Русть они будут

Пусть они будут серо-зелеными,
Или серыми,
Или даже черными.
Глаза – души отражение,
И если она жива у тебя,
Я увижу это движение.

Пусть они будут разными,
Карими или даже черными,
Это сегодня без разницы.
остальное резко не важно,
Если внутри ты живешь,
Принимаешь свой выбор отважно.

А если ты будешь слеп,
Беспомощен, беззащитен,
Я воздвигну огромный склеп.
И в каждом из сотен прохожих
Я буду искать ответ,
Почему мы с тобой так похожи.

И когда, и если эпохи сменятся,
Мы потеряемся,
И утратят значения
Все наши споры, ссоры и взгляды,
Мы снова будем искать друг друга,
По глазам, по жестам, чтобы быть рядом.

Рядом – не значит вместе,
Не значит – едины,
Но значит жить с честью.
Так что, пусть они будут серо-зелеными,
Карими, синими, голубыми…
Быть – это самое главное,
А глаза могут быть любыми.

@темы: Творчество. Стихи., Душевный чердак, Я и мои создания, Без объяснений

---

02.08.2017 в 09:33

Пишет  Diary best:

Пишет  А. Кришан:

И вдогонку
"Если кто-то вам скажет нравоучительно: "Вы это заслужили! Эту болезнь, это несчастье, эту утрату. Каждый получает то, чего он достоин!", - вы на такого человека вылейте чай. На голову. Отберите деньги и отвесьте пинка. И обругайте грязными словами. Это будет эксперимент, это не будет насилием. Человек сам предложил поступить с ним именно так. А если этот побитый и мокрый, липкий от сладкого чая человек побежит жаловаться - а он непременно побежит, настаивайте на своем - это был эксперимент. Социально-значимый и очень важный. Этот человек заслужил то, что получил. И вполне этого достоин. Может, конечно, нам дадут пятнадцать суток за эксперимент. Мы их заслуженно получим. Но Учитель Жизни тоже запомнит этот эксперимент. И сделать так надо ради всех, кто погиб в муках от рук злодеев. Ради всех, кто потерял невинных близких, детей и родителей. Кто ухаживает за страдающим больным, не спит ночей и старается облегчить муки несчастного. Ради тех, кого сожгли в печах и газом отравили. Ради Того, кто отдал свою жизнь из-за любви к людям. По мнению Учителя Жизни, они это заслужили. Мучения и смерть. А он заслужил всего лишь чашку чаю на голову. И несколько бранных слов. И мое личное презрение заслужил, даже если его слова продиктованы глупостью: глупость глупости рознь. Вы все же так не делайте, конечно. Результат и так понятен - жаловаться побежит. И будет визжать, что на него почему-то напали ни за что. И изобидели без причины. Хотя причина так очевидна. Этот человек действительно такое заслужил."

А.В. Кирьянова

Не свое | Не Бест? Пришли лучше!

@темы: Не ворую, а заимствую, С миру по нитке

---

Химера

Химера — искусственно созданная форма жизни на стыке генов растений и животного материала. Впервые устойчивый и жизнеспособный организм был получен через пять лет после основания Периметра.
Выродок — слэнговое обозначение химеры.

Одна из непримечательных перефирийных планет Периметра, 5 лет после исчезновения геологоразведовательной базы на окраине обитаемого сектора.

Влажный белесый туман подбирался к окраинам с пустошей, разделявших последние пригодные для жизни районы и кварталы строительного сектора. Иссушенные скрюченные деревца и кустики на границе пустошей редким забором отделяли условные границы пригодной для жалкого существования земли от совершенно ядовитых, окисленных и зараженных гектаров каменистой почвы. Спрессованные временем и ржавыми роботами-утилизаторами части механизмов, выброшенные на свалку испорченные детали и отгруженные бочки схимикатами представляли все вместе непроходимый лабиринт, в котором тоже кое-как теплилась жизнь. Но уже для тех, кому не нашлось места даже в опустившихся кварталах за рабочими бараками.
Болезненно желтоватое, будто гнойник, небо нависало маслянистым куполом над свалкой и пригородами, лишь немного расчищаясь к центру, где кое-как работали очистительные станции и огромные фильтрационные пушки, непрерывно хрипящие очистительными сетками и всасывающими механизмами.

Ущербные, косые от времени и разъедающих дождей дома, высившиеся почти до небес, давно полустерлись, осыпавшись вниз и превратившись в расколотые остовы памятников благоустройства на заре формирования Периметра.
Выработки полезных ископаемых давно завершились, и удачно расположенное поселение отдали на откуп средним корпорациям химической и биологической промышленности. Плоды неудачных или отслуживших экспериментов в огромных баках и полупрозрачных контейнерах до сих пор слепо таращились пустыми глазницами откуда-нибудь из-под груды старого спрессованного слоя мусора за поселением. Ржавые клешни сломанных погрузчиков, ядовитые тяжелые металлы в почве, кислотные соединения, текущие в грунтовых водах и питающие жителей отравой, ураганные ветра, разбрасывающие окрест остатки мусорных куч и части похороненных под ними тел — привычная картина тем, кто кое-как цеплялся за жизнь в одном из самых опасных и бедных лабиринтов цивилизации.
Пухлое гнойное небо разошлось, выпуская вниз каплевидные предметы, устремившиеся к земле. Набирая скорость, почти бесшумно скользя сквозь нижние слои атмосферы, они приобрели зеленоватый отсвет перед самой поверхностью свалки, врезаясь в нее, будто сверхскоростные пули вгрызаются в податливую плоть или в консервные банки грузовых судов.
Пух-пух-пух-пух... — ссыпались вниз капельки, утопая в грудах мусора. И гнойное небо сново затянуло свое бельмо, брезгливо плюнув ядовитыми осадками, словно пыжась догнать непрошенных гостей, потревоживших его покой и медленное загнивание.
Наблюдавший эту картину старик, чьи сухие руки могли поднять что-то не тяжелее клочка бумаги, поправил на голове глупую шапочку из куска фальгированого картона с вырезанным на ней знаком службы утилизации, забеспокоился и поспешил слезть вниз с ржавой клешни похороненного под мусором погрузчика. Он оступился, поспешая вниз, зацепился рваным длинным пальто за торчащие из кучи остовы мелких механизмов, и сильно разодрал ногу при падении.
Старик бормотал себе под нос какую-то чушь, скатываясь все ниже и ниже, придерживая дрожащей ладонью нелепый головной убор. В спину ему дохнуло чем-тотеплым, невидимым и забивающим ноздри едкой вонью.
— А-а—а-а-а! — заорал старик, уже не заботясь о своей сохранности, и нырнул куда-то вглубь мусорной кучи. Там, внизу, скрытый от глаз проход, похожий на извилистую лисью нору, должен был вывести его к небольшой базе таких же жителей помойки, как и он сам. Если старику повезет, там будут и выродки, которые много устойчивей к этим вечным попыткам местной администрации поджечь мусор и выкурить из прилегающих территорий других обитателей. Ответственность за поджог и сброшенные огненные бомбы, чья сместь должна была превратить в пепел даже остатки брони космических лайнеров, встреться таковые им на пути, уже вгрызлись в мусор, проплавляя себе дорогу до самой земли. Ядовитые пары, гарь и копоть, испарения водных скоплений и конденсата от годами разлагающихся мусорных куч, способны были отравить даже десант Периметра, славящийся своей невосприимчивостью к большинству ядов и известных химическо-биологических соединений.
Старик сучил ногами, пробираясь по узким и извилистым переходам, потеряв свое поношенное пальто и остатки рваных брюк. Заскорузлая рабочая форма, оставшаяся от времен официальной работы в службе утилизации, тоже распалась бы на части от времени и грязи, но была сделана из прочного материала, который теперь, за последние десятки лет, можно было разве ч то сломать ударом кулака.
— В этот раз близко, совсем близко в этот раз, очень, очень близко, — будто в лихорадке бормотал старик, протискиваясь по коридорам из мусора. — Зачем так близко? Зачем? люди же, люди еще живут, а они так близко. Нельзя так близко жечь, отравиться можно, животные вымрут, ничего расти не будет, люди… люди умрут, выродки умрут, всё умрет. Нельзя близко, взрыв может быть, облако может пойти дальше. Близко жечь нельзя, — непрерывно бубнил старик, пытаясь выдернуть застрявший в мусоре старый дырявый ботинок. Плюнув на него, он выдернул ногу и пополз дальше в одном ботинке, продолжая кому-то объяснять незаконность мер борьбы с обилием мусора и его жителей.
— А я им говорю: нельзя близко, можно навредить. А они мне: крысы, крысы мутировали, банды стали обживаться, надо отодвинуть периметр, периметр надо отодвинуть. Ха-ха-ха-ха! Да кто же даст? Кто даст сам Периметр отодвинуть? — старик всхлипнул и продолжил ползти, а по пятам его уже догонял разъедающий химический жар и дым, забивающий ноздри, просачивающийся по узким тонеллям под мусорными кучами.

