Потерять контроль над тем, что вливается и что выливается из твоей головы? Перестать видеть потоки, гики информации, престать их даже ощущать… что дальше? Отказ части мозга, психические нарушения? Впрочем, если учитывать последний приступ на дороге в заводском квартале, можно было пока успокоить совесть пережитым припадком по другой части.
Сестры закончили свои манипуляции, громко звякнув последним инструментом, упавшим в подставленный лоток на столике. Собрали свои вещи, набросили на человека его одеяло, укрыв того с головой, и вышли прочь. Через минуту в палату вошли широкоплечие угрюмые санитары, перевалили мертвое тело на парящие рядом с койкой носилки, и вынесли его вон, оставив Эриха наедине со своими мыслями. Рочестер еще раз припомнил увиденное и услышанное, и его обуяла паника. Если он поймал отголоски информационных полей, то как тогда объяснить диалог между женщинами? Не мысленно же они общались. Тогда пришлось бы признать, что эти сестры владеют такими навыками передачи информации, какие Рочестеру даже не снились. Единственным объяснением были галлюцинации. Особенно огорчало, что они принадлежали именно ему, Эриху. И это не добавляло оптимизма.
Почему-то жить захотелось сильнее, а собственная глупость ирешение кредитоваться в Совельхейм выводили из себя больше обычного. «Похоже на панику, брат, — отметил он про себя, — ты меня не удивил, но настроение испортил».
Когда двери палаты открылись в третий раз, Рочестер только устало прикрыл глаза рукой, сразу решив начать с представления, чтобы не терять времени на формальности:
— Да, я Эрих Рочестер, — произнес он. Голос прозвучал зло ирезко. Ему неответили. На голову положили нечто легкое, похожее на простыню, и паника внутри информационника, пусть и бывшего, прорвала плотину здравого смысла. Продолговатый мозг ящерицы, доставшийся в наследство по ступеням эволюции каждому человеку много миллиардов лет назад, твердил только две вещи: бей или беги. Бей, убивай, нападай. Или беги, прячься, спасайся. Дернувшись пару раз в своих ремнях, Эрих был готов заорать, когда в рот ему что-то ткнулось, заставив вжаться в подушку. Кляп надежно вдавил между зубов наброшенную простынку, не позволяя даже плюнуть в обидчика. Койка покатилась прочь, выезжая из палаты и погружаясь в другой мир звуков, трезвонящих устройств связи, переговоров медперсонала и стонов пациентов, отделавшихся легкими повреждениями тушки.
Эрих мычал и сопротивлялся до тех пор, пока не расслабился и не попытался считать обрывки, лоскутные клочки информполей вокруг. Он затих, осознавая, что его вывозят прочь, за пределы отделения, затем и корпуса, а после — территории клиники.
Уличный шум и суета ударили по ушам, проникая в похмельную голову с деликатностью пистолетной пули и стремительностью взлетающего истребителя под обстрелом. Череп, казалось, захрустел от усилий мозга, бьющегося в конвульсиях внутри головы. Подъезжающие такси, пролетающие мимо транспорты дозорных, сирены, сигналы, гомон человеческих голосов резанули по сознанию и утихли немного, когда послушно парящая за работником отделения кровать с Эрихом скрылась в небольшом техническом помещении позади корпуса трансплантологии.
Бурлящую внутри него панику перебороло внезапное чувство интереса. Он был крайне заинтригован происходящим. Настолько, что инстинкт самосохранения отошел на второй план, уступая место любопытству. С лица внезапно отбросили простыню, и глазам Рочестера предстала унылая картина заднего двора клиники, заросшего кустарником и высокой травой. По неизвестным причинам количество вложенных средств почти никогда не отражалось на тех местах, которые не бросались в глаза проверяющим инспекциям. А ходить позади зданий, вынюхивая, где и как растут кусты, явно не входило в их планы. Из открытой дверитехнического помещения, куда его прикатил похититель, виднелись зеленые заросли деревьев.
— Рочестер? Эрих? — невыразительным голосом уточнил человек, чье лицо скрывала маска хирурга. Убранные под шапочку волосы тоже не добавили ясности. Эрих согласно кивнул в ответ. — Через десять часов у тебя извлекут из тела почку, оба глаза и часть костного мозга. Ты знаешь об этом?
Новый, но уже куда более медленный, кивок подтвердил слова похитителя. В ответ человек стащил с головы шапочку и маску. Перед Эрихом стояла женщина. Темно-каштановые волосы были залиты блестящим средством для укладки, торча во все стороны короткими прядями. Большие карие глаза смотрели деловито, без тени сочувствия или желания навредить. Среднего роста, среднего телосложения, с узким лицом и высокими скулами, эта женщина производила приятное впечатление, если смыть с нее налет отрешенности. Про таких можно было сказать, что они могут показаться весьма милыми, если того захотят.
— Обалденная осведомленность, мисс, но можно озвучить причину рандеву в сраном сарае? — раздраженно осведомился Эрих. Женщина согласно кивнула.
— Я знаю, что ты и есть тот самый информационник, который значился в каталоге под именем Шесть Девять. Я знаю, что ты принимал живейшее участие в уничтожении базы на окраинных границах Периметра.
Щека Рочестера дернулась, лицо исказила судорога. В глазах полыхнула злость, какой он давно не испытывал в жизни. Темная муть помех поползла перед взглядом, грозя заполонить все пространство вокруг.
— Это ложь, — прошипел он в лицо кареглазой женщине. — Все было не так!
