Голос в вашей голове.
читать дальшеЕсли бы родители хорошенькой девочки Элли знали, откуда она берет деньги, они бы сильно удивились, что шантажом можно столько заработать. Парочка снимков своих подруг в объятиях приезжих в Канзас делегатов ООН помогли прилежной крошке оплатить поездку в Амстердам. Но еще больше родители удивились бы самому выбору Элли, решившей рвануть к черту на рога в компании старой собаки.
Подслеповатый, брехливый и давно потерявший нюх Татошка походил на комок давно нечесаной черной шерсти, хаотично перекатывавшийся с места на место в рандомном порядке. Иногда ему удавалось выбрать правильное направление, ион с радостным слюнотечением врезался в ноги хозяйки. Сегодня, однако, Элли открыла глаза вовсе не от слюнявого поцелуя своего давнего бой-френда. И даже не от скулежа Татошки, истошно требовавшего пожрать и погадить немедленно.
Цветастая комната, оформленная в стиле китч и срач одновременно, выплывала из тумана сознания с той вальяжной неторопливостью, с какой выходит на работу прожженная проститутка, дабы преподать урок своим юным коллегам.
— Оооооох, моя тыква…. — простонала хриплым прокуренным голосом девочка Элли, присасываясь к огромному кувшину с водой. На столике рядом с кроватью стоял последний целый стакан, но Элли, проснувшись тоже рядом с этой кроватью, посчитала выше своих сил тянуться за гребаным стаканом
— Точняк, просто пиздецки отвисли, — путая слова со слюнями, высказался пес. Элли пернула с испугу и выронила кувшин.
— Блядь, говорящая собака! — она одним прыжком оказалась висящей на шторе, вращая глазами и продолжая пердеть. Кажется, ужин в кафе был не такой хорошей идеей. Татошка, лениво прищурив один глаз, подполз на брюхе к луже воды и начал флегматично ее слизывать.
— Да не говори, сам охуеваю, — подтвердил он ее слова, смачно чавкая водичкой. Элли разжала пальцы и ебанулась жопой об пол, едва не обоссавшись от испуга. Потом она, зажимая копчик рукой, бочком пробралась в сортир, где долго пыталась умыться и развидеть умильно лакающего водичку старого Татошку.
— Нет-нет-нет, — в ужасе шептала она, — это не правда, меня просто еще грибы не отпустили.
Впрочем, знаменитый сыр «Старый Амстердам» точно так же не желал ее отпускать, и пришлось задержаться еще на два подхода. Татошка, тем временем, уже начал выть похабные песни про молодых сучек в соседнем дворе на манер кантри. У него даже получалось так же заунывно и гнусаво выводить долгие ноты, как делал их сосед Джим, напиваясь дешевым виски по пятницам.
Элли рискнула выглянуть из сортира как раз в тот момент, когда Татошка принялся за личную гигиену. Увидев хозяйку, он махнул хвостом, не отрываясь от занятия. Элли зажмурилась и захлопнула дверь сдругой стороны.
— Хозяйка, выходи, я срать хочу, — высказался пес. Элли покорно открыла двери, представляя, сколько денег надо будет содрать у одноклассников, чтобы оплатить дома психиатра.
Они тащились по улице в направлении городского парка, где была зона для выгула собак. Татошка то и дело пытался идти зигзагом и постоянно пугал прохожих, подкрадываясь к ним и тихо произнося:
— А у тебя жопа толстая.
Или:
— Отстойные штаны для мужика.
Прохожие оборачивались, и песик мило махал им нижней частью туловища, к которой, по недоразумению природы, крепился косматый хвост. Как результат, все пиздюля доставались Элли.
Когда ее в очередной раз повозили мордой по бортику фонтана, она изловчилась поймать ржущую собаку и утопить ее в грязной воде поблизости, отвесив хорошего пинка по хвостатой жопе. Татошка обиделся и потому не сразу сказал, что его хозяйка потеряла документы и бабло.
— Да чтоб я сдохла, факинг щит! — с досады пнула она угол дома. В доме что-то треснуло, ухнуло и обвалилось. Новомодная конструкция полукруглого сооружения, похожая на элегантно скрученную трубочку с кремом из дерьма и палок, провалилась в середине, частью крыши придавив кого-то внутри. Элли замерла и огляделась по сторонам.
— Чо зыркаешь? Валим отсюда! — потянул поводок пес. Элли вспомнила, что в детстве ее учили быть хорошей девочкой. Уроки хорошего поведения ей давали в курятнике или на заднем дворе, пока мелкая сопля крутила бошки курам и выгребала дерьмо за животными, отчаянно борясь с желанием трахнуть лопатой по родительской моське, чтобы те заткнули лекции о счастье и нужности образования. Впрочем, когда она подросла, быть хорошей девочкой ее уже учили совсем другие дяди, и вот тогда эти занятия начали ей нравиться.
Из дома послышались стоны и отборная ругань. Татошка почесал за ухом и деловито предложил:
— Слышь, давай зайдем? Может, чем поживимся. А то так жрать охота, что аж переночевать негде.
Элли посмотрела на него, как на психопата. Но чего можно было ожидать от своего же глюка? Или от говорящего пса.
— А если там кому помощь нужна? — заискивающе смахнул он хвостом букашку с бока.