Прилипший на стыке рабочего квартала и зоны отчуждения бар «Вырождение», как всегда после окончания смены, был полон под завязку. Глупая, невыносимая обычным человеческим ухом, музыка крошила кости и дробила редкие сохранившиеся зубы местных обитателей. Прыгающий, мигающий по стенам и потолку тусклый свет пыльных и заляпанных панелей выхватывал группы людей, скорчившихся над своими порциями дешевой выпивки и такой же дешевой, синтетической пищи, способной не дать телу сдохнуть, но не способной хоть как-то повлиять на желание немедленно проблеваться после употребления оной.
Люди и выродки прибывали и прибывали, толкая уже пьяных со стульев и усаживаясьна их места. Мрачные лица, сурово сдвинутые брови, опущенные взгляды и общая атмосфера тяжести, подавленности и отчаяния. В дальнем углу чертыхались и бранились молодые выродки, чьи проявления мутаций позволяли им относительно прямо ходить и пользоваться человеческими приборами для поглощения еды и напитков. Один из юнцов, лихо пристукнув по плечу друга тонкой витвистой лианой, растущей из середины позвоночника, сгреб ею стакан с коричневым дымящимся напитком и одним махом опрокинул его в себя. Из ноздрей понтующегося недоросля повалил густой дым. Отросток на спине конвульсивно дернулся, сморщился и отпал, а сам его владелец молча повалился лицом в пустую миску перед ним. Его соратники дружно заржали, сталкивая выродка со стула. На его место сразу же примостился еще кто-то из местных изгнанников и неприкосаемых, дыхнул в лица собравшимся золотистой пыльцой из пыльников в ноздрях и удовлетворенно, урча в полголоса, принялся наблюдать за кайфанувшими от наркотика химерами вокруг. Пока компания ловила глюки и глупо хихикала, новичок подъел их заказы, осторожно отодвинул пустую кружку неудачливого конкурента, корчащегося на полу и тихонько исчез в кислотных сумерках за дверями бара.
Жалеть о том, что ему повезло хотя бы сегодня бесплатно пожрать и выпить, он не собирался. Смотреть надо за своими вещами в таких местах, а не отростками размахивать. Химера криво усмехнулся, сунул руки в карманы потрепанных штанов и зашагал к своему логову на первой линии мусорной империи, неподалеку от ограждений, за периметром жизни района.
Дойдя до темного пяточка промзоны, в которой высились брошенные и заржавевшие от долгих ядовитых дождей контейнеры, он насторожился. Чуткое ухо дернулось в сторону, будто у собаки, кожа покрылась тонкими иголочками, выдвинувшимися из кожных пор, затрепетавших на улице в поисках источника опасности.
Одинокий световой столб за спиной выродка застонал, мигнул и погас. Молодой человек не испугался, зрение уже перестроилось и было готово нырнуть в полную темноту. Третье веко привычно затянуло глаз, чтобы уберечь от ядов испарений мусорных куч внутри.
Он осторожно шагнул вперед, по памяти отыскал вход в подземелья и присел рядом на корточки. Из едва заметной дырки повеяло ужасом и страхом. А еще пряным кислым запахом старости, смерти и медленного разложения.
Выродок огляделся, приподнял толстую пленку входа на нижние уровни, и едва не полетел вниз кубарем, споткнувшисьо чью-то голову.
— Ебань какая! — ругнулся он от страха, и в воздух тут же вспорхнуло облачко пыльцы. Защитный механизм выпустил в пространство расслабляющие гладкую мускулатуру опиоиды, способные свалить с ног даже десантника Периметра, если тот окажется без фильтров на морде.
Источник проблем, как про себя уже окрестил его выродок, слабо застонал и протянул тонкую старческую ладошку к юноше.
— Помоги… — пискнул старик. Молодой человек воровато оглянулся по сторонам, облизнул сухие губы и осторожно приблизился к валявшемуся на пороге выхода старику.
— Эй, ты чего? Ты кто вообще?
— Помоги-и-и… — слабо, как котенок, пропищал старик. Ругая себя и свое любопытство, понося всю систему в целом и отдельно, с большим удовольствием, сам Периметр и его эксперименты на людях в далекие годы, выродок сначала медленно, а потом и сноровисто выдернул застрявшего в проходе старика.
Половина его тела была искусственной. Левая нога и левая рука блеснули дешевым сплавом металлов, осыпая под ноги химере клочки разъеденной плоти и сморщенных сосудов и артерий. Спина и задняя поверхность единственной живой ноги представляли собой кровавое месиво язв, химических ожогов и поджаренной корки мяса.
— Старик, да ты труп, блядь, — в ужасе выдохнул выродок, отступая на шаг.
— Технис… знаешь его? Нужно к нему, — с неожиданным упрямством и решимостью произнес старик, и заскреб искусственными пальцами по корке дорожного покрытия, будто пытаясь уползти подальше от мусорных куч.
— Не, старик, — замотал головой с косматыми белесыми волосами выродок, — не-не, даже не думай. Вертел я твои проблемы сам знаешь, где. Мне неприятности не нужны. Мне домой надо, меня дома ждут…
Выродок уже собрался обойти ворочающегося на дороге старика, напомнившего перевернутого жука-мусорщика, и тихонько юркнуть в проход, когда незнакомец, опершись искусственной рукой об покрытие, приподнялся и сказал:
— Нет там дома. Нихрена больше нет. На меня посмотри и подумай, хочешь туда идти?
После этих слов решимость старика угалсла, он снова ткнулся лицом в дорогу и затих. Беловолосый выродок шмыгнул носом и заозирался. Вокруг никого не было, но сейчас и в таком месте это, скорее, расслабляло, чем пугало. Безмолвный старикан валялся под ногами кучей поджаренного и окровавленного мяса. И химере вовсе не хотелось возвращаться обратно в «Вырождение», чтобы рискнуть попасть под горячую руку отошедшим от наркотических терзаний соплеменников.
За Периметром внутри хоть как-то жили. А за Периметром снаружи жили хоть как-то. И те, кому непосчастливилось быть выброшенным после рождения в мусор, понимали разницу таких похожих выражений на себе.
Мутации трех четвертей генов, отвечающих за внутреннее строение тела и метаболизм, дарующие обладателю непредсказуемый спектр возможностей и их комбинаций, лишали человека право называть себя таковым. Он записывался химерой, взращивался до возраста дееспособной особи и отправлялся на комбинаты по переработке вредных ископаемых, синтеза удобрений или, если особенно повезет с устойчивостью к облучению и регенерацией, на военные комбинаты. Испытатели, подопытные, лабораторный материал, чернорабочие и труповозы — любимые профессии химер.
Беловолосый человек снова хлюпнул носом, вспоминая, как когда-то он и сам лежал на такой же дороге с такой же, или похожей, кучей дымящегося мусора позади…
Стоп.
Дымящийся мусор? Выродок вдохнул воздух рядом с той дырой, откуда выполз старик. Смесь ядовитых паров, сожженного белка и человеческих кишок ударила в ноздри с невероятной силой. Выродок попятился, понимая, что случилось с его домом и домами многих, подобных ему. Струйки белесого дымка стали шире, расползаясь по окружающей местности, вдавливаясь в темноту ночи с упорством гвоздей. Тело старика уже заволокло непрозрачным молочным туманом, скрыв его от взгляда выродка. Тот ощупью нашарил руку незнакомца, дернул за нее и вытащил на относительно свежий воздух старика, чье лицо уже должно было посинеть от вдыхаемых испарений.
— Надо же было так влететь… — со смесью горечи и радости от несостоявшейся смерти в мусоре, высказался беловолосый. Он воровато оглянулся, размышляя, не смотаться ли по-тихому, пока тут никого нет. Но вовремя вспомнил, что сейчас идти обратно было опасней, чем возвращаться в бар.
Кто его знает, что за дрянь снова испытывали на жителях мусорных куч чистильщики. Может, эта зараза рассосется через час, а может, будет гноить белковые массы еще полгода. Упрекнуть медиков Периметра в отсутствие фантазии и наличие жизнелюбия было бы глупо.