Эрих дернулся, позабыв о фиксирующих ремнях, но почти сразу же осел обратно на подушку, беспомощно дергаясь на лежанке. Женщина смотрела спокойно, будто ожидая подобной реакции.
— Я знаю, что это ложь. Но это то, что написано в официальных источниках информации. Я верю в то, что ты не стирал данные и не пытался доказать свою непричастность к исчезновению геологической базы путем подлога информации и замены лоугиков и гиков на носителях. Именно потому я нашла тебя. Мне нужен не просто информационник, не просто лучший из лучших. Мне нужен тот, кто видел, как искажаются факты, как они заменяются не существовавшими никогда данными, которые со временем становятся единственной правдой.
— Чего тебе от меня надо? — сощурился Эрих. Его положение было, мягко говоря, невыгодным. И пока что именно эта незнакомка диктовала ему условия, и если получится с ней договориться, пообещать хоть все луны со всех небес ради свободы, он это сделает. А потом… потом можно выяснить, из какого дурдома она сбежала и вернуть ее туда. Возможно, это даст ему отсрочку выплат своими органами.
— Меня зовут Вероника 11\23. И я предлагаю тебе работу в обмен на выплату долгов перед Совельхейм. Честная сделка, — кивнула она своим словам.
Если бы Эрих был немного в другом положении, он бы рассмеялся в голос. Мало того, что какая-то взрощенная форма жизни из банка тел пытается его умыкнуть из-под носа клиники в центре города, так она еще считает возможным вернуть его в профессию, предлагая заведомо безумную идею пытаться доказать что-либо Периметру. Вместо этого он сказал:
— Этаж «ви», одиннадцатый ряд, двадцать третье место. Ты кофр для переноски чужого сознания. И кто там, за ширмой хрупкой девушки? Агент Периметра? Сумасшедший правдоруб из подпольной газетенки? Доморощенный и богатенький старичок-ученый, собравшийся доказать недоказуемое?
На губах Рочестера, против его воли, появилась улыбка. Попытка неизвестного человека поймать его в безвыходном положении, привязанного к койке перед извлечением кредитных органов была бы удачной, если бы в Эрихе оставалось достаточно здравого смысла, иотсутствовало природное упрямство.
По лицу Вероники, однако, пробежала судорога боли. Черты исказились, оплыли и пошли рябью, будто по телу девушки пустили разряд тока. Она упала на колени, сотрясаясь в мелких совершенно беззвучных конвульсиях, и Эрих даже привстал на койке, с интересом наблюдая за происходящим.
Когда приступ прошел, Вероника поднялась, отряхнула медицинскую форму и взглянула на информационника таким же отрешенным взглядом.
— Я не могу ответить на эти вопросы, это заблокировано в памяти кофра, — произнесла она. Сверившись с часами на руке, Вероника посмотрела в глаза Эриху и сказала: —у тебя мало времени. Либо ты идешь со мной, либо я иду одна.
Внутри Рочестера бились не на жизнь, а насмерть два чувства. Жгучее, почти позабытое за последние годы, любопытство, и совершенно неконтролируемое уязвленное чувство самолюбия и гордыни. Ему очень хотелось послать эту глупую дурочку подальше, гордо и независимо отказавшись от ее предложения, и дожидаться покорного иссечения требухи. С другой стороны, возможность освободиться, пусть и с весьма туманными перспективами, была совсем рядом. А потом можно отыскать Техниса, рассказать все, попросить переправить его куда-то подальше вместе с его мусором из сломанных конструктов и деталей…
От мысленных усилий Эрих даже вспотел. Перегруженное алкоголем сознание отказывалось так быстро возвращаться в обычный рабочий режим. Вероника стерла с лица последние следы припадка, удалив их рукавом форменной одежды персонала клиники, и посмотрела на Рочестера с отрешенным ожиданием.
— Ладно, — сквозь зубы произнес он, — для начала развяжи меня. Эти чертовы ленты прочнее многолетних уз делового партнерства, — скрывая смущение от просьбы, применил он иронию. Вероника шагнула к нему, достала из кармана формы ключ-карту и сунула ее в неприметную прорезь на корпусе койки. Фиксаторы щелкнули, сползая с рук и тела Эриха, втянувшись в пазы кровати. Рочестер резко сел, желая придушить Веронику на месте и просто сбежать, но до них донеслись отдаленные голоса.
В клинике заметили пропажу пациента. Мужчина и женщина синхронно повернули головы на звук, потом переглянулись, и Рочестер обратил жест руки в самый обычный, за которым не скрывалось намерение ударить или оглушить похитительницу. Вероника запоздало отступила на пару шагов, разрывая дистанцию.
«Да если бы я хотел, тебе бы это уже не помогло», — раздраженно подумал Эрих, спрыгивая с койки. Кофр со стандартным именем «Вероника» указала на неприметную дверцу в дальней стене помещения. Эрих кивнул и шагнул первым…
Совельхейм — основанный на заре Периметра холдинг, в последствие взявший первенство в управлении и контролировании всех сфер жизни, от медицинской до управленческой. Имеет представительство и медфилиал на каждой обитаемой планете. В крупных центрах интересов Периметра могут располагаться до нескольких десятков зданий в одном городе.
Дозорные – стражи правопорядка первой линии, выполняющие всю грязную работу на местах и участвующие в передовых военных компаниях, как командующие заградотрядами из заключенных.
Одна из улиц рабочего поселка, ближе к центру заводского квартала, в двадцати милях от бара «Вырождение», два дня спустя после посещения Техниса.