— Нам самим она нужна. Я последние туфли порвала, пока мы с тобой тут бегали от полиции. А до посольства Америки еще далеко.
Пес уже не слушал. Он дернул поводок и потащил хозяйку в проем покосившейся двери. Элли поперлась следом, матеря пса и грибы, и пытаясь забыть, что именно Татошка первым предложил сваливать.
Внутри новомодного строения творился настоящий бардак. Пыль и грязь кружились в воздухе, хорошо видимые в солнечных лучах, которых стало намного больше, чем пробивалось через дизайнерские дыры до обрушения крыши.
Пес принюхался, чихнул и почесался.
— О, сандалики! — радостно взвизгнула Элли, стаскивая штиблеты с ног какой-то женщины, которую придавило вековым камодом после обрушения.
— Она может еще живая, — неуверенно подал голос Татошка. Элли сморщила носик и изобразила на лице брезгливое выражение.
— Вряд ли, — сказала она, натягивая туфли стриптизерши на огромных каблуках. От усилия она даже высунула язык, но все же напялила новую обувку. Встав на ноги и слегка пошатываясь, Элли нависла над псом эдакой угрожающей скалой. Сгорбленной и размахивающей руками от неустойчивого положения. Пес заскулил и попятился.
— Это не твой стиль, дорогая, — решил он в последний раз попытаться отговорить хозяйку от мародерства с трупа.
— Заткнись, глюк, — самоуверенно произнесла девушка и, ковыляя, как на сломанных ногах, пошла к выходу, где их уже ждали.
Какой-то слегка пьяный хипстер в подвернутых джинсах и белых гольфах стоял у разрушенного домика и с охуевшим ебалом пялился на содеянное. На клетчатой рубашке, как и на окладистой бороде, виднелись осевшие частички штукатурки.
— Нихера себе, домик-то раскроило, — присвистнул он, удивленно разглядывая жилище. — Эй, девочка, а ты тут чего делаешь? — обратился он к ковыляющей Элли.
— Не трудись, парень, ничо ценного там уже нету, — деловито проинформировала она мужчину. И только тут заметила здоровенный топор, который мужик положил себе на плечо. Древко сливалось с клетчатой тканью и терялось в пыли, налипшей на одежду дровосека. — Ты кто ваще такой? Мясник что ли?
— Я прежде всего хипстер, — оскорбленно сказал дровосек, — ну и мясник по выходным. Хотел стать дровосеком, но в этой сраной Европе все деревья подучетные.
— Гав! — сказал пес и заискивающе уставился на дровосека-мясника, слегка виляя хвостом, от чего в воздух поднимались клочки пылевой грязи.
— Собааааачка, — расплылся в улыбке бородач. Элли прикрыла глаза.
— Так значит, вам в посольство надо? — радостно вещал хипстер, то и дело перекладывая топор с одного плеча на другое, — я тебя проведу. А то ты на своих туфлях далеко не уйдешь, — критично окинул он взглядом мученическое выражение лица Элли.
— Слушай, а никого не смущает мужик со здоровенным топором в центре города? — спросил Татошка. Дровосек удивленно посмотрел на пса.
— Никого же не смущает говорящая собака, — сказал он. — Это Амстердам, милый. Тут вообще ничего и никого не смущает.
— Резонно, — согласился пес. Они уже дошли до площади имени кого-то, столь же непроизносимого, как и все слова в Голандии, решив присесть и перекусить мороженым. Дровосек притащил всем пожрать, и Элли задумчиво грызла кусочек мерзлого льда с какой-то странной начинкой не то из грибов, не то из сыра. А может, из крошечных плюшек травы.
Где-то рядом шло представление, и громкие визги детей увеличивались по экспоненте, приближаясь к отдыхающим на лавочке. Через полминуты, когда крики стали особенно жуткими, из-за куста вывалился толстый мешок, покрытый соломой с головы до ног. Впереди бежали, заикаясь и теряя содержимое кишечника, насмерть перепуганные дети.
— Эй, нельзя так детей пугать! — вступился добросердечный Дровосек, подскочив с лавки и припечатав ко лбу чудовища свой шарик мороженого. Элли подавилась и начала синеть. Соломенное чудо встало, как вкопанное, и обвело взглядом парочку.
— Я Страшила, кретин. Это моя работа.
— Ты на куклу вуду больше похож, — решила блеснуть международными знаниями чуждой религии Элли, хрипя и отплевываясь.
— Да ебись оно конями, — в сердцах сплюнул аниматор, и уселся рядом на лавку, — так и знал, что из этой затеи ничего не выйдет. Хотел подработать в парке, пока сезон, но эти тупые дети не ценят высокое современное искусства.
— Если бы ты не обклеился соломой, они могли бы изменить свое мнение, — тактично подал голос Татошка.
— Мне это советует полуслепая говорящая собака? — удивился аниматор.
— Если я пес, это не значит, что я не имею художественного вкуса, — обиженно нассал на ногу аниматору Татошка. — Чо ваще не толерантный такой?
Аниматору Страшиле стало стыдно. Он нерешительно поковырял носком соломенного ботинка край лавки и спросил, куда все идут и не возьмут ли его с собой. Жалостливая история о том, как он, несчастный, уличный поэт из штата Оклахома, решился попытать счастья в Амстердаме, заняла целый час, едва Элли упомянула, куда им надо.