«Вырождение» почти не поменял контингент. Одни пришли, другие ушли или были унесены подальше за двери бара, чтобы не мешали остальным чинно отдыхать и обделывать свои делишки. Свет стал еще жиже, запах еще гаже, а гвалт и визгливые окрики роботов-разносчиков дошли до предела. Прошло всего-то полчаса, может, чуть больше, а бар уже становился больше похож на филиал орбитальной тюремной станции, чем на заведение для рабочих и выродков.
Рун Джастис, высунув нос из-за широкой дверной панели, мелько огляделся. В клубах сизого ядовитого дымка, кружившегося возле едва работающих вытяжек под потолком, иногда мелькали прорезающие его лучи неяркого света. Неторопливые колоссы роботов с подносами раздвигали толпу, вынуждая ее тесниться по углам и не задерживаться на одном месте долго.
Когда это заведение, купленное первым хозяином, только открылось, старый хрыч с бельмом налевом глазу пытался сделать все нормально. Он даже дал работу химерам, должным выполнять роли официантов, проституток или всех понемногу, включая и моечные машины. Но живая рабочая сила продержалась в баре недолго. Драки, случайно пропадающие люди, ущерб имуществу, кражи, налеты и ограбления неизменно опустошали карманы хозяина. В итоге тот все же разорился, свел счеты с жизнью, упившись дешевым спиртным до смерти, и отдал заведение в очередные предприимчивые руки.
Другой хозяин, пожелавший оставаться в тени, споро смекнул, куда идет вектор развития района, и оборудовал бар био-электронными рабочими. Округлые, массивные и преземистые формы рабочих конструкций умели получать заказы, доносить их до клиента и вовремя получать с него плату.
Попытки разбить, уничтожить или разобраться с этими работничками приводили только к одному: желающие сами приносили извинения и исчезали в неизвестном направлении. Один, два, группа, несколько мелких и средних шаек придурков — пропадали с поля игры за бар все.
Рун Джастис знал причину такому поведению. Именно с этой причиной он и собирался встретиться, но пока что не представлял себе, как это можно сделать. Прижимая плечом к косяку потерявшего сознание старичка в глупой шапочке из картона, обмотанной фольгой, с каким-то вырезанным на ней символом, он следил напряженным взглядом за залом, высматривая конструкторов с подносами. Наконец один начал двигаться в его сторону. Одновременно с ним Руна заметили из угла зала, откуда он предпочел слинять как раз перед встречей с обморочным старикашкой у входа в мусорный мир. Широкий робот-официант неспешно и вальяжно плыл в сторону Джастиса, наперерез ему двигались из другого угла ти гибкие тени. Поры кожи беловолосого выродка разошлись, выпуская наружу ядовитые шипы, на которых блеснули крошечные капли яда. Начав реакцию с кислородом в воздухе бара, которого тут было явно меньше нормы, капельки медленно окутывали Руна непроницаемым облаком газа, сквозь которое мало кто мог бы пройти и не получить ожог слизистой.
Минусом такой мутации становилось сразу несколько вещей. Рун не мог двигаться с места — облако газа рассеивалось. Накопление критической массы требовало времени и нужного количества кислорода. И последнее, что весьма огорчало Джастиса, от пуль, или иного вида контактного оружия, как и кулаков его это не защищало.
— Эй, чмырь! Ну-ка, иди сюда, выродок хренов! — крикнул один из троицы, узнав приметную внешность Джастиса. Тот обложил себя и приближающихся людей отборным матом. Трое двигающихся к нему посетителей ловко перепрыгивали через стулья и даже столы, окружая Руна со всех сторон. Прижатый им к стене и косяку старик громко испортил воздух, словно был в сознании, и капнул на плечо спасителя слюной из приоткрытого рта.
Две пары рук крепко схватили Руна за руки и прижали к стене. Старик за его плечом начал сползать вниз.
— Совсем умишком тронулся, тут снова появляться? — зло ткнул его кулаком в зубы один из подоспевших гостей. — Думал, мы кайфанем и твою харю позабудем?
Следующий удар раскрасил лицо Джастиса кровавым росчерком, и тогда он заметил, что на руках напавшего парня перчатки из тонкой кожи с защитой от таких шипов, как у Руна.
— Эй, хорош, он мне прямо в харю дунул! — остановил напарника третий мужик, подошедший к Джастису поближе. — Я ему сейчас счет выставлю за жратву и развлечения. Раз уж девки смылись, пусть сам отрабатывает, я не принципиальный. И добрый, — добавил мужик с такой улыбкой, что Рун пожалел, что его не завалило радиаактивным мусором вместе со стариком.
— Ребята, разверните его спиной и стащите с него брюки, — приказал мужик. Джастис сдавленно захрипел, задергался, когда две пары рук начали его разворачивать. Лицо Руна оказалось прижатым к бледно-зеленому лицу старика, которого парни, казалось, приняли за труп и не обращали внимания.
— Смотрите-ка, а наш блондин еще и некрофильчик, — радостно вякнул один из троицы. Тот, что был слева. Джастис замычал сильнее, но крепкая ладонь зажала ему рот и впрыснула в щеку мышечный релаксант. Ноги Джастиса подкосились, и он упал бы вниз, если бы его крепко не держали парни рядом.
Тело старика скользнуло вниз, как раз под платформу поровнявшегося с ними разносчика. Конструкция ощупала преграду окулярами светящихся линз на лицевой панели, попыталось обогнуть, но тут одна из ног Руна случайно пнула старика в бок, и он перекатился лицом к разносчику. Конструкция остановилась, спектр свечения линз поменялся на синеватый, для распознования личности. Потом лицевая панель развернулась в темный угол, где раздевали Джастиса. Рун боднул головой стоящего напротив мужика, начавшего уже расстегивать свои штаны, и оказался лицом к линзам разносчика, хрипя и кашляя.
— Технис… Технис… — вытолкнули его губы. Конструкт прижал пустой поднос к животу, где тот примагнитился и остался держаться, сгреб старика в охапку и почти развернулся, чтобы уйти, когда Джастис отчаянно замычал. Разносчик развернул круглую, помятую немного голову к Руну и протянул выдвинувшийся манипулятор. Державшие его люди нехотя отпустили свою добычу, расходясь в стороны.
Ссориться с лучшим, по местным меркам, технологом, врачом и богом машинерии не хотелось никому, кто имел хотя бы призрачный шанс оказаться у него на столе с неисправным оборудованием или заклинившей конечностью.
Джастис ощутил, как его волокут за руку, безжалостно сдирая о препятствия расстегнутые штаны, которые уже сползли к ботинкам и остались там болтаться.

— Твоя печень и селезенка светятся, как поздравления от управляющей компании, — ворчливо произнес стоящий спиной мужчина. Потертая красная бондана, повязанная на голову, как пиратский платок, несколько привлекала к себе внимание, когда ее хозяин начинал в задумчивости качать головой, монотонно и успокаивающе перечисляя найденные метки на органах итканях пациента. Высокий, широкоплечий и подтянутый, он обладал длинными седыми волосами и такими же роскошными седыми усами. Его мозолистые руки, привыкшие к работе, сейчас ловко управлялись с крошечными манипуляторами, джойстики от которых неуловимо двигались на панели перед ним. Длинные узловатые пальцы безошибочно посылали команды на пульт управления, заставляя едва ощутимых паучков ползать под коже пациента.
— Хррр… — просипел в ответ его подопечный. — Скажи мне что-то, что меня удивит, Технис.
— Ты сам отказался от дозы обезболивающего, — пожал плечами его собеседник, — теперь лежи смирно и не скрипи, как мой старый конструкт в зале. Так-так-так… единственное зеленое пятно, что я вижу, твои мозги. Возможно, это от того, что их там нет, и череп радостно празднует свободу.
— Все красные? — сдавленно прохрипел пациент. Технис оторвался от своего занятия, щелкнув клавишей автоматического начала завершения процесса. Инструменты сейчас мягко покинут тело человека на соседней продавленной койке, втянутся в баки с обеззараживающим раствором, а затем подвергнутся молекулярной стерилизации и калибровке, после чего снова будут готовы к работе с живыми людьми.
Технису редко предоставлялась возможность вспомнить свое хирургическое прошлое, как и применить образование биоконструктора и технолога в одном лице. Выкупив бар, он принялся за разработку универсальных, безотказных и легких в обслуживании работников. Но вскоре к нему протоптали дорожку местные. Из тех, кому не сильно мешало заведение, которое не собиралось платить им лично, но никак не препятствовало решению вопросов на нейтральной территории.
«Вырождение» стал этой территорией. Технис безжалостно выбрасывал за двери всех, кто смел нарушать порядок, не давая шанса вернуться к прошлым методам переговоров, если страдало его имущество. Когда страдали клиенты, он воспринимал это спокойно. Все равно все шли к нему на стол. Кто был поумнее да побогаче. Штопать в кредит Технис не собирался.
Он развернулся к пациенту, смерив его взглядом живых, молодых и ярких глаз, щелкнул пальцами и врубил яркое освещение. Полусидящий на койке пациент поморщился от света, стирая с голого тела следы проколов, в некоторых из которых выступили капельки крови. Закончив с этим, он бросил влажную салфетку в бак под койкой и принялся одеваться.
— Эрих, у тебя три дня, чтобы найти семьсот кредитов. Иначе твоиорганы пойдут в Медцентр Совельхейма. Без вариантов, — произнес Технис, усажываясь в кресло неподалеку и закуривая длинную витую трубку. Помещение наполнилось запахом легкого наркотика. С лязганьем защелкнув последнее крепление на поясном ремне, на котором теперь болтался старенький разрядник, Эрих весело и зло посмотрел на Техниса.
— Еще целых три дня, дружище! Зачем пугал? Ну, зато удивил, твоя правда.
— Ты совсем придурок что ли, Эрих? — флегматично выдохнул вверх колечко дыма Технис. — У тебя через трое суток полсраки оторвут, а второй половиной тебя же и накормят, если будешь сопротивляться. Деньги есть?
— Ты с какой целью интересуешься? — более раздраженно спросил Эрих. — Тебе заплатить смогу…
— В сраку себе сунь свою оплату, дебил, — не меняя интонации, прервал его Технис, откидываясь на спинку кресла и блаженно зажмуриваясь. Трубка легла рядом, из нее продолжали виться вверх струйки дыма. — Я про семь сотен для Совельхейм.
Эрих пожал плечами, натягивая тонкий свитер со рваной горловиной. Крупная вязка серой материи прорвалась во многих местах, но Технис считал, что то вовсе не следы лихих потасовок. А переломы ниток от грязи и неосторожного складывания вещи об колено.
Эрих принялся зашнуровывать ботинки. Он никогда не доверял умным застежкам, липучкам и прочей технической дряни, справедливо считая, что лучше и надежней бессловесных и неразумных шнурков ничего не придумано.
— Спасибо, друг. Ты лучший, — поблагодарил Эрих, собираясь выйти из приемной Техниса. Рваные раны на ребрах были надежно обработаны и заштопаны, а память Эриха с холодностью машины сохранила координаты дома, в котором он напоролся на неучтенных модификантов с клыками и когтями.
Технис искоса глянул сначала на Эриха, потом на мониторы внешнего обзора, и только покачал головой.
— Ты тоже неплох, Эрих, — сказал он в спину другу, — был когда-то лучшим, — добавил Технис в закрывшуюся за Эрихом дверь. По коридорам уже спешили конструкты с длинными вытянутыми манипуляторами, должные избавить разносчика от его ноши. Какой-то беловолосый оборванец из местных и еще одно тело с ним. Технис почесал ухо, как всегда, когда чувствовал неприятности.
Эрих слышал его последние слова, но не стал обращать внимания. Оставалось всего три дня, и тратить их на ссору с другом ему не хотелось. Семь сотен при условии, что в лучший месяц он имел не больше полтинника? Ха-ха-ха! Он зло улыбнулся, застегивая куртку и выходя в общий зал, который тут же окинул цепким взглядом, выискивая чистых девчонок и возможность надраться до беспамятства.
Совельхейм заберет свое. При любом раскладе. Закладывать органы и ткани в залог, брать под них кредиты и потом пытаться сбежать могли только самые глупые люди, романтично и изрядно дебиловато считающие,будто могут обмануть систему.
Система плохо обманывалась, и могла это делать только при условии наличия хорошей команды, или до определенной степени.
Совельхейм превосходил степени. Все степени.
И теперь ему предстояло забрать свое. В организме Эриха не осталось ни единой молекулы, кроме тканей мозга, на которых бы не стояло клеймо Медцентра. В начале он еще выплачивал кредиты, потом дела пошли совсем плохо, и теперь ему предстояло расстаться с частью своей нехитрой требухи. Возможно, это будет один глаз, часть печени, костный мозг и почка. Возможно, сердце или что-то еще. Ему поставят замену, пока он не дотянет до окончания времени кредитования других органов. Но когда дело дойдет до кожи и мышц… в общем, Эрих понял, что умный совет Техниса ставить на них клеймо последним, если уж совсем припрет с деньгами, был действительно хорош. Тем более, что он был единственным и последним за все их время разговоров о связи Эриха с Медцентром.
«Как ты до этого дошел, брат?» — спросил он сам себя.