В кривых оконцах покосившихся лачуг давно теплились слабые огонечки света. Разгоняющие мрак не больше, чем на расстояние вытянутой руки, они пробивались из грязных треснувших оконец размытыми бликами на улицу. Из окон слышались обрывки чужих голосов, падающие наружу, как резкие капли кислотного дождя.
— Чего, чего ты смотришь, придурок?! — доносился визгливый голос женщины из одного такого оконца. — Где деньги? Где получка? Опять по соседям побираться пойдем, да?!
В ответ послышалось сдавленное бормотание мужчины, явно не трезвого и плохо понимающего реальность. Пятно света кончилось, и темнота сглотнула ответ женщины, утонувший в звуках шкворчания жарящейся еды. Очередное, почему-то темное, оконце распространяло на всю округу ароматы прогорклого сала и чего-то белкового, с легким душком кислятины подгнивающего мяса. Кто-то невидимый с улицы перевернул свой ужин на сковороде, и по улице прокатился новый, более громкий звук шкворчания и трещащего на сковородке жира. Домико кончился так же неожиданно, как возник на улице. Вплотную примыкая к нежилому зданию, он держался за него одной стеной, наверняка, опасаясь рухнуть под тяжестью прожитых лет. Обветшалые стены ссыпали на прохожую улочку куски облицовки и обнажившегося под ней строительного раствора.
Но все же, эти улицы считались более благоустроенными, чем мусорные кучи окраины. Одинокий прохожий медленно брел по дороге, пропадая в темноте и проявляясь на редких участках световых пятен, как призрак, выныривающий из потустороннего пространства. Распахнутая куртка бренчала чем-то металлическим в дырявых карманах, а поношенные и явно видившие на своем веку более удачные времена ботинки отмеряли шаги неровно, то и дело спотыкаясь о препятствия. Прохожий остановился в тени, привалившись плечом к одной из стен домика рядом, и вслушался в ночную какофонию звуков, доносящихся из соседних окон.
Самые низкие из них буквально опирались рамами а дорогу, а за ними, в подвалах и полуподвалах точно так же, как и вокруг, готовили ужин, скандалили, неистово любили друг друга и слушали музыку, доносящуюся через дребезжащий динамик откуда-то сбоку.
Ветерок трепал редкие занавески на открытых окнах, выплескивающих наружу спертый душный воздух комнатенок и вбирающих обратно прохладу улицы с ее вечными вонючими примесями.
Где-то на верхнем этаже со скрипом отворилось окно, и вниз плеснуло нечистотами. В ответ стоящий мужчина тихо ругнулся, пытаясь оттереть от себя капли зловонной жидкости.
— Пошел нахер, хрен горбатый! — донесся в ответ грубый старческий голос. — Нехрен тут шпионить, мудак пришлый!
Окно со стуком захлопнулось, поставив жирную точку в намечавшемся споре о пространстве и взглядах на гигиену.
— Эх, вот так оно всегда, — пьяным голосом пробормотал прохожий, плюнув на попытки привести одежду в порядок. Отлепившись от обгаженной старческой рукой стены, он нетвердой походкой зашагал прочь, бесцельно посматривая по сторонам расфокусированным взглядом. Ночь казалась совсем не холодной, воздух был на удивление свежим и бодрящим, а будущее представлялосьне пугающим до усрачки, а спокойным и ожидаемым.
Он пошел дальше, насвистывая какую-то похабную мелодию, прилипшую на язык в последнем баре. Или это было не там? Ему не было особой разницы. Сунув руки в карманы давно выцветших и заплатанных штанов, он кривой походкой направлялся в темноту, из которой за ним уже следили несколько пар глаз.
В отсветах вспыхнувшего, и тут же угасшего, светильника в одном из окон блеснуло тонкое кривое лезвие, и темнота, цепко следящая за прохожим, сгустилась, отгораживая тех, кто притаился в ней.
— Гуляем, паря? — послышался тихий голос из пузыря мрака, когда прохожий поравнялся с ним, намереваясь обойти поворот в тупичок поблизости. — Чего поздно так? Со смены долго шел? — голос был ласковым, почти нежным. Его обладатель растягивал гласные, будто стандартный язык был ему не родной. Тени бесшумно выъхаркнули еще несколько человек, шуршащих камешками по дороге. Прохожий остановился, попытался осмотреться и широко улыбнулся. В глазах блеснула веселая злость, пальцы в кармане штанов нащупали рукоять потрепанного разрядника. Дырки в подкладке он не зашивал именно на такой случай.
— Чего надобно, парни? — прогнусавил незнакомец, явно стараясь выглядеть более пьяным, чем на самом деле. — Уцеркви вам уже не подают? Или ночная смена у завода не удалась?
Тени шатнулись, приближаясь и стягивая полукольцо.
— Не хами, — послышался первый голос. — Не за тех нас принял.
Прохожий только хмыкнул. Осведомиться у нескольких местных представителей банды, не работают ли они у завода шлюхами, было крайне самонадеянно. Видимо, заводила и главарь со странным акцентом в голосе подумывал так же, ибо именно его рука с тонким кривым лезвием неуловимо и быстро скользнула к ребрам мужчины. Тот отпрянул, испугавшись, взмахнул руками от испуга и повалился на дорогу. Остальные тут же попытались стянуть кольцо, чтобы скрыть упавшего от посторонних взглядов и посчитать его кости ботинками.