— Пойду с вами! — капризно заявило соломенное чудо. Пес протяжно заскулил.
Через полчаса мучений в туфлях на шпильках аниматору и мяснику надоели стоны девушки и они стали тащить ее поочереди, перекинув через плечо. Элли всю дорогу трескала вкусняшки, на которые успешно разводила мужиков, а в перерывах занималась тем, что отклеивала соломинки от спины Страшилы, или играла в шахматы на клеточках рубашки хипстера, приклеивая к ним кусочки вафельных рожков от мороженого.
Проходя запутанными улочками старого города, названия которых вызывали у всех слезотечение пополам с кровавыми резями в глазах, группка изрядно уставших путешественников набрела на кофешоп. Смеркалось. Или, что было ближе к правде, у всех начался отходняк, и каждому хотелось принять новую дозу прекрасного внутрь.
— Кто как, а я зайду, — сообщил аниматор Страшила, бодро направляясь к заведению. Красный фонарь в виде мака ничуть не смутил парня, только придал ему уверенности в своей соломенной неотразимости.
— Спятил? — округлил глаза хипстер, тут же прервавшись и перестав выкладывать свою десятую фотосессию на фоне одного и того же камня у дороги. — Антисанитария, порочные связи и нездоровая пища. Это же надо вообще не иметь мозгов, чтобы туда соваться!
— А мне кажется, это неплохая идея, — снова почесался пес, — там такие люди работают, они такое тут видели, что парню может и свезти.
Из дверей кофешопа выплыла высокая стройная мадам в пеньюаре и тут же, заметив нерешительно топчущихся посетителей, обворожительно улыбнулась. Правда, улыбка ее померкла, медленно сползая с лица, когда девушка остановила взгляд на соломенном чуде, таращившимся на нее с выражением лица идиота. Капелька слюны, стекавшая у аниматора из уголка рта, заставила мадам передернуться.
— Все должно быть по любви, — резонно сказала Элли, окидывая взглядом симпатичную девушку. Та ответила ей теплой улыбкой, и у канзасской девчонки появились в животе бабочки. Впрочем, с тем же успехом это могло быть скопившееся в кишках мороженое с неизвестными добавками.
— Заходите, милые, — пропела мадам, и у Элли затряслись коленки. Жадность, промелькнувшая в ее глазах, заставила хипстера заткнуться на полуслове.
— Пошли, бессердечное ты чудовище, — тихо сказал Татошка, — не видишь что ли, хозяйка уже стекает на мостовую.
Внутри заведения все было так мило и красиво, что гости тут же расслабились. Возможно, сыграла роль обстановка. Интерьер заведения был выполнен в стиле простого сельского поля, и канзасская девушка почувствовала щемящую тоску по дому. Под ногами ковер из травки, тут и там растут в узорчатых вазонах высокие красные маки, с потолка льется густой сизый дым, обволакивая все вокруг. Возможно, дело быо и не в обстановке, а именно в этом дыме, но кто там будет разбираться, в этих ваших амстердамских заведениях. Из кухни доносились аппетитные запахи жареных грибов с приправами. На столиках чадили разными добавками пузатые кальяны, из полумрака на гостей таращились расфокусированными глазами посетители. Некоторые даже невежливо тыкали пальцами и пытались спрятаться в ужасе под стол.
«Наверное, все же дым», — подумал Татошка, решавший, почему его тоже поманило в сон, как и осоловевших от первого глотка воздуха в кофешопе людей. Они сели на мягкие диваны, Элли успела схватить мадам за задницу перед тем, как расположиться, и начали изучать меню. Залипнув на этом аж на полтора часа, пока та же девушка, что встречала их, не ткнула каждого пальцем и не спросила что-то, они все же выбрали себе ужин и снова погрузились в ступор.
Так прошло четыре дня. Элли мечтательно провожала взглядом свою любимую, хипстер пытался вспомнить, как делать фоточки и выкладывать их в интернет, аниматор безуспешно гонялся за девушками в тщетных попытках рассказать о своей красивой, в отличие от тела, душе, а пес тупо спал.
— Простите, — раздался вежливый грудной голос, — вы не могли бы мне помочь? Мне так неловко вас об этом просить… но обстоятельства сложились не в мою пользу.
Залипшие в глубокой нирване гости подняли красные, как маки, глаза. Перед ними нависала страшная тупоносая рожа с маленькими ушками и огромной широкой пастью, улыбающейся во все свои зубы.
— Д-да? — сглотнула Элли. Серая бегемотиха переступила с ноги на ногу, нерешительно пытаясь что-то выдавить, но у нее ничего не получалось. Наконец она собралась с духом и сказала:
— Меня зовут Лёва, меня тут однажды забыли. Вообще хозяин цирка думал, что я самец, но я была так мала, а он был так неразборчив в связях… — бегемотиха прикрыла глаза и ее веки затрепетали от приятных воспоминаний. — В общем, меня нашли только тогда, когда я уже подперла потолок и прочно тут обосновалась. Но дело не в этом. Понимаете, сегодня мне нужно заменить солистку, которая обычно поет в зале. У нее очень красивый номер, красные маки, колыбельная с элементами стриптиза, под тяжелую рок-музыку. А мне так страшно, так страшно…
Лёва вздохнула, от чего крыша немного скрипнула. Дровосек посмотрел на аниматора, они поняли друг друга без слов. Элли, пребывая в тумане неразделенной вдвадцатый раз любви к мадам у входа, зачем-то согласно кивнула.