@темы: Я и мои создания, Интэрлайн

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Не хватает поговорить. Вот иногда совсем не хочется, а иногда - хоть в дупло лезь и оттуда вещай. Обсудить моменты в прозе, пожаловаться на себя или автора, высказаться за и против, помусолить лишний раз ГГ.
Наверное, я всеже горжусь своей занятостью. Пусть она давно перешла из разряда стремлений в статус хобби, но я умею делать неплохие сюжеты, коротенькие истории и эмоциональные сценки. И хочется, как в далекой юности, тащить в зубах это и смотреть, как читают, кривятся, смеются, задумываются и высказывают свое мнение. Не две-три сухие строчки, как это красиво или некрасиво, а так вот, чтобы поговорить, пообсуждать возможную историю персонажа, выловить неописанные моменты и восхититься собой и другими.
Блин, хорошо, что это состояние проходит быстро. И следующие три недели, а то и полтора месяца, можно не забивать голову такой пургой.

@темы: Кто все эти люди?, Душевный чердак, Я и мои создания

---

Том Рэдл - человек, достойный, на мой взгляд, премии Дарвина.
За то, что сумел убить сам себя три раза. Первый - заклинанием, отскочившим в него от мамы Гарри. Второй - убив в Гарри свой кристраж. Третий был в финале. Он умер трижды, блин, сам от себя.
Так что, номинация должна быть тройной.
Простите, ржу не могу с этого.

@темы: Эмоции, Малость, а приятно, Литература

---

Отмечаю все мифы для себя

26.07.2017 в 17:32

Пишет  Лин Тень:

Мифы уродов мира
Очень здорово сформулировано!

26.07.2017 в 11:10

Пишет  Diary best:

Пишет  Arlenne Lhermitte:

Мифы уродов мира
Мифы и легенды – это не только то, тщательно отрафинированные до сахарного хруста истории, которые подавали нам в школе. Это еще и способ мышления, окружающий нас ежедневно.

«Все богачи – злые», «Мама – лучший друг», «Нужно доверять людям» – этими сказками пичкают СМИ, бабушки у подъездов и все кому не лень. Бытовых мифов, рождающих в нас непомерное чувство вины, развелось такое множество, что психологи уже должны потирать ручки в ожидании клиентов.

Ну что, отмечаем самые любимые?

— «В каждом есть хорошее» – нет, есть уроды. Чистые, концентрированные моральные уроды. Очень жаль, что над ними нет опознавательных знаков, чтобы было легко обойти их десятой дорогой.

— «С другими он урод, а со мной котик». Котик – это временно. Если человек мудак, то рано или поздно, так или иначе это не просто коснется вас – это размажет вас по стене. Просто знайте это.

— «Бедные – добрые, а богатые – злые» – говно есть везде. Это не про деньги, это про внутренний выбор. Человек может выбирать, каким ему быть. Он не дерево и не животное, у него есть свобода воли.

— «Нужно уметь доверять». Себе. А еще уметь слушать себя и защищать себя. А доверять только тем, кто многократно оправдал доверие действиями. Хотя и это ничего не гарантирует, но так немного спокойнее.

— «Родственников надо любить». Конечно, вы их не выбирали, но ни любить, ни терпеть не обязаны. Вообще никого – разве что начальника, да и то, если у вас пока нет другого выбора. Кризис, все дела. И да, есть уроды, в том числе среди родственников.

— «Родственники – это близкие люди». Это если вам очень повезло. Потому что близкие – это близкие по духу. Ими могут быть хоть профессор филологии, хоть гопники с района, мир вообще штука разнообразная – с одними весело поболтать, с другими не страшно ночью. А родственники могут быть и лучшими в мире друзьями, и ничтожествами. Как с ними коммуницировать, и надо ли вам это – решать только вам.

— «Всем воздастся» – ой, все. Ладно, мы все ждем чуда или хотя бы объяснения функционала, при котором некие высшие силы ведут строгий учет, оценку и статистику деятельности каждого человека. Но пока его нет, давайте не будем впадать в иллюзии. Просто если вы причиняете зло другим, не стоит ждать, что в ответ вас погладят по голове. Например, даже коты, которых били в детстве, до конца жизни дергаются от каждого движения.

— «Он просто такой человек» – он просто ведет себя так, как считает нужным. Совершенно сознательно. Если ведет себя, как говно – это тоже его личный выбор. Ваш выбор – решить, нужен ли в вашем мире этот человек.

— «Меня просто неправильно поняли». Не важно, как вас поняли. В чужую голову никогда и никому не вставишь свое понимание. Одной попытки достаточно, чтобы понять, оно или не оно. Если не оно – идите к тем, кто понимает.

— «Это я что-то сделала не так» – о-о-о-о, далеко не всегда. Периодически вам таки встречается урод. И вы ни при чем, просто не ходите больше той дорогой.

— «Это любовь, я ничего не могу поделать». Это влечение, и вы ничего не хотите с этим делать. Влечение – это у всех животных, оно или есть, или нет. Оно может пропадать и возвращаться, а еще можно решать, делать с ним что-то или нет. Это опять же ваш выбор. Хотите – поддавайтесь, хотите – анализируйте все остальные факторы, типа общих интересов, репутации и заинтересованности в вас не только как в объекте для слива накопившихся активов ниже пояса. Хотя это тоже неплохое развлечение, если оба «за». Любовь – это то, во что превращается влечение и взаимный интерес со временем, с переживанием радостей и кризисов, личных проблем и общих праздников. И это тоже ваш выбор – идти в глубину или остаться на берегу легких и необременяющих отношений.

— «Он не со зла» – вот тут я до сих пор пытаюсь верить, что человек говорит или делает не потому, что в самом деле злой или старается причинить боль намеренно. Но все предыдущие строчки намекают…

— «Я говорю это потому, что желаю тебе добра» – никто не знает, что для вас добро. Чаще всего даже вы. И в каждой новой ситуации вы имеете полное право заткнуть всем рты и идти своей дорогой, кто бы что ни думал. Правда, если у вас очередные очевидные грабли, и вы, вынимая их изо лба, приходите снова жаловаться к подружкам, – не удивляйтесь их «я же говорила». Потому что от грабель можно избавиться. Если, конечно, вам интереснее быть счастливой. Или можно стать крутым специалистом по граблям одного типа.

— «Каждый имеет право выразить свое мнение». Да, но только если мнение спросили. Так что даже если вы видите чьи-то грабли – дождитесь, пока спросят, что вы думаете. Действия человека – это его дело. И его право на грабли. Точно так же если вам намекают на грабли – можете отправить заниматься собой.

— «К советам надо прислушиваться». Особенно старших, особенно родственников. Нет, если это не оплаченный индивидуальный коучинг или терапия. А если шестой раз в разводе дядя рассказывает, как правильно строить отношения, а свекровь 54-го размера вещает о здоровом питании – о, вы серьезно? А вот слушать тех, на кого хочется быть похожим, кто является очевидным экспертом в вопросе и кто может помочь с учетом личных особенностей – штука очень полезная.

— «Это карма», «ну, карму они себе попортили» – это попытки вяленько защититься, если обидели, а вы не ответили. Границы личности таковы, что если вы их не защищаете, вас прогнут под себя все – от кота до бойфренда. Не со зла конечно, это природа человека – раздвигать границы до максимально возможных пределов. Да, за счет других, если они это позволяют. И в этом нет ничего плохого, даже наоборот – вы удивитесь, когда узнаете, как многое на самом деле можно». Макс Фрай говорил, что когда кто-то имеет наглость поступать, как ему вздумается, остальные начинают делать вид, что так все и должно быть.
Как напомнила подруга-психотерапевт – еще до замечаний о карме Кришна рекомендовал царевичу Арджуне вырезать своих дядюшек, ибо потеряли они границы.

— «Я – магнит для мудаков» – точнее, вы разрешаете им находиться в вашем пространстве. Хорошая новость – это решаемо, раз и навсегда. Вторая новость – вам нужен психолог, а лучше психотерапевт. Он найдет конкретно ваши причины и то, как их решить максимально безопасным способом. Как говорят бывалые, психотерапия – это когда через полгода оглядываешься на свою жизнь и думаешь: «Как, как так жила? И зачем?!» Но это уже риторика.