В ответ на попытку поступить с ним настолько невежливо, прохожий разрядил батарею в первых трех неудачников, выбив из них сдавленные стоны и проклятия. Главарь, оценив обстановку и поняв, что его жертва вовсе не была напугана, отшатнулся обратно во мрак, но тут случайному гуляке не повезло. Из окна прямо над его головой разлился яркий чистый свет, и чей-то голос в испуге вскрикнул. Лампа тут же погасла, рама хлопунула, затворяясь, но этого было достаточно. Резанув по глазам, свет ослепил мужчину, и он зажмурился, пытаясь вспомнить, в каких позах и где стояли остальные напавшие. Увы, алкоголь и наркотики ясности уму не придавали.
Серия быстрых жестоких ударов лишила его оружия и желания дальнейшего сопротивления. Он упал на дорогу снова, так толком и не сумев подняться, слыша, как в носу что-то хрустнуло. Глотка тут же наполнилась соленой кровью.
Его били уже несколько человек. Молча и сосредоточенно, быстро, резко, жестко. Успевая в самом начале закрывать голову руками, теперь несчастный подвыпивший работяга мог только пытаться поворачиваться к грабителям спиной, где было больше мяса и меньше дорогостоящих внутренних органов.
Перед глазами кружились картины темноты, спрессованные в кадры из чужого фильма. Свет в окнах начал гаснуть сразу же, как только банда пришла в движение. Кто-то из них на последок обматерил человека, пнув для верности в челюсть несчастному, а затем, повинуясь молчаливому приказу главаря, по карманам зашарили чужие руки.
— Нет нихрена, — с досады сплюнул главарь банды. — Чего тогда нарывался, придурок? — как-то даже сочувственно обратился он к лежащему на дороге мужчине. Тот не ответил. В голове у него шумело, в висках стучала кровь, и сейчас он был благодарен себе и признателен бармену из очередного заведения, сумевшему напоить его именно настолько, насколько он желал перед отбытием. Случись ему быть немного трезвее, и реакции тела уже не оставили бы этим придуркам выбора. Так он хотя бы начал с козырей, обозначив умение стрелять болезненными, но неопасными пародиями на пули, представлявшие собой компактные энергоразряды. Ноги и руки поболят и пройдут, а вот если бы он был трезв…
Вспоминать последний случай до боли в заднице не хотелось, однако, память на то и есть память, чтобы не спрашивать, чего мы там хотим от нее.
Темные мазки переходов подвала подгромоздким вычурным особняком резко вспыхнули белесыми пятнами лиц и их выражений. Цвета пропали, оставляя только черно-белую картину перед глазами. Испуганные взгляды своих и чужих, липкие лужи под ногами, стоны и хрипы раненых, жуткие звуки последних вдохов и выдохов поблизости. Свет и тень снова начали перемигиваться, разум начало заволакивать кровавой пеленой, а внутренний голос, пискнув в последний раз предупреждение, успокоился до лучших времен.
Он стоял посреди разгромленного хранилища, в которое так некстати подоспела охрана с верхних уровней, и смотрел на дело своих рук. Единственная лампа, качавшаяся под потолком, выхватывала куски целостной картины побоища. Чье-то тяжелое, хриплое, натужное дыхание отгораживало остальные звуки все больше и больше, заполняя собой разум и окружающее пространство.
Ему пришлось долго стоять без движения, уговаривая себя и вспоминая техники ментальной защиты, чтобы осознать: это его дыхание. Его голос, хрипящий проклятия самому себе. Его скулеж и скрипучие движения ног по осколкам чужой брони. Его всхлипы и истерические смешки. Психика не выдерживала содеянного, вымарывая из памяти целые минуты жизни. Но что такое минуты для информационника? Всего лишь пласты цифр и данные таблиц.
Он зажмурился, заскулив и зажав руками лицо, чтобы не видеть, что он натворил. А одинокая, качающаяся от удара пули по плафону, лампа все скрипела и высвечивала жуткие картины поступков неустойчивого морального урода вокруг…
С тех пор он обзавелся привычкой быть достаточно пьяным или под кайфом, чтобы тело не способно было ни на что подобное. Да и стремление сразу напасть после первого удара, вырубив побольше народу перед тем, как крышу сорвет, тоже, по-своему, спасала чьи-то жизни. Хотя…
На самом деле он делал все, чтобы не доводить до конфликта вообще. Отдать деньги и ценности? Легко. Зато вы останетесь живы. Отойти в сторону и не вмешиваться в грязные делишки? Запросто. Зато вы останетесь со своими руками и ногами, в здравом уме и при памяти. А не как тогда, на первых порах, когда он пытался стать вольным и одиноким расхитителем чужой информационной собственности. Оторванные пальцы и безумные взгляды попавшихся в те моменты под руку до сих пор будили его по ночам. Если он засыпал трезвым, конечно.
— Смотри, побрякушка какая-то, — с сомнением просипел кто-то над ухом, дернув с запястья неуклюжий глупый браслет с висюльками на нем. И память, снова перевернув все с ног на голову, подсунула другой сюжет.
— Давай, ты возьмешь вот это, а меня не тронешь?
Тонкий детский голосок выдернул из безумия так же жестоко, как можно было выдернуть из подключения, вырубив основной канал нейроимплантов. Дрожащая ручонка протянула запачканный чем-толипким браслетик, на котором висела только одна подвеска. Не то мелкая звездочка, не то какая-то фигурка. Большие грубые пальцы мужчины осторожно взяли в руку предложенный браслет. Ужас и паника, догнавшие его через минуты или даже часы, настигли информационника, едва его пальцы сомкнулись на браслете. Ребенок нерешительно убрал руку и выжидательно посмотрел на невероятно злого, огромного, выпачканного в крови и грязи взрослого. Тот отступил на шаг. Потом еще и еще, пока не удалился прочь, сжимая в кулаке подарок. Будто злой дух,задобренный подношением невинного ребенка, он двигался вон из этого места, на ходу перекраивая свое сознание, и твердо решив найти способ никогда не повторять этого ужаса, сотворенного его руками.