— Ой, вы так добры, юная леди! — просияла Лёва. Элли снова кивнула, и Татошка начал подозревать, что у девушки просто нервный тик и кататонический ступор.
Бегемотиха подобралась, поуютней устроилась и открыла рот, чтобы начать представление…
Когда утробный рев вошедшей в гон самки бегемота разнесся по тихим улочкам Амстердама, окружающие подумали, будто на них все же сбросили ядерную бомбу. Изрядная часть старожилов, правда, предполагала, что все дело в королеве, которая в очередной раз не смогла вывести серый в полоску тюльпан у себя в оранжерее, но приезжие со всего остального мира начали искать запасные подштанники и рыть бункеры прямо в брусчатке.
Волна ломанувшихся вон из заведения гостей снесла стены и почти вынесла их наружу. Пучки сломанных красных маков висели на ушах и набились в рот, и некоторые, особенно стойкие любители халявы, даже пытались их быстренько прожевать, дабы потом не платить за употребление.
Больше всех испугалась бегемотиха. Лёва отшатнулась от панических оров гостей, проломила своим задом стенку кофешопа, потом рванула вперед и, смяв компанию Элли, вынесла их на улицу. Держась кто за что попало, они прилипли к плотной коже Лёвы, орущей на бегу страшные проклятия самой себе. Зверь несся куда-то в сторону центра, и остальным нужно было только не упасть со шкуры бегемотихи.
Наверное, они так и носились бы кругами, если бы не доблестные полицейские, выдвинувшиеся им наперерез. С криками о том, что в их королевстве запрещено выбрасывать домашних животных на улицу под угрозой огромных штрафов, они остановили Лёву и отлепили от нее людей. Дрожащая и бледная, перемазанная грибами, мороженным и супом Элли, чей желудок оказался не в пример слабее чужих, походила на дрожащее желе, пропущенное через центрифугу.
— Ваш гиппопотам? — строго спросил высокий красавец в форме, нависая над девушкой. Элли нервно хихикнула. — Тогда он ваш? — перевел строгий взгляд на мужчин полицейский. Аниматор без задней и передней мысли ответил за всех:
— Да она в кофешопе за маков пела, мы ваще не в курсе.
Полицейский впал в ступор, но тут заговорил пес:
— Гав, братан. Я те точно говорю, пела она там арию маковую, все правильно эта солома говорит, бля буду.
Страж порядка, который, казалось, видел все в этом городе, ощутил на своем лице нервный тик.
— Стриптизерша, пугало, хипстер и бегемот, — начал он, кивая своим мыслям, — вы арестованы за нарушение общественного порядка и закона о содержании и уходе за домашними животными.
Их всеже департировали домой. Оказалось, что Элли, сама того не зная, стащила у погибшей ведьмы, как ее звали все местные дизайнеры, уникальные туфли. Последний писк моды, образец, за которым охотились лучшие шпионы и детективы. Вредная старуха держала в секрете новый проект сезонной обуви, и получить даже фото этих прекрасных ноголомных туфель пока никому не удалось. На свою беду, автор сего трепетного творения нацепила обновку в тот день, когда проклятый в веках буфет прервал ее бренное существование. Элли с легким сердцем обменяла обувь на адвокатскую помощь, заодно замолвив словечко и за аниматора с мясником. Татошка, потрясенный проведенным в тюрьме временем, дал обет молчания, погрузившись в религиозные размышления о смысле собачьей жизни. На это его натолкнула старая сука, прикормленная у ворот тюрьмы охраной. Белоснежная и статная, как эротический облачный сон всех кобелей, она лишь немного оскалилась в сторону старика, а он уже потерял голову и половину хвоста, когда красавица гоняла его по двору за попытку вскарабкаться на нее втихую.
— Возьми бегемота, — от чистого сердца, поступая так только от великого сострадания, сказал хипстер Элли. — Пропадет тут певица-то.
— Нахрена мне вКанзасе бегемот? — хрипло выдавила Элли, стоя у ворот тюрьмы и ожидая такси.
— А нахрена он тут? — высказал умную мысль аниматор. Все задумались, но дело решила сама Лёва. Осторожно подойдя бочком, насколько такое вообще было возможно, она опустила голову на уровень роста Элли и с грустным взглядом огромных влажных глаз произнесла:
— Я вам так благодарна за все, мои дорогие. И теперь, если потребуется, я пешком пойду до вашего дома. И не испугаюсь трудной дороги. Вы — мои единственные друзья.
Крупные слезы скатились из глаз бегемотихи и разбились о голову Элли. Удар был достаточно сильным, чтобы та согласилась привезти ее в Канзас.
»Только смотри, — написал лапой на песочке рядом с дорогой молчаливый Татошка, — если она дома запоет, пиздец нам. Ураганом снесет нахуй».