—«Ты должна, потому что (варианты – за вас уже заплатили, за вас договорились, всем так будет лучше, вы мне обещали и т.д.)». Не должна, да и никто не должен. Есть варианты договоренностей, при которых всех устраивают условия договора. Но решать за вас вправе только человек, на чье имя вы подписали доверенность. И только в озвученной в доверенности ситуации.

— «Ты не сможешь, я тебя знаю», «Тебе не понравится» – не давайте другим возможность решать, на что хватит ваших энергии и способности. Все можно попробовать, во всем испытать себя, если этого хочется. Только не вопреки, как подростки. Пробуйте себя во всем, что приводит в восторг и что заставляет сердце биться. Потому что запретить себе можете только вы.

Источник

Не свое | Не Бест? Пришли лучше!

@темы: Кто все эти люди?, Не ворую, а заимствую, С миру по нитке

---

Почему я зашибись готовлю мясо

Я живу в таком районе и с такими людьми, что пытаться открыть входную дверь, дергая ее на себя до охуения, у некоторых их знакомых в порядке вещей. Приходит такой соседушка, с которым мама там дружит, и пытается мне на вопрос, кто он такой, сказать "открывай, свои".
И вот бесит неимоверно. Во-первых, не "ты", а "вы". Мой возраст позволяет, да и на брудершафт я с ним не пила. Во-вторых, тебя спросили, кто ты такой через дверь. И никакие "свои" себя тут так не ведут. В-третьих, пытаться открывать своими руками чужие двери, на мой взгляд, могут полиция и медслужбы, при наличие сигнала о помощи. Спасатели и иже с ними туда же.
И вот теперь я сижу, жду, пока мне принесут кило свинины, чтобы заебашить охуенные отбивные рулетики и фасолевый острый суп. Ибо все, что касается доброй и нежной выпечки у меня трагически гибнет на стадии замеса. Злость и негодование от дурости людей отлично вымещаются молотком на мясе. Жаль, что на свином, а не на соседском, но, увы мне.
И потому за свои годы я поняла - блюда из мяса у меня всегда охуенны. А вот с десертами мне категорически не везет. Пинать тесто и жмакать его я тоже умею, а вот лепка пирожков... В общем, гуляш, отбивные и ростбифы мне удаются лучше. Как и всякие шашлыки, к примеру.
А с родителями я еще поговорю на эту тему. Кто там с кем... дружит, меня не касается. А вот когда пытаются проникнуть в мой дом, даже не представляясь, вот это уже меня касается.

Ах, да. Еще у меня болит почка, что не добавляет мне оптимизма и радости, ибо в этот раз это не пиелонефрит, а уже чот посерьезней, наверное.

@темы: Один день из жизни, Хреновости, Эмоции

---

Еще три фотки

Мечты сбываются, факт


И две фотки у какого-то там фонтана

@темы: кино, вино и фот-говно

---

Я не люблю фоткать все и вся, желая оставлять память на каждом кусте. Потому с отдыха у меня их всего три, да и те, надо сказать, под огромные уговоры.
смысл в рваных джинсах


подареная футболка


себяшка жрущая

@темы: кино, вино и фот-говно

---

Linkin Park What I've Done

Прослушать или скачать - бесплатно на Простоплеер

@темы: Душевный чердак, Малость, а приятно, Музыка души

---

Ключ номер Ноль

Ключ номер Ноль

Мнемоцифалия — жаргонное выражение, означающее наличие излишней умственной активности, перегрузку систем и банков данных в голове носителя, умничающего без меры человека.
Информационник — человек, имеющий генетическую мутацию, дающую способность пользоваться сознанием, как поглотителем информационных пластов.
Информационный пласт — срез происходящих событий, количественного характера, измеряющийся гиками и лоугиками. Один пласт содержит примерно один лоугик, в котором содержатся гики по количеству часов на конкретной планете.

Орбитальная геологоразведовательная база за Периметром, 152 год от закрытия Периметра.

«Шхуна» была полна под завязку. Прибывшие на перевалочную базу новички бурлили коричневой массой одинаковых костюмов и рабочей одежды повсюду, заполняя помещение бара и полностью игнорируя местный бордель. Старожилы, отсидевшие на базе свои сроки, поглядывали на энтузиастов геологии и разведки с надменным прищуром, понимая, что пройдет несколько месяцев и новенькие взвоют от желания засунуть свое хозяйство даже в робатона — полуавтомат сервисного обслуживания, предназначенный для выполнения работ в агрессивной среде космоса.
«Дерьмо», как ласково именовали видавшие жизнь на базе одетых в коричневые робы сменщиков, плавало повсюду, осушая запасы спиртного с такой скоростью, словно до этого дня не видели его никогда. Да и не увидят тоже. В принципе, примерно так онои будет. Сначала всех расквартируют, затем поставят в наряды, после они пройдут трудный период отсева, где узнают множество нового. Теория, практика и даже опыт работы в других местах обесценятся так же быстро, как выветрится алкоголь из голов ученых или рабочих. Группы в коричневых робах светлого цвета, с красными полосами через всю грудь держались особняком. Эта часть отверженных и неприкосаемых вызывала уважение даже у старожил базы. Преступники, рецидивисты, убийцы, грабители, правонарушители любого рода, которые, к их несчастью, имели хорошее образование или недюженную физическую силу, прибыли отрабатывать свои долги обществу. Мрачные, заросшие за долгие месяцы пути бородами лица смотрели насторожено и изучающе. Острые предметы, ультрозвуковые и световые бритвы им были запрещены во время пути. Теперь, если они не станут нарушать режим, смогут рассчитывать на мытье и бритву через месяц. Но даже эти условия казались им лучшими, чем выпали другим их собратьям по несчастью. Судно с половиной живого груза уже отбыло дальше, увозя в трюмах воющих от страха и ужаса людей, отданных на эксперименты социологов, мнемобезопасников и ученых. Чьи-то органы, если они не высрут их по дороге, возможно, пополнят банки трансплантологии, станут новым сырьем для производства роботонов или квазиразумных систем кораблей.
Но сейчас думать обо всем этом никому не хотелось. Смена привезла свежие новости из Периметра, сплетни, слухи и очередную порцию пространных обещаний правительства. Местные охотно делились байками, травили жутковатые истории о местном укладе жизни, подначивали новичков на споры и безбожно их надували.
— Эй, бармен! Еще десять порций твоего лучшего пива! — раздался громкий крик кого-то из прибывших. Толпа вокруг него одобрительно загудела, приветствуя предложение. Остальные продолжили смеяться, обсуждать предстоящую смену и расправляться со своими напитками и скудной искусственной пищей.
— У нас самообслуживание, дерьмо! — крикнул один из тех, кто должен был сегодня отправиться обратно внутрь благоустроенного Периметра. — Отвыкай!
Его собратья грохнули разом от смеха, на некоторое время перекрыв ревом остальные звуки в баре.
— Ты кого дерьмом назвал, каторжник? — тут же поднялся другой человек в коричневой робе.
— Да сядь ты, это жаргон, — потянул за рукав его друг, пытаясь опустить верзилу обратно на место. — Это из-за цвета нашей одежды…
— Да срать я хотел на ее цвет, — рявкнул верзила, стряхивая руку друга со своего рукава. — Не этому каторжнику тут мне клички давать! Понятно?
— Да сам-то кем будешь после оформления? Царедворцем что ли? — спросил кто-то из толпы отбывающих усталым голосом. Верзила заткнулся и понуро опустился обратно на свой стул.
Какое-то время его еще пытались задевать, но быстро остыли к неудачливому оратору, переключившись на свои проблемы и дела.

— «Взломщик-1» на позиции, «Взломщик-2» на позиции, ожидаю подтверждения, — веселым голосом пробурчало устройство связи в ухе. Координатор группы прибывших сморщился. Ему не нравилось поведение ведущего, но лучшего информационника он никогда не видел. Коренастый и похожий на сжатую пружину, он читал инфополя запоем, съедая сразу несколько лоугиков, чтобы потом, в тишине и под классическую музыку, спокойно разложить их на гики, оставляя подробные таблицы.
— Шесть-Девять, заткни свой фонтан веселья и приступай к работе, — недовольно отозвался координатор. В ответ он услышал злой смех и голос Шесть-Девять:
— Думаешь, мне стоит показаться врачу? Я излишне выбесил тебя за последний час?
— Я думаю, что ты чертов мнемоцефал, — простонал координатор в отключившийся без предупреждения микрофон. «Взломщики» тем временем уже присосались ко внешним листам брони купола на базе геологоразведки, сливаясь с ее маскировочным полем. Через полчаса, если все пройдет удачно и без суеты, обе группы будут на месте. Координатор, которого все знали под именем Робинзон, не представлял, что можно было отыскать в этой дырище, похожей на анус пьющего божества в праздничный день. Информационные поля и так просачивались сквозь глушилки, представляя собой помесь данных о найденном окаменевшем дерьме и кипу отчетности о заказах для нужд обитателей, куда входила туалетная бумага, святое писание и разнополый бордель на гастролях с тиграми.
— «Взломщик-1»: стыковка прошла удачно, — шепнул голос остроухого Ами. Наемный убийца, решивший однажды осесть в вольной группе Робинзона в качестве незаменимой силовой и скрытой поддержки, был немногословен. Коротко, по делу, без лишнего трафика на связь.
— «Взломщик-2» на связи. Мы дома и идем искать подарочки, — Шесть-Девять не изменил манере шутливого тона, но по голосу становилось ясно, что он подобрался, переключаясь на рабочий режим. Страховочная группа в аппарате «Взломщика-0» ожидала неподалеку, готовая отвлечь огонь на себя, прикрыть или посодействовать любыми иными способами. Айвакор и Ооми ждали молча, на всякий случай не выдавая свое место дислокации даже по защищенным каналам.
— Удачи, сорванцы, — вглядываясь в убийственную темноту окружающего космоса на экранах «Искателя», произнес Робинзон.

— Где только таких тупых набирают, — пробурчал охранник на контрольном пункте шлюзовой камеры, когда один из запоздалых гуляк десятый раз подряд пытался правильно вставить свой ключ в разъем. — Эй, дерьмо, ты еще рыгни в устройство! — прикрикнул на человека в ржаво-коричневой форме геолога охранник, выступая из-за поста кафедры. — Дай сюда, хер горный, — вырвал он у человека ключ-карту и приложил ее к устройству считывания. Охранник работал на контракте, он сам определил себе сроки службы, согласившись на надбавки за вредность и удаленность от узловых торговых точек поближе к Периметру. Но такой работы он не предполагал. Каждые полтора года прибывали отряды тупоголовых романтиков, желающих быстро обогатиться, открыть окаменевшую форму жизни на очередном астероиде или поприсутствовать на разработках какой-нибудь породы. Выковыривание ценных металлов, фильтрационные мероприятия после каждой вылазки и моровые поветрия неизвестного генеза обескураживали таких работничков раз и навсегда. Если те выживали, приобретали здоровый цинизм и нездоровые пятна на теле после какой-нибудь особенно мерзкой заразы, раскопанной на древнем камне или полученной в ходе агрессивной мутации под воздействием жесткого излучения.
— И зачем мне это только нужно? — едва слышно произнес охранник, поднося карту к считывателю. Замерший рядом, чуть позади работник сочувственно поддакнул:
— Да, действительно, ужасная жизнь. Зачем она вам нужна? Я бы на вашем месте выбрал другую.
Охранник замер, так и не дотронувшись картой до сканера, заколебался и спросил:
— Да как ее выбрать? У меня жена, детей пятеро, куча вещей в кредит. Опять же, воздух и пища стоят дорого, про воду я просто молчу, никаких денег не хватит…
— Да, трудно им бы пришлось без вас, — мягко продолжил собеседник, продолжая держаться на почтительном расстоянии. — И что, совсем нет вариантов?
— Да какие могут быть варианты? — с досадой махнул рукой охранник, поворачиваясь лицом к работнику в униформе. Тот стоял, опустив голову и теребя пальцами застежки на своем комбинезоне.
— Жену отдадут в бордель, детей отправят в госучилища, на военных или моряков, младших, может быть, даже возьмут по планетарной программе в летный корпус… — мужчина задумчиво покручивал в пальцах карту работника, о чем-то усиленно размышляя. — Впрочем, я вот лично им такую учебу обеспечить никогда не смогу. А так, с нынешними условиями, учитывая планетарные программы… Да и жена без меня и так с кем попало спит за еду и просто ради удовольствия. А в борделях хоть платят и медики бесплатные есть…
— И что же мешает им воспользоваться этими программами? — с неподдельным интересом осведомился работник в коричневой форме, поднимая взгляд на охранника. Тот неуверенно пожал плечами, улыбнулся и ответил:
— Пожалуй, только я. Я же живой, по закону обязан обеспечивать всем необходимым….
— Это действительно сложная проблема, — сочувственно кивнул собеседник, всем своим видом выражая понимание и соболезнование. — Получается, что все зависит только от вас и вашего выбора. Другая жизнь, учеба детей, счастье жены…
Охранник кивал, соглашаясь, покручивая между пальцами карточку для входа, на которой начал размываться и сползать голографический рисунок и проба генетического кода, зашитая в сложный штрих-код. Охранник не обращал на это внимания, продолжая слушать голос говорившего. В какой-то момент он понял, что настойчиво желает отойти обратно к себе и не задерживать такого хорошего и умного человека, подсказавшего ему отличный выход из ситуации. Где-то в соседнем помещении, в нарушение всех инструкций, у него стоял небольшой нагревательный прибор, на котором он кипятил себе мутную воду и заваривал травяные чаи. Они успокаивали, позволяли не думать, сколько десятков лет он уже служит на этой базе, что почти не помнит лиц детей, что его жена, должно быть, уже состарилась и давно умерла. Охранник, почесывая короткий ежик темных с проседью волос, отошел к себе, поставил чайник и заварил себе чай. Краска с ключ-карты окончательно впиталась в кожу без следа. Охранник пропускного пункта внезапно подумал, что как-то не запомнил, прошел ли тот бедняга внутрь, к жилым помещениям и внутреннему кольцу рабочих уровней. Мужчина поднялся, его взгляд уперся в старую карточку, на которой изображалась его семья. Совсем молодая женщина и дети. Дата под снимком подсказала, что он был сделан два года назад, мозг автоматически просчитал срок до окончания контракта — один стандартный год.
— Но… — дурман спал с разума охранника, и в тот же момент яд, попавший в кровь вместе с краской штрих-кода, парализовал нервную систему и гладкую мускулатуру жертвы. Мужчина начал задыхаться, упал на пол и опрокинул на себя кружку с травяным чаем, разбив себе лоб и сломав нос при падении.
Человек в коричневой форме работника базы вошел в каморку охранника, осторожно снял с его пояса ключ-карты, и вышел вон. У него оставалось немного времени до того, как яд окончит действие, охранник придет в себя и ничерта не будет помнить, кроме того, что вчера он праздновал два года с момента заступления на вахту. Головную боль он спишет на это, потеря сознания от кратковременной асфиксии и блокатор памяти не позволят ему восстановить события, случившиеся только что. Следовало крайне споро отпереть замок на контроллере шлюзового коридора и вернуть ключи обратно…

Проблем не было до самого последнего уровня, который оказался сложнее, чем он представлял. Внутри информационника боролись два завсегдашних чувства злости и веселья. Его выводило из себя все, что нарушало планы, но веселило само наличие сюрпризов в жизни.
Пройдя несколько военных кампаний по контракту, будучи проглоченным заживо огромным инопланетным слизнем и проведя неделю в яме с разлагающимися товарищами, Шесть-Девять приобрел небольшой сдвиг по фазе — он почти перестал удивляться. И потому его любимой поговоркой стало: «удиви меня». Немногим это удавалось. Последним стал Робинзон, вытащивший бывшего солдата-контрактника из задницы жизни и насовавшему в него некоторых знаний о том, с чем связана его основная деятельность.
Для Шесть-Девять, получившему свое имя из-за татуировки на выбритом затылке в виде этих двух цифр, не было тайной его мутация. Он с рождения знал, что проклят ею, как может быть проклят отверженный чумной побирушка. Его боялись в детстве, его родителям, к счастью, уже покойным, приходилось краснеть за своего ребенка, а юность подарила множество прекрасных неловких моментов, когда он заранее знал, как к нему относятся женщины. Он считывал информацию, неосознанно забирая ее себе.
Жуткие головные боли, кошмары, попытки потери личности, дробление ее на несколько составляющих, где были люди вперемешку с образами вычислительных устройств помощнее, Шесть-Девять однажды прекратил глупое сопротивление и согласился на программу его планетарной секции по обучению на информационника.
С годами талант отшлейфовали, ученика натаскали защищаться от спонтанных и нежелательных проникновений в чужие разумы и устройства, а так же, подарили бесценное для остальных, как и бесполезное, впрочем, знание защиты от себе подобных. Взломать информационника мог только такой же мутант, как и он сам. Похитить сознание пока еще не доводилось никому, или об этих случаях просто умалчивали. Шесть-Девять склонялся к последнему мнению.
Открыв в себе талант за гранью среднего, хмурый и нелюдимый, он подписался на должность штатного взломщика по контракту. После того, как он дожил, вылечил несущественное заикание и потерял возможность видеть на голове волосы навсегда, Шесть-Девять такой ошибки больше не повторял.
Зато Робинзон подарил ему то самое, чего он жаждал — возможность удивляться.
— Давай, удиви меня, детка, — азартно перебирая пальцами клавиши настроек, и одновременно продавливая невидимую мнемозащиту разумом, шептал Шесть-Девять, облизывая сухие губы. Он сидел напротив непрозрачного куба, в котором, как говорилось в предоставленных сведениях заказчика операции, должны были храниться интересующие его данные, которые стоило посмотреть и позаимствовать. Забрать больше, чем сотая гика, не мог даже такой продвинутый информационник, как Шесть-Девять, но скопировать на внешний носитель — почему бы и нет? Запись образов, перечисление в ускоренном режиме озвучиваемых данных, которые пробегали перед его внутренним взглядом во время работы, хотя бы рассказать, в чем там дело. Это была его работа, и он ее любил.
— Не сопротивляйся, милая, мы же оба этого хотим, — продолжал уговаривать систему охраны информационник, — расслабься, я все сделаю нежно, тебе понравится…
— «Взломщик-2», как дела? — послышался напряженный голос в информационном поле от его коллеги. — Робинзон передал сигнал, что времени нет, пора двигать отсюда.
— Я работаю над этим, — огрызнулся Шесть-Девять, усилив натиск и одновременно стараясь оставаться нежным, пусть и настойчивым, — или ты думаешь, я тут развлекаюсь?
— Хммм… Вообще-то, да, — не стал щадить его чувства ассасин. Шесть-девять зло усмехнулся и промолчал. Конечно, Ами был прав. Он развлекался, лаская внешнюю защиту информационного куба станции, как прекрасное тело возлюбленной. Прикосновения пальцев к бархатистой коже заменились на мягкие касания разума к блоку защиты. Горячие поцелуи алых и пахнущих яблоками губ превратились в попытки осторожно сдвинуть зацикленные на себе контуры отсечения пространства, сквозь которые информационник не мог проникнуть к данным. Соитие плоти стало попытками коснуться разумом, своим даром тех информационных пластов, что ждали его проникновения, как девственная плоть юной девушки твердого и крепкого члена партнера.
Шесть-Девять был почти счаслив, когда системе удалось его удивить. И пусть он до сих пор не понимал, зачем нужно было так сильно стараться с защитой простых архивов геологоразведовательной базы на отшибе мира, но сам процесс стал для него таким же интимным, как соитие с живой женщиной после трудной работы, когда ты запираешься с ней, едой и выпивкой на пару суток, не выпуская из койки снятую проститутку и не переставая пополнять расходные запасы пищи и алкоголя внутри организма.
— У нас проблемы, — шепнуло устройство связи, — поторопись.
— Спасибо, друг, я почти выспался, — послышалось в ответ от информационника, — что бы я только, блядь, делал без твоих советов. Сейчас все брошу и начну торопиться.
На самом деле Шесть-Девять усилил напор, подключив все свои силы и таланты. Система охраны оказалась не так проста, как предупреждал Робинзон, но информационник не злился на координатора, того точно так же могли обмануть. За то, если он взломает систему хранилища данных… нет, когда, так звучит лучше, когда он взломает систему, тогда он будет драть с заказчика три цены, угрожая неотдать найденное.
Шесть-Девять мог бы надеяться на то, что заказчик не грохнет всю команду неуловимых пиратов и расхитителей инфогробниц, но он не стал даже пытаться. Ценность его существования заканчивалась для него самого там, где включались фразы окружающих о том, что Периметр лишится воистину талантливого профессионала. Не человека, не личности, не даже солдата по контракту с выбитым на затылке номером части нестираемыми чернилами, а талантливого информационника. Да, талант, которым он был обязан мутации двух хромосом, у него был. Но это была не его заслуга. Не он, а его родители, прародители или далекие приматы-предки, обеспечили такое стечение генов. Не он, а его врожденные способности интересовали окружающих. По ним будут скучать, о них пожалеют когда нужно будет отыскать отличного специалиста для очередной грязной работенки. А Шесть-Девять никого не интересовал больше, чем ключ. «Ключ номер ноль» — как это называлось на жаргоне. Универсальная отмычка ко всем замкам в Периметре и за его пределами.
— Шестой выход, у тебя пять минут! — прорезался далекий голос асассина сквозь внезапные помехи на линии связи. Шесть-Девять в голос засмеялся, блеснув глазами. Перед ним разворачивались воистину монументальные строения инфопластов, дробящихся на лоугики и гики, спрессованных и до неузнаваемости зашифрованных. В дрожащем мареве пространства, которое Шесть-Девять мог видеть благодаря своему второму зрению информационника, они дрожали, покачиваясь, кружились над головой и обжигали при каждом прикосновении к ним. Эти огромные, темно-фиолетовые киты информации, колющие сознание, режущие его до крови, до истечения его личной информационной составляющей. Для обычного человека это был бы поединок с превосходящим, бронированным и отлично вооруженным врагом, который, к тому же, владел всеми видами холодного оружия, которым и пытался отрезать от противника по кусочку, пуская ему кровь и обессиливая его с каждой секундой. Но Шесть-Девять не боялся за себя, и потому его победить было сложнее, чем самого сильного, но ценящего свою шкуру информационника.
— Иди ко мне, моя маленькая! — заорал он в неистовстве, когда шифры все же сдались и открыли лоугики информационных пластов, послушно выстроившись перед взором разума, как дрессированные собачки Дядюшки Гремлина в детском театре. Шесть-девять уверенным движением отправил все на копирование, развернувшись на сто восемьдесят градусов в сторону шестого выхода. Или того места, где он должен был находиться на планах базы, если преодолеть обратно несколько ярусов и уровней.
Перед его взглядом развернулась странная картина. Далеко впереди, у самого входа в подземные помещения, кружилась, нарастая и бесшумно приближаясь странная воронка. Звука не было, ветра, скрежета металла, мигания световых сфер — не было ничего. Просто дальние ворота, в которых отыскалась небольшая техническая лазейка для проникшего сюда Шесть Девять, распались на неразличимые частицы, закручиваясь в растущий с каждой секундой смерчь, втягивающий в себя все на своем пути. Шесть-Девять мигнул, по привычке переключаясь на другое зрение, и застыл в изумлении. Металл, кабели, световые сферы, инфопровода и прозрачные питательные трубки для подведения концентратов питательных веществ к живому компоненту инфохранилища обращалиьс в распавшиеся частицы составляющих сами собой. Материя просто распадалась, утратив информацию, как и почему именно — неизвестно. Хотя должна была скрепляться на атомарном уровне. Воронка, видимая лучше именно в таком спектре, становилась все круче и шире, а Шесть-Девять стоял, в восхищении открыв рот, и пытался понять, что могло заставить всю материю вокруг позабыть о том, что она когда-то существовала. Больше всего это было похоже на то, как если бы кто-то, имеющий авторитет и силу это сделать, подошел к любому человеку и сказал ему, будто тот всегда был невесомым, только забыл об этом. Щелчок пальцами смешливого божества, и вот уже человек взмывает вверх, смеясь и крича от счастья обретения памяти, похороненной в его разуме так долго. Он поднимается все выше и выше, радуясь своему позабытому и снова обретенному таланту, пока атмосфера планеты не заканчивается. Или пока не становится слишком холодно, чтобы можно было сделать вдох и не бояться подавиться промерзшими легкими.
— Информация скопирована, — произнес голос системного куба позади Шесть-Девять. И в этот момент воронка добралась до генераторов. Вспышка взрыва отбросила информационника прочь от направления к шестым воротам, отшвырнув его спиной назад и впечатав позвоночником в прочную стену позади. В расширенных темных зрачках Шесть-Девять отразились всполохи начавшегося пожара, заставив того закрыть глаза и выругаться.
— Спасибо, удивила, — прошипел он сквозь зубы. Вокруг нарастала странная обстановка, больше похожая на неслышимые волны, поднимающие и качающие материю. Информационные потоки, которые Шесть-Девять еще мог заметить краем сознания, растворялись, пропадая и стираясь подчистую. Впрочем, остальная материя тоже становилась только дисперсной пылью. И если лоугики информации исчезали, то физическая материя оставляла за собой дрожащее марево перемолотых звуковыми волнами остатков взвеси, застившей глаза и повисшей в воздухе. Облако надвигалось, неумолимо и неспешно, в полном безмолвии, нарушенном только треском начавшего распадаться инфохранилища и пожара поблизости.
— Пресвятая инфокарта и мать матерей, — выдохнул информационник, поднимаясь на ноги и отступая прочь, — что за бесовская карусель?
— «Взломщик-2», ответь? Эй, Шесть-Девять, историей тебя полюби в этой позе, ты жив? — голос ассасина показался информационнику оглушительным громом. При падении, наверное, был поврежден наушник связи, и теперь Ами буквально орал в барабанную перепонку вора.
— А-а-а-а! — выдрал из уха клипсу связи информационник и потряс ее в кулаке. Неосознанно он пригладил настройки с помощью своего дара и вернул клипсу на ухо, расположив за ушной раковиной с помощью клейкой клеточной структуры устройства.
— Уши оборву, — весело отозвался он, когда проорался от испуга и громкости голоса ассасина в черепе. Амии скрипнул зубами и продолжил:
— Тут такое дело… не знаю, поверишь ли, но у нас под ногами база распадается…
— Да, правда что ли? — с неподдельным сомнением в голосе усмехнулся информационник, озираясь по сторонам и пытаясь отступить подальше от ползущей к нему волны разрушений. — Прости, был занят, не заметил.
— Короче, «Взломщик-0» кружит рядом, до него никому нет дела. Устройства слежения базы вышли из строя. Второй транспорт мы потеряли.
— А братья-наемники? — спросил информационник, приметив люк тех обслуживания почти под потолком и нацелившись на него.
— Мертвы, — подтвердил ассасин. — Остались ты и я, не считая девушек в контрольном модуле и Робинзона. Он отводит «Искатель» на безопасное расстояние, но у него там свои какие-то проблемы.
— Жди, буду через десять минут в главной ветке центрального канала базы, — сверившись с данными в своей голове, ответил информационник злым голосом. Отключив связь, он сощурился, стоя под люком внизу, и чувствуя, как к его ногам подбирается невидимая сила, переваривающая материю позади. Как ни странно, разгерметизации пока не происходило, что наводило на мысли о саботаже изнутри. Но если дело пойдет так дальше, , полное уничтожение базы неминуемо.
Информационник повернулся к подползающей сзади вихревой субстанции, сплюнул в нее, проследив, как плевок уничтожается невидимым потоком распада, а затем поднял голову вверх и выбросил вслед за ней правую руку. Сложная система креплений, получив сигнал от напряжения мышц, выстрелила клейкой нитью с биокрючками, которые легко вгрызлись в материал хранилища. Шесть-Девять дважды дернул за нить, и та рванула его вверх, приближая к люку техобслуживания. Спрятанные под одеждой ремни и страховочные петли распределили вес информационника между собой, поднимая его к цели.

«Шхуна» покачнулась, выплескивая наружу все содержимое. Коричнево-красные волны разбились о преграду периметра, за которым уже опустились прозрачные щиты в тех зонах, где от геологоразведовательной станции остались только мутные облака дисперсной пыли.
— Это что за херня? — прогудел тот самый верзила, что прибыл недавно и возмутившийся по поводу местного жаргона. — Нас же сейчас всех тут перемолет! — заорал он, обернувшись к собравшимся. Остальные замерли, будто завороженные, глядя на то, как исчезает в невидимых волнах звука материя орбитальной разведовательной станции на отшибе обитаемого сектора.
Вывалившиеся люди, стоящие плечом к плечу, представляли собой замершие потоки характерного цвета, который придавали им почти одинаковые робы работников станции. Группы особо отличившихся вне базы светлыми пятнами с красными полосками на груди стояли чуть поодаль, молча взирая на приближающуюся катастрофу. Где-то вдалеке выли сирены, но тут их никто не слышал. Вся система безопасности словно умерла, предоставив живым людям разбираться с неизвестной проблемой самостоятельно.
Люди в более светлых костюмах внезапно слились с наползающей волной, обернувшись кровавыми облаками, на некоторое время повисшими в воздухе.
И вот тогда люди отпрянули. Многие стали кричать, бросаться прочь, пытаясь найти укрытие в баре. Другие бросились прочь врассыпную, бестолково заметавшись по окрестностям. Несколько старожилов базы, которым так и не удалось убраться подальше отсюда, споро организовали эвакуацию, выяснив, что проблема с непонятным врагом пришла только с одной стороны базы. Внешний корпус пока держался, хотя и не было понятно, почему и как именно он уцелел. Группа постарше тычками и пинками направила остальных в ту сторону, где еще оставались эвакуационные транспортные капсулы. Спасать базу никто не собирался. Узконаправленный звуковой импульс проедал станцию насквозь, оставляя корпус как пробитое насквозь яйцо с вытекшим содержимым.

— Ах вы, сукины дети! Сейчас я вам покажу, что такое связываться со мной! — утирая кровь из рассеченной брови, ругался Робинзон, поднимаясь на ноги. Когда по неизвестным ему причинам рядом началась вакханалия, капитан судна класса «Мореход» стоял на мостике и напряженно всматривался в столбцы скудных данных от своих людей. Шесть-Девять находился вне зоны доступа, продолжая работу по своей основной профессии — воровство чужой собственности. Капитан покусывал мундштук старой трубки, которую позволял себе курить исключительно на стоянках и после выполненного дела.
Сейчас он с тоской смотрел на осколки старинного, пропитанного великолепными сортами табака дерева, которые катались по настилу мостика, как окаменевшее дерьмо по льду.
— Ублюдки сраные, я вам устрою праздник возрождения Матери Всех Матерей, блядь!
Робинзон поднялся, опираясь ладонями в защитных перчатках на разбитую консоль приборной доски, сплюнул и скривился от боли в челюсти, которой и приложился, рассадив бровь, когда по «Искателю» дали первый залп. Неизвестное орудие будто просто выплюнуло сгусток антивещества, прожевавшего сразу три слоя защиты корабля, и почти добравшегося до машинного отделения. Судно потеряло в мощности почти половину едениц, закрутилось на якоре и просело относительно выбранной точки стоянки почти на высоту своего корпуса.
Но когда Робинзон поднялся на ноги, он остолбенел. Из разрушающейся прямо на глазах орбитальной базы геологов и ученых, щедро сдобренной криминальным контингентом рабочих и обслуги, вырывался в холод пространства пучок неизвестного вещества. Робинзон стукнул кулаком по грибовидной кнопке экстренного режима. В ту же секунду судно окуталось высокоэнергетическими щитами, а обшивка начала затягивать раны от пробоин, смещая подвижные части элементов брони. Все же, «Мореход» создавался для разведки и привинтивных ударов, способный выдержать несколько прямых попаданий в корпус. Машинное отделение располагалось за тройным кольцом защиты, жилые отсеки имели ограниченный запас автономности и способны были модифицироваться и переделываться в зависимости от условий временного пребывания в любой среде, включая безкислородную. Большую часть оборудования, конечно, военные сняли, но кое-что осталось до сих пор.
— О-хре-неть, — по слогам выдохнул капитан, когда режим экстренного положения вывел на экраны скудные данные анализа вещества, пролетевшего над судном, когда то упало на порядок вниз относительно точки стоянки. Если бы «Искатель» остался на том же месте, его прошило бы насквозь неизвестным лучом, превратившим внутренности орбитальной базы в кашу из атомов и мельчайших частиц. Анализатор поперхнулся, не в силах идентифицировать массу вещества полностью. Но и того, что удалось узнать Робинзону, было предостаточно, чтобы сделать свои выводы. Железо, биологические жидкости, материалы орбитальной базы и неисчислимое количество разнообразной ДНК-структуры, в идентификации которой и захлебнулся анализатор, не имевший списков для сравнения.
— Вот это фарш из людей и жестянок, — дернул глазом капитан, хватаясь за устройство связи. — Ами, приказываю всей группе возвращаться немедленно! У вас мало времени. Бросайте нахрен всех и все, и немедленно на борт, крысы вшивые! — заорал он в переговорное устройство. В ответ он услышал спокойный голос наемного убийцы, который только немного сбивался. Кажется, остроухий Ами тащил нечто тяжелое.
— Всей группе не выйдет. Мы потеряли «Взломщик-1». Пытаюсь добраться до второго корыта. Отводи девчонок, мы с Шесть-Девять скоро будем. Конец связи.
Робинзон снова стер кровь из брови, садясь в капитанское кресло и позволяя облаку из инфополей окутать его скрытые импланты соеденения. Через секунду Робинзон уже стал кораблем, ощущая его, как вторую кожу. На переферии зрения мигала красным точка, где исчез один из ботов, прибывших к базе. Второй оказался поврежден, но еще держался. Капитан погладил скорлупку в инфопространстве кончиками пальцев и мягко попросил вернуться домой. Бот сорвался с места, оставляя позади едва видимые следы от топливных батарей. «Взломщик-2» все еще стоял на приколе рядом с корпусом базы, от которой уже начали отделяться спасательные модули и целые законсервированные секции с обезумевшими от страха людьми.
Если Периметр узнает об этом, огласки не избежать. Но Робинзон по опыту службы на правительство знал, что Периметр не просто узнает, он еще и любезно позаботится о том, чтобы никакой огласки не произошло. По сути, беглецам стоило бы оставаться на базе и ожидать конца, а не пытаться оттягивать его глупым бегством. Увы, инстинкт самосохранения взял верх. Как и банальная надежда на спасение.
Перед глазами Робинзона, которыми теперь стали все внешние камеры и антенны судна, зарябило от искажения пространства где-то далеко впереди. Остов покалеченной базы закрывал обзор, и Робинзон рискнул высунуться из-за нее краем корабля, чтобы направить туда высокочувствительный щуп увеличителя и антенну связи.
Картинка не стала яснее. Все та же рябь, искажение пространства и только едва заметный остов чего-то большого, но словно прозрачного, способного пропускать изображение космоса сквозь себя. Робинзон сдвинул брови, попытавшись узнать, что происходит. Он вернулся на исходную, когда в каналах связи возник асассин и сухо доложил о том, что он с информационником на борту бота и готов к старту. Робинзон подтвердил готовность двигателей стартовать сразу же по прибытие остальных на борт. «Искатель» замер, ожидая свою команду, а Робинзон запросил карты звездного неба. Свежие снимки квадратов пространства отобразились мешаниной снимков перед его взглядом. Отсеив ненужные, Робинзон наложил снимок пространства позади базы на ту картинку, что показывалась в месте неизвестной аномалии. Изображения совпали на девяносто пять процентов. Остальные проценты ушли на погрешность и дрейф неизвестного корабля под зеркальным щитом.
Яркая вспышка заставила Робинзона инстинктивно дернуться. Но ослепленные светодатчики судна все же не были чувствительными рецепторами человеческих глаз, и перед Робинзоном предстал контур вражеского судна во всполохах взрыва, тут же пропавшего в ледяном вакууме безвоздушного пространства. Одна из спасательных секций базы больше не существовала. На ее месте плыли обломки и части мусора, вперемешку с человеческими телами, выброшенными в космос, и взвесью скудного запаса воздушной смеси, кристаллами повисшей между камерами «Искателя» и тем, что осталось от секции.
Робинзон чувствовал, что это не имеет отношения к неизвестному судну поблизости. То вообще не проявляло никакой активности, будто ожидая чего-то. Люди внутри секции наверняка передралиьс и стали жертвами своих необдуманных поступков.
Робинзон выдвинул посадочную платформу для экстренного магнитного захвата корпуса бота, отдавая команду на двигатели готовиться к старту с данной точки. В это же время осколок чего-то незначительного выстрелил в сторону вражеского корабля. Траектории движения бота с борта «Искателя» и куска мусора с базы имели одинаковую скорость и вектор движения, только зеркальный. Оба бота, а Робинзон уже не сомневался в своих выводах, разлетались от остова базы в разные стороны. Если Ами опоздает, «Искатель» могут стереть так же, как только что почти уничтожили целую орбитальную станцию.
Робинзон тряхнул головой, забыв, что сейчас он в полном слиянии с судном, от чего маневр был признан невозможным иошибочным, о чем и сообщила система корабля. Тактика военных действий сейчас оказывалась излишней. Во-первых, судно противника явно больше и мощнее. Если бы ему было нужно, Робинзона бы уже не было. Во-вторых, пока что «Искатель» частично защищался остовом орбитальной базы, которой, впрочем, хватит ненадолго. И последним аргументом, который капитан не мог высчитать, но чувствовал, было явное нежелание врага демаскироваться или наносить больше урона, чем было задумано.
— Мы дома, папочка, — сквозь кашель