— Чего, ценная побрякушка? — в голосе главаря мелькнули нотки интереса. И в этот момент избитый мужчина вцепился второй рукой в запястье грабителя, с хрустом ломая его и выворачивая руку. У самого лица мелькнули, тихо звенькнув, висюльки на глупом браслете, за который можно было разве что выменять стакан дешевого пойла, да и то, только в хороший день. Убивать за такую откровенную лажу? Глупость. Но не ответить на причиненную обиду банда уже не могла. Тот, кто попытался лишить прохожего его украшения, с воем катался рядом, прижимая к груди сломанную конечность. Остальные шагнули вперед. Главарь ударил первым, вышибая из тела дух и последнюю решимость сопротивляться. Его нож, мелькнув в темноте кривой молнией, погрузился под ребра прохожего. Тот охнул и осел на землю.
В этот момент дикий вой сирены разорвал тишину. Разом вспыхнувший отовсюду яркий свет ослепил всех, застав людей в нелепых позах. Те попытались рыпнуться прочь, удирая, но получил и разряд парализатора в тело и осели на дорогу в глупых позах.
Над избитым человеком склонились высокие тени. Наглухо задрапированные в плотные костюмы из гибкой серебристо-черной ткани, они смотрели на умирающего своими лицами-масками, в зеркальных щитках которых отражалось грязное, помятое, давно не мытое лицо раненого человека, заросшего щетиной. Мужчина что-то натужно хрипел и сжимал в кулаке дешевую побрякушку.
— Эрих Рочестер? — нейтральным тоном осведомился один из подошедших. Человек в ответ согласно булькнул, изо рта выплеснулась кровь. Два человека в масках и костюмах с эмблемами стражей правопорядка Совельхейм переглянулись.
— Ваши органы будут конфискованы через сутки, — тем же тоном продолжил первый, — если вы не заплатите пошлину и не выплатите кредит. Вы знаете об этом?
Очередной бульк и новый сгусток крови стал ему ответом. Но на этот раз на губах умирающего появилась бледная тень улыбки. Пальцы на правой руке дернулись, складываясь в неприличный жест. Представители Совельхем снова переглянулись. За их спинами послышался чей-то тихий, но властный голос:
— Залатать, обеспечить безопасность. До медцентра не доставлять.
Два стража обернулись на голос, вытянувшись по струнке смирно. Сзади послышался довольный смешок.
— Посмотрим, чем он сможет нас удивить… — дернувшись в замирающем сознании, произнес этот же голос, что отдал приказ залатать Эриха. Вознегодовавший от этого, откровенно украденного у него выражения, Эрих хотел было послать добродетеля куда подальше, мотивировав это тем, что лучше он сдохнет на дороге, но со всей требухой, чем будет жить, как кролик в клетке, пока из него неделя за неделей достают органы. Но возражения утонули в кроваво-черном мареве тумана перед глазами.
Когда на улице все снова стихло, а оглушенных грабителей уже погрузили в небольшую летающую капсулу дозорных, жидкий, разбавленный страхом и лютым любопытством свет снова начал осторожно просачиваться из окон окрестных домов. Жители молча и тихо стекались поближе к месту разборок. Одни, опасливо выглядывая из дверей, уже спешили к кровавому пятну на дороге, желая поискать выпавшие ценности. Другие, осуждающе сдвинув брови и качая головой, поджимали губы, предвидя неприятности и разборки банд в будущем. Третьи просто жадно вбирали слухи и сплетни, которыми тут же обросло происшествие.
— Не местный, точно тебе говорю. Не местный он, — горячо шептал женский голос кому-то в темноту. — Свои все дома сидели, никто бы не вышел в такую темень. Брат и муж уже с третьей смены пришли, как раз ужинать садились, когда это началось…
На женщину кто-то зашикал, и она умолкла. Юркие и тощие детишки, покрутившись среди кровавых пятен у дороги, и так ничего и не отыскав, сунулись обратно к мамкам, запирая двери и окна покрепче.
Едва все снова втянулись в свои лачуги, под квадратик светлеющего на горизонте неба, между слипшимися в переулке домами, вышла невысокая тонкая тень. Укутанная в темные одежды, она неслышно скользнула к месту побоища, скребанула тонкой палочкой по пятнам крови и сунула пробу в портативный анализатор. Тот трижды пискнул, тихо и протяжно, и на нем мигнули красный и зеленый огоньки, которые тут же стали желтыми. Выбросив использованный анализатор-однодневку в ближайшую мусорную кучу, тень растворилась в сумерках рассвета.
Центр города, клиника Совельхейм, отделение для окредитованых и зарегистрированных доноров, сто миль к югу от бара «Вырождение».
Синюшное и распухшее лицо было первым, что он увидел, придя в себя. Сосед по палате, довольно молодой и рослый мужчина средних лет, таращился в стену над головой Эриха немигающим взглядом водянистых глаз. Приборы отсчитывали дозы нейролептиков и обезболивающих препаратов, попискивая точными сигналами дозировок в пространство, а лившийся с потолка мягкий теплый свет вымазывал помещение стерильными бликами. Даже запах здесь стоял такой чистый и отмеренный, что хотелось только сплюнуть под ноги, чтобы хоть как-то зародить тут жизнь.
—Хрррр… — хрипло простонал Эрих, пытаясь подняться на ноги. Его сосед безучастно продолжал таращиться в стену над его головой. Эрих мотнул обросшей грязными волосами башкой, соскальзывая с подушки и едва не выпадая из анатомической кровати. Сосед продолжал тупо таращиться в стену.
— Эй, брат, где это мы? — разлепив распухшие губы, вытолкнул слова Эрих. Мужчина рядом не отвечал. Плюнув на условности, Эрих попытался подняться, но тут же был пришпилен обратно ремнями-фиксаторами. Не успел он возмутиться такому поведению кровати, как двери разошлись, и в палату прошла высокая женщина в светло-сером медицинском костюме. Светлые волосы, выбившиеся прядями из-под аккуратной шапочки, оттеняли бледную кожу, делая вошедшую похожей на ходячую фарфоровую куклу. Даже ее движения, четкие и выверенные, напоминали, скорее, манекен, чем живого человека. Эрих пристально всматривался в лицо врача. Женщина подошла ближе, ткнула на руке в портативное устройство и подгрузило карту больного.
— Эрих Рочестер? — зачем-то уточнила она, и так зная ответ. Эрих нахально вытаращился на ее грудь, в красках представляя себе, как можно избавить врача от просторного костюма, все равно натянувшегося на верхней части ее туловища. — Рана была неглубокая, повреждений собственности Совельхейм не обнаружено. До истечения первого кредита вы должны оставаться при медцентре. Во благо вам и интересам Совельхем.
Она развернулась и пошла прочь, оставив крайне возмущенного таким раскладом мужчину.
— Эй! — окликнул он врача. — Эй! А как же свобода воли и передвижения? До истечения срока еще почти сутки!
Блондинка остановилась в дверях, посмотрела на Эриха и с сочувствием профессионала произнесла:
— Это для вашего же блага и во имя интересов Совельхем.
— А если я не хочу? — с вызовом осведомился Эрих. — Если я не согласен?
Врач покачала головой, дернула плечиком, и кивком указала на соседа по палате, бессмысленно смотрящего в одну точку. Эрих перевел на него взгляд, отвлекшись от лица женщины. Та скользнула за дверь и исчезла за нею.
Следующие полчаса Рочестер пытался выспросить у нового друга, что и как тут происходит. Он пытался петь охрипшим слабым голосом, пытался ворочаться, искренне сомневаясь в словах доктора о неглубоком ранении, пытался дотянуться и пнуть соседа по палате, но все было бесполезно. Погрузившись в невеселые мысли, Эрих пришел к выводу, что единственный класс опасности ранения, должный озвучиваться в этом месте, это повреждения собственности Совельхейм. А если требуха не задета, ранение серьезным не признавалось. Или если кровь хлестала не из тех органов, которые были отмечены, как заложенные под проценты холдингу. Эрих припоминал, с чего все началось вчера. Если остались еще сутки, он провел тут едва ли больше пары часов. Но при условии наличия в медцентрах холдинга передовых технологий, его это не удивляло. Выращивать ткани Совельхейм умел отлично. Иначе не плодились бы, как лишайники на стенах трущоб, его десантники и солдаты-наемники. Последние вообще представлялись смесью химии, биотехнологий и компьютерного моделирования, только отдаленно напоминая исходный материал человека.
Эрих закрыл глаза и попытался придумать какой-то выход из откровенно дерьмовой ситуации. Пару дней назад он совершенно не желал искать деньги и выплачивать заведомо нереальную сумму Совельхейм. А тут внезапно стало так откровенно погано на душе, так горько и противно от самого себя, что захотелось сломать себе шею, вырвать зубами куски плоти или вырезать на коже неприличный жест. Боль от разочарования в самом себе была настолько сильной, что Эрих тихо застонал, сжав зубы и кулаки. Его сосед по палате, продолжая все так же бессмысленно таращить глаза в одну точку, не реагировал на внешние раздражители, хотя даже терпимый, казалось, ко всему на свете Технис выходил из себя и вежливым матом просил Рочестера заткнуться, когда он пытался петь во весь свой голос. Голос у бывшего командира отряда был сильный, а вот слуха не было вообще. Однако, даже трели безголосого Эриха не пробудили в пациенте рядом чувство самосохранения. Черты лица не исказились гримасой отвращения, а пальцы не дернулись в тщетной судороге, пытаясь удавить источник мерзких звуков.
Через час в палату снова кто-то вошел. Ожидавший этого Эрих подобрался и глубоко вздохнул. Если пришло его время расставаться с частями себя, он попытается не учинять беспорядков.
Но гости подошли не к нему, а к его молчаливому коллеге по несчастью. Отбросив на пол тонкую простыню, они склонились над лежащим мужчиной, развернули рядом столик со стерильными приборами и принялись что-то проделывать с телом человека. Эрих вытянул шею и приподнялся на койке, насколько это позволяли фиксирующие ремни.
Увиденная им картина заставила его поморщиться от отвращения. Нижняя часть человека под одеялом отсутствовала полностью. Как и одна рука. Все, что оставалось, присоединялось к толстым трубкам питательных растворов, дожных поддерживать жизнь в трупе до тех пор, пока ненастанет черед последнего органа или тканей для Совельхейм.
— Глупые правила, Матильда, — очень тихо сказала одна из сестер, что-то вводя в кабели пациента. — Зачем было тратить время, препараты и средства на того, кто явно не продлит контракт и не выплатит даже часть долга, если лежит здесь без половины тела. Не лучше ли было сразу его разобрать?
— Иногда родня успевает заплатить и забрать то, что остается. А вообще, прекрати, это не наше дело, — шикнула на нее вторая. Эрих сглотнул. Губы женщин оставались неподвижными, и он только теперь осознал, что слышал не реальный диалог, а обрывки информационных полей в пространстве. Плохой, очень плохой знак для информационника. Потерять контроль над тем, что вливается и что выливается из твоей головы? Перестать видеть потоки, гики информации, престать их даже ощущать… что дальше? Отказ части мозга, психические нарушения? Впрочем, если учитывать последний приступ на дороге в заводском квартале, можно было пока успокоить совесть пережитым припадком по другой части.
Сестры закончили свои манипуляции, громко звякнув последним инструментом, упавшим в подставленный лоток на столике. Собрали свои вещи, набросили на человека его одеяло, укрыв того с головой, и вышли прочь. Через минуту в палату вошли широкоплечие угрюмые санитары, перевалили мертвое тело на парящие рядом с койкой носилки, и вынесли его вон, оставив Эриха наедине со своими мыслями. Рочестер еще раз припомнил увиденное и услышанное, и его обуяла паника. Если он поймал отголоски информационных полей, то как тогда объяснить диалог между женщинами? Не мысленно же они общались. Тогда пришлось бы признать, что эти сестры владеют такими навыками передачи информации, какие Рочестеру даже не снились. Единственным объяснением были галлюцинации. Особенно огорчало, что они принадлежали именно ему, Эриху. И это не добавляло оптимизма.
Почему-то жить захотелось сильнее, а собственная глупость ирешение кредитоваться в Совельхейм выводили из себя больше обычного. «Похоже на панику, брат, — отметил он про себя, — ты меня не удивил, но настроение испортил».
Когда двери палаты открылись в третий раз, Рочестер только устало прикрыл глаза рукой, сразу решив начать с представления, чтобы не терять времени на формальности:
— Да, я Эрих Рочестер, — произнес он. Голос прозвучал зло ирезко. Ему неответили. На голову положили нечто легкое, похожее на простыню, и паника внутри информационника, пусть и бывшего, прорвала плотину здравого смысла. Продолговатый мозг ящерицы, доставшийся в наследство по ступеням эволюции каждому человеку много миллиардов лет назад, твердил только две вещи: бей или беги. Бей, убивай, нападай. Или беги, прячься, спасайся. Дернувшись пару раз в своих ремнях, Эрих был готов заорать, когда в рот ему что-то ткнулось, заставив вжаться в подушку. Кляп надежно вдавил между зубов наброшенную простынку, не позволяя даже плюнуть в обидчика. Койка покатилась прочь, выезжая из палаты и погружаясь в другой мир звуков, трезвонящих устройств связи, переговоров медперсонала и стонов пациентов, отделавшихся легкими повреждениями тушки.
Эрих мычал и сопротивлялся до тех пор, пока не расслабился и не попытался считать обрывки, лоскутные клочки информполей вокруг. Он затих, осознавая, что его вывозят прочь, за пределы отделения, затем и корпуса, а после — территории клиники.
Уличный шум и суета ударили по ушам, проникая в похмельную голову с деликатностью пистолетной пули и стремительностью взлетающего истребителя под обстрелом. Череп, казалось, захрустел от усилий мозга, бьющегося в конвульсиях внутри головы. Подъезжающие такси, пролетающие мимо транспорты дозорных, сирены, сигналы, гомон человеческих голосов резанули по сознанию и утихли немного, когда послушно парящая за работником отделения кровать с Эрихом скрылась в небольшом техническом помещении позади корпуса трансплантологии.
Бурлящую внутри него панику перебороло внезапное чувство интереса. Он был крайне заинтригован происходящим. Настолько, что инстинкт самосохранения отошел на второй план, уступая место любопытству. С лица внезапно отбросили простыню, и глазам Рочестера предстала унылая картина заднего двора клиники, заросшего кустарником и высокой травой. По неизвестным причинам количество вложенных средств почти никогда не отражалось на тех местах, которые не бросались в глаза проверяющим инспекциям. А ходить позади зданий, вынюхивая, где и как растут кусты, явно не входило в их планы. Из открытой дверитехнического помещения, куда его прикатил похититель, виднелись зеленые заросли деревьев.
— Рочестер? Эрих? — невыразительным голосом уточнил человек, чье лицо скрывала маска хирурга. Убранные под шапочку волосы тоже не добавили ясности. Эрих согласно кивнул в ответ. — Через десять часов у тебя извлекут из тела почку, оба глаза и часть костного мозга. Ты знаешь об этом?
Новый, но уже куда более медленный, кивок подтвердил слова похитителя. В ответ человек стащил с головы шапочку и маску. Перед Эрихом стояла женщина. Темно-каштановые волосы были залиты блестящим средством для укладки, торча во все стороны короткими прядями. Большие карие глаза смотрели деловито, без тени сочувствия или желания навредить. Среднего роста, среднего телосложения, с узким лицом и высокими скулами, эта женщина производила приятное впечатление, если смыть с нее налет отрешенности. Про таких можно было сказать, что они могут показаться весьма милыми, если того захотят.
— Обалденная осведомленность, мисс, но можно озвучить причину рандеву в сраном сарае? — раздраженно осведомился Эрих. Женщина согласно кивнула.
— Я знаю, что ты и есть тот самый информационник, который значился в каталоге под именем Шесть Девять. Я знаю, что ты принимал живейшее участие в уничтожении базы на окраинных границах Периметра.
Щека Рочестера дернулась, лицо исказила судорога. В глазах полыхнула злость, какой он давно не испытывал в жизни. Темная муть помех поползла перед взглядом, грозя заполонить все пространство вокруг.
— Это ложь, — прошипел он в лицо кареглазой женщине. — Все было не так!
Эрих дернулся, позабыв о фиксирующих ремнях, но почти сразу же осел обратно на подушку, беспомощно дергаясь на лежанке. Женщина смотрела спокойно, будто ожидая подобной реакции.
— Я знаю, что это ложь. Но это то, что написано в официальных источниках информации. Я верю в то, что ты не стирал данные и не пытался доказать свою непричастность к исчезновению геологической базы путем подлога информации и замены лоугиков и гиков на носителях. Именно потому я нашла тебя. Мне нужен не просто информационник, не просто лучший из лучших. Мне нужен тот, кто видел, как искажаются факты, как они заменяются не существовавшими никогда данными, которые со временем становятся единственной правдой.
— Чего тебе от меня надо? — сощурился Эрих. Его положение было, мягко говоря, невыгодным. И пока что именно эта незнакомка диктовала ему условия, и если получится с ней договориться, пообещать хоть все луны со всех небес ради свободы, он это сделает. А потом… потом можно выяснить, из какого дурдома она сбежала и вернуть ее туда. Возможно, это даст ему отсрочку выплат своими органами.
— Меня зовут Вероника 11\23. И я предлагаю тебе работу в обмен на выплату долгов перед Совельхейм. Честная сделка, — кивнула она своим словам.
Если бы Эрих был немного в другом положении, он бы рассмеялся в голос. Мало того, что какая-то взрощенная форма жизни из банка тел пытается его умыкнуть из-под носа клиники в центре города, так она еще считает возможным вернуть его в профессию, предлагая заведомо безумную идею пытаться доказать что-либо Периметру. Вместо этого он сказал:
— Этаж «ви», одиннадцатый ряд, двадцать третье место. Ты кофр для переноски чужого сознания. И кто там, за ширмой хрупкой девушки? Агент Периметра? Сумасшедший правдоруб из подпольной газетенки? Доморощенный и богатенький старичок-ученый, собравшийся доказать недоказуемое?
На губах Рочестера, против его воли, появилась улыбка. Попытка неизвестного человека поймать его в безвыходном положении, привязанного к койке перед извлечением кредитных органов была бы удачной, если бы в Эрихе оставалось достаточно здравого смысла, иотсутствовало природное упрямство.
По лицу Вероники, однако, пробежала судорога боли. Черты исказились, оплыли и пошли рябью, будто по телу девушки пустили разряд тока. Она упала на колени, сотрясаясь в мелких совершенно беззвучных конвульсиях, и Эрих даже привстал на койке, с интересом наблюдая за происходящим.
Когда приступ прошел, Вероника поднялась, отряхнула медицинскую форму и взглянула на информационника таким же отрешенным взглядом.
— Я не могу ответить на эти вопросы, это заблокировано в памяти кофра, — произнесла она. Сверившись с часами на руке, Вероника посмотрела в глаза Эриху и сказала: —у тебя мало времени. Либо ты идешь со мной, либо я иду одна.
Внутри Рочестера бились не на жизнь, а насмерть два чувства. Жгучее, почти позабытое за последние годы, любопытство, и совершенно неконтролируемое уязвленное чувство самолюбия и гордыни. Ему очень хотелось послать эту глупую дурочку подальше, гордо и независимо отказавшись от ее предложения, и дожидаться покорного иссечения требухи. С другой стороны, возможность освободиться, пусть и с весьма туманными перспективами, была совсем рядом. А потом можно отыскать Техниса, рассказать все, попросить переправить его куда-то подальше вместе с его мусором из сломанных конструктов и деталей…
От мысленных усилий Эрих даже вспотел. Перегруженное алкоголем сознание отказывалось так быстро возвращаться в обычный рабочий режим. Вероника стерла с лица последние следы припадка, удалив их рукавом форменной одежды персонала клиники, и посмотрела на Рочестера с отрешенным ожиданием.
— Ладно, — сквозь зубы произнес он, — для начала развяжи меня. Эти чертовы ленты прочнее многолетних уз делового партнерства, — скрывая смущение от просьбы, применил он иронию. Вероника шагнула к нему, достала из кармана формы ключ-карту и сунула ее в неприметную прорезь на корпусе койки. Фиксаторы щелкнули, сползая с рук и тела Эриха, втянувшись в пазы кровати. Рочестер резко сел, желая придушить Веронику на месте и просто сбежать, но до них донеслись отдаленные голоса.
В клинике заметили пропажу пациента. Мужчина и женщина синхронно повернули головы на звук, потом переглянулись, и Рочестер обратил жест руки в самый обычный, за которым не скрывалось намерение ударить или оглушить похитительницу. Вероника запоздало отступила на пару шагов, разрывая дистанцию.
«Да если бы я хотел, тебе бы это уже не помогло», — раздраженно подумал Эрих, спрыгивая с койки. Кофр со стандартным именем «Вероника» указала на неприметную дверцу в дальней стене помещения. Эрих кивнул и шагнул первым…
@темы: Я и мои создания, Интэрлайн
-
-
11.08.2017 в 18:50Но один лапок у меня нашёлся - в первой половине очень много повторений слова "окно" и его производных.
-
-
11.08.2017 в 19:19