Пока до Элли медленно доходило, что ей придется тащить с собой бегемота, хипстер и аниматор спорили о новом проекте под названием «Изумрудный Амстердам». Он родился из взглядов на зеленое месиво из пророщенных соевых бобов, которое просил на обед дровосек, а аниматор тут же нашел в нем потенциал для новой инсталляции современного искусства.
Подслеповатый, брехливый и давно потерявший нюх Татошка походил на комок давно нечесаной черной шерсти, хаотично перекатывавшийся с места на место в рандомном порядке. Иногда ему удавалось выбрать правильное направление, ион с радостным слюнотечением врезался в ноги хозяйки. Сегодня, однако, Элли открыла глаза вовсе не от слюнявого поцелуя своего давнего бой-френда. И даже не от скулежа Татошки, истошно требовавшего пожрать и погадить немедленно.
Цветастая комната, оформленная в стиле китч и срач одновременно, выплывала из тумана сознания с той вальяжной неторопливостью, с какой выходит на работу прожженная проститутка, дабы преподать урок своим юным коллегам.
— Оооооох, моя тыква…. — простонала хриплым прокуренным голосом девочка Элли, присасываясь к огромному кувшину с водой. На столике рядом с кроватью стоял последний целый стакан, но Элли, проснувшись тоже рядом с этой кроватью, посчитала выше своих сил тянуться за гребаным стаканом
— Точняк, просто пиздецки отвисли, — путая слова со слюнями, высказался пес. Элли пернула с испугу и выронила кувшин.
— Блядь, говорящая собака! — она одним прыжком оказалась висящей на шторе, вращая глазами и продолжая пердеть. Кажется, ужин в кафе был не такой хорошей идеей. Татошка, лениво прищурив один глаз, подполз на брюхе к луже воды и начал флегматично ее слизывать.
— Да не говори, сам охуеваю, — подтвердил он ее слова, смачно чавкая водичкой. Элли разжала пальцы и ебанулась жопой об пол, едва не обоссавшись от испуга. Потом она, зажимая копчик рукой, бочком пробралась в сортир, где долго пыталась умыться и развидеть умильно лакающего водичку старого Татошку.
— Нет-нет-нет, — в ужасе шептала она, — это не правда, меня просто еще грибы не отпустили.
Впрочем, знаменитый сыр «Старый Амстердам» точно так же не желал ее отпускать, и пришлось задержаться еще на два подхода. Татошка, тем временем, уже начал выть похабные песни про молодых сучек в соседнем дворе на манер кантри. У него даже получалось так же заунывно и гнусаво выводить долгие ноты, как делал их сосед Джим, напиваясь дешевым виски по пятницам.
Элли рискнула выглянуть из сортира как раз в тот момент, когда Татошка принялся за личную гигиену. Увидев хозяйку, он махнул хвостом, не отрываясь от занятия. Элли зажмурилась и захлопнула дверь сдругой стороны.
— Хозяйка, выходи, я срать хочу, — высказался пес. Элли покорно открыла двери, представляя, сколько денег надо будет содрать у одноклассников, чтобы оплатить дома психиатра.
Они тащились по улице в направлении городского парка, где была зона для выгула собак. Татошка то и дело пытался идти зигзагом и постоянно пугал прохожих, подкрадываясь к ним и тихо произнося:
— А у тебя жопа толстая.
Или:
— Отстойные штаны для мужика.
Прохожие оборачивались, и песик мило махал им нижней частью туловища, к которой, по недоразумению природы, крепился косматый хвост. Как результат, все пиздюля доставались Элли.
Когда ее в очередной раз повозили мордой по бортику фонтана, она изловчилась поймать ржущую собаку и утопить ее в грязной воде поблизости, отвесив хорошего пинка по хвостатой жопе. Татошка обиделся и потому не сразу сказал, что его хозяйка потеряла документы и бабло.
— Да чтоб я сдохла, факинг щит! — с досады пнула она угол дома. В доме что-то треснуло, ухнуло и обвалилось. Новомодная конструкция полукруглого сооружения, похожая на элегантно скрученную трубочку с кремом из дерьма и палок, провалилась в середине, частью крыши придавив кого-то внутри. Элли замерла и огляделась по сторонам.
— Чо зыркаешь? Валим отсюда! — потянул поводок пес. Элли вспомнила, что в детстве ее учили быть хорошей девочкой. Уроки хорошего поведения ей давали в курятнике или на заднем дворе, пока мелкая сопля крутила бошки курам и выгребала дерьмо за животными, отчаянно борясь с желанием трахнуть лопатой по родительской моське, чтобы те заткнули лекции о счастье и нужности образования. Впрочем, когда она подросла, быть хорошей девочкой ее уже учили совсем другие дяди, и вот тогда эти занятия начали ей нравиться.
Из дома послышались стоны и отборная ругань. Татошка почесал за ухом и деловито предложил:
— Слышь, давай зайдем? Может, чем поживимся. А то так жрать охота, что аж переночевать негде.
Элли посмотрела на него, как на психопата. Но чего можно было ожидать от своего же глюка? Или от говорящего пса.
— А если там кому помощь нужна? — заискивающе смахнул он хвостом букашку с бока.
— Нам самим она нужна. Я последние туфли порвала, пока мы с тобой тут бегали от полиции. А до посольства Америки еще далеко.
Пес уже не слушал. Он дернул поводок и потащил хозяйку в проем покосившейся двери. Элли поперлась следом, матеря пса и грибы, и пытаясь забыть, что именно Татошка первым предложил сваливать.
Внутри новомодного строения творился настоящий бардак. Пыль и грязь кружились в воздухе, хорошо видимые в солнечных лучах, которых стало намного больше, чем пробивалось через дизайнерские дыры до обрушения крыши.
Пес принюхался, чихнул и почесался.
— О, сандалики! — радостно взвизгнула Элли, стаскивая штиблеты с ног какой-то женщины, которую придавило вековым камодом после обрушения.
— Она может еще живая, — неуверенно подал голос Татошка. Элли сморщила носик и изобразила на лице брезгливое выражение.
— Вряд ли, — сказала она, натягивая туфли стриптизерши на огромных каблуках. От усилия она даже высунула язык, но все же напялила новую обувку. Встав на ноги и слегка пошатываясь, Элли нависла над псом эдакой угрожающей скалой. Сгорбленной и размахивающей руками от неустойчивого положения. Пес заскулил и попятился.
— Это не твой стиль, дорогая, — решил он в последний раз попытаться отговорить хозяйку от мародерства с трупа.
— Заткнись, глюк, — самоуверенно произнесла девушка и, ковыляя, как на сломанных ногах, пошла к выходу, где их уже ждали.
Какой-то слегка пьяный хипстер в подвернутых джинсах и белых гольфах стоял у разрушенного домика и с охуевшим ебалом пялился на содеянное. На клетчатой рубашке, как и на окладистой бороде, виднелись осевшие частички штукатурки.
— Нихера себе, домик-то раскроило, — присвистнул он, удивленно разглядывая жилище. — Эй, девочка, а ты тут чего делаешь? — обратился он к ковыляющей Элли.
— Не трудись, парень, ничо ценного там уже нету, — деловито проинформировала она мужчину. И только тут заметила здоровенный топор, который мужик положил себе на плечо. Древко сливалось с клетчатой тканью и терялось в пыли, налипшей на одежду дровосека. — Ты кто ваще такой? Мясник что ли?
— Я прежде всего хипстер, — оскорбленно сказал дровосек, — ну и мясник по выходным. Хотел стать дровосеком, но в этой сраной Европе все деревья подучетные.
— Гав! — сказал пес и заискивающе уставился на дровосека-мясника, слегка виляя хвостом, от чего в воздух поднимались клочки пылевой грязи.
— Собааааачка, — расплылся в улыбке бородач. Элли прикрыла глаза.
— Так значит, вам в посольство надо? — радостно вещал хипстер, то и дело перекладывая топор с одного плеча на другое, — я тебя проведу. А то ты на своих туфлях далеко не уйдешь, — критично окинул он взглядом мученическое выражение лица Элли.
— Слушай, а никого не смущает мужик со здоровенным топором в центре города? — спросил Татошка. Дровосек удивленно посмотрел на пса.
— Никого же не смущает говорящая собака, — сказал он. — Это Амстердам, милый. Тут вообще ничего и никого не смущает.
— Резонно, — согласился пес. Они уже дошли до площади имени кого-то, столь же непроизносимого, как и все слова в Голандии, решив присесть и перекусить мороженым. Дровосек притащил всем пожрать, и Элли задумчиво грызла кусочек мерзлого льда с какой-то странной начинкой не то из грибов, не то из сыра. А может, из крошечных плюшек травы.
Где-то рядом шло представление, и громкие визги детей увеличивались по экспоненте, приближаясь к отдыхающим на лавочке. Через полминуты, когда крики стали особенно жуткими, из-за куста вывалился толстый мешок, покрытый соломой с головы до ног. Впереди бежали, заикаясь и теряя содержимое кишечника, насмерть перепуганные дети.
— Эй, нельзя так детей пугать! — вступился добросердечный Дровосек, подскочив с лавки и припечатав ко лбу чудовища свой шарик мороженого. Элли подавилась и начала синеть. Соломенное чудо встало, как вкопанное, и обвело взглядом парочку.
— Я Страшила, кретин. Это моя работа.
— Ты на куклу вуду больше похож, — решила блеснуть международными знаниями чуждой религии Элли, хрипя и отплевываясь.
— Да ебись оно конями, — в сердцах сплюнул аниматор, и уселся рядом на лавку, — так и знал, что из этой затеи ничего не выйдет. Хотел подработать в парке, пока сезон, но эти тупые дети не ценят высокое современное искусства.
— Если бы ты не обклеился соломой, они могли бы изменить свое мнение, — тактично подал голос Татошка.
— Мне это советует полуслепая говорящая собака? — удивился аниматор.
— Если я пес, это не значит, что я не имею художественного вкуса, — обиженно нассал на ногу аниматору Татошка. — Чо ваще не толерантный такой?
Аниматору Страшиле стало стыдно. Он нерешительно поковырял носком соломенного ботинка край лавки и спросил, куда все идут и не возьмут ли его с собой. Жалостливая история о том, как он, несчастный, уличный поэт из штата Оклахома, решился попытать счастья в Амстердаме, заняла целый час, едва Элли упомянула, куда им надо.
— Пойду с вами! — капризно заявило соломенное чудо. Пес протяжно заскулил.
Через полчаса мучений в туфлях на шпильках аниматору и мяснику надоели стоны девушки и они стали тащить ее поочереди, перекинув через плечо. Элли всю дорогу трескала вкусняшки, на которые успешно разводила мужиков, а в перерывах занималась тем, что отклеивала соломинки от спины Страшилы, или играла в шахматы на клеточках рубашки хипстера, приклеивая к ним кусочки вафельных рожков от мороженого.
Проходя запутанными улочками старого города, названия которых вызывали у всех слезотечение пополам с кровавыми резями в глазах, группка изрядно уставших путешественников набрела на кофешоп. Смеркалось. Или, что было ближе к правде, у всех начался отходняк, и каждому хотелось принять новую дозу прекрасного внутрь.
— Кто как, а я зайду, — сообщил аниматор Страшила, бодро направляясь к заведению. Красный фонарь в виде мака ничуть не смутил парня, только придал ему уверенности в своей соломенной неотразимости.
— Спятил? — округлил глаза хипстер, тут же прервавшись и перестав выкладывать свою десятую фотосессию на фоне одного и того же камня у дороги. — Антисанитария, порочные связи и нездоровая пища. Это же надо вообще не иметь мозгов, чтобы туда соваться!
— А мне кажется, это неплохая идея, — снова почесался пес, — там такие люди работают, они такое тут видели, что парню может и свезти.
Из дверей кофешопа выплыла высокая стройная мадам в пеньюаре и тут же, заметив нерешительно топчущихся посетителей, обворожительно улыбнулась. Правда, улыбка ее померкла, медленно сползая с лица, когда девушка остановила взгляд на соломенном чуде, таращившимся на нее с выражением лица идиота. Капелька слюны, стекавшая у аниматора из уголка рта, заставила мадам передернуться.
— Все должно быть по любви, — резонно сказала Элли, окидывая взглядом симпатичную девушку. Та ответила ей теплой улыбкой, и у канзасской девчонки появились в животе бабочки. Впрочем, с тем же успехом это могло быть скопившееся в кишках мороженое с неизвестными добавками.
— Заходите, милые, — пропела мадам, и у Элли затряслись коленки. Жадность, промелькнувшая в ее глазах, заставила хипстера заткнуться на полуслове.
— Пошли, бессердечное ты чудовище, — тихо сказал Татошка, — не видишь что ли, хозяйка уже стекает на мостовую.
Внутри заведения все было так мило и красиво, что гости тут же расслабились. Возможно, сыграла роль обстановка. Интерьер заведения был выполнен в стиле простого сельского поля, и канзасская девушка почувствовала щемящую тоску по дому. Под ногами ковер из травки, тут и там растут в узорчатых вазонах высокие красные маки, с потолка льется густой сизый дым, обволакивая все вокруг. Возможно, дело быо и не в обстановке, а именно в этом дыме, но кто там будет разбираться, в этих ваших амстердамских заведениях. Из кухни доносились аппетитные запахи жареных грибов с приправами. На столиках чадили разными добавками пузатые кальяны, из полумрака на гостей таращились расфокусированными глазами посетители. Некоторые даже невежливо тыкали пальцами и пытались спрятаться в ужасе под стол.
«Наверное, все же дым», — подумал Татошка, решавший, почему его тоже поманило в сон, как и осоловевших от первого глотка воздуха в кофешопе людей. Они сели на мягкие диваны, Элли успела схватить мадам за задницу перед тем, как расположиться, и начали изучать меню. Залипнув на этом аж на полтора часа, пока та же девушка, что встречала их, не ткнула каждого пальцем и не спросила что-то, они все же выбрали себе ужин и снова погрузились в ступор.
Так прошло четыре дня. Элли мечтательно провожала взглядом свою любимую, хипстер пытался вспомнить, как делать фоточки и выкладывать их в интернет, аниматор безуспешно гонялся за девушками в тщетных попытках рассказать о своей красивой, в отличие от тела, душе, а пес тупо спал.
— Простите, — раздался вежливый грудной голос, — вы не могли бы мне помочь? Мне так неловко вас об этом просить… но обстоятельства сложились не в мою пользу.
Залипшие в глубокой нирване гости подняли красные, как маки, глаза. Перед ними нависала страшная тупоносая рожа с маленькими ушками и огромной широкой пастью, улыбающейся во все свои зубы.
— Д-да? — сглотнула Элли. Серая бегемотиха переступила с ноги на ногу, нерешительно пытаясь что-то выдавить, но у нее ничего не получалось. Наконец она собралась с духом и сказала:
— Меня зовут Лёва, меня тут однажды забыли. Вообще хозяин цирка думал, что я самец, но я была так мала, а он был так неразборчив в связях… — бегемотиха прикрыла глаза и ее веки затрепетали от приятных воспоминаний. — В общем, меня нашли только тогда, когда я уже подперла потолок и прочно тут обосновалась. Но дело не в этом. Понимаете, сегодня мне нужно заменить солистку, которая обычно поет в зале. У нее очень красивый номер, красные маки, колыбельная с элементами стриптиза, под тяжелую рок-музыку. А мне так страшно, так страшно…
Лёва вздохнула, от чего крыша немного скрипнула. Дровосек посмотрел на аниматора, они поняли друг друга без слов. Элли, пребывая в тумане неразделенной вдвадцатый раз любви к мадам у входа, зачем-то согласно кивнула.
— Ой, вы так добры, юная леди! — просияла Лёва. Элли снова кивнула, и Татошка начал подозревать, что у девушки просто нервный тик и кататонический ступор.
Бегемотиха подобралась, поуютней устроилась и открыла рот, чтобы начать представление…
Когда утробный рев вошедшей в гон самки бегемота разнесся по тихим улочкам Амстердама, окружающие подумали, будто на них все же сбросили ядерную бомбу. Изрядная часть старожилов, правда, предполагала, что все дело в королеве, которая в очередной раз не смогла вывести серый в полоску тюльпан у себя в оранжерее, но приезжие со всего остального мира начали искать запасные подштанники и рыть бункеры прямо в брусчатке.
Волна ломанувшихся вон из заведения гостей снесла стены и почти вынесла их наружу. Пучки сломанных красных маков висели на ушах и набились в рот, и некоторые, особенно стойкие любители халявы, даже пытались их быстренько прожевать, дабы потом не платить за употребление.
Больше всех испугалась бегемотиха. Лёва отшатнулась от панических оров гостей, проломила своим задом стенку кофешопа, потом рванула вперед и, смяв компанию Элли, вынесла их на улицу. Держась кто за что попало, они прилипли к плотной коже Лёвы, орущей на бегу страшные проклятия самой себе. Зверь несся куда-то в сторону центра, и остальным нужно было только не упасть со шкуры бегемотихи.
Наверное, они так и носились бы кругами, если бы не доблестные полицейские, выдвинувшиеся им наперерез. С криками о том, что в их королевстве запрещено выбрасывать домашних животных на улицу под угрозой огромных штрафов, они остановили Лёву и отлепили от нее людей. Дрожащая и бледная, перемазанная грибами, мороженным и супом Элли, чей желудок оказался не в пример слабее чужих, походила на дрожащее желе, пропущенное через центрифугу.
— Ваш гиппопотам? — строго спросил высокий красавец в форме, нависая над девушкой. Элли нервно хихикнула. — Тогда он ваш? — перевел строгий взгляд на мужчин полицейский. Аниматор без задней и передней мысли ответил за всех:
— Да она в кофешопе за маков пела, мы ваще не в курсе.
Полицейский впал в ступор, но тут заговорил пес:
— Гав, братан. Я те точно говорю, пела она там арию маковую, все правильно эта солома говорит, бля буду.
Страж порядка, который, казалось, видел все в этом городе, ощутил на своем лице нервный тик.
— Стриптизерша, пугало, хипстер и бегемот, — начал он, кивая своим мыслям, — вы арестованы за нарушение общественного порядка и закона о содержании и уходе за домашними животными.
Их всеже департировали домой. Оказалось, что Элли, сама того не зная, стащила у погибшей ведьмы, как ее звали все местные дизайнеры, уникальные туфли. Последний писк моды, образец, за которым охотились лучшие шпионы и детективы. Вредная старуха держала в секрете новый проект сезонной обуви, и получить даже фото этих прекрасных ноголомных туфель пока никому не удалось. На свою беду, автор сего трепетного творения нацепила обновку в тот день, когда проклятый в веках буфет прервал ее бренное существование. Элли с легким сердцем обменяла обувь на адвокатскую помощь, заодно замолвив словечко и за аниматора с мясником. Татошка, потрясенный проведенным в тюрьме временем, дал обет молчания, погрузившись в религиозные размышления о смысле собачьей жизни. На это его натолкнула старая сука, прикормленная у ворот тюрьмы охраной. Белоснежная и статная, как эротический облачный сон всех кобелей, она лишь немного оскалилась в сторону старика, а он уже потерял голову и половину хвоста, когда красавица гоняла его по двору за попытку вскарабкаться на нее втихую.
— Возьми бегемота, — от чистого сердца, поступая так только от великого сострадания, сказал хипстер Элли. — Пропадет тут певица-то.
— Нахрена мне вКанзасе бегемот? — хрипло выдавила Элли, стоя у ворот тюрьмы и ожидая такси.
— А нахрена он тут? — высказал умную мысль аниматор. Все задумались, но дело решила сама Лёва. Осторожно подойдя бочком, насколько такое вообще было возможно, она опустила голову на уровень роста Элли и с грустным взглядом огромных влажных глаз произнесла:
— Я вам так благодарна за все, мои дорогие. И теперь, если потребуется, я пешком пойду до вашего дома. И не испугаюсь трудной дороги. Вы — мои единственные друзья.
Крупные слезы скатились из глаз бегемотихи и разбились о голову Элли. Удар был достаточно сильным, чтобы та согласилась привезти ее в Канзас.
»Только смотри, — написал лапой на песочке рядом с дорогой молчаливый Татошка, — если она дома запоет, пиздец нам. Ураганом снесет нахуй».
Пока до Элли медленно доходило, что ей придется тащить с собой бегемота, хипстер и аниматор спорили о новом проекте под названием «Изумрудный Амстердам». Он родился из взглядов на зеленое месиво из пророщенных соевых бобов, которое просил на обед дровосек, а аниматор тут же нашел в нем потенциал для новой инсталляции современного искусства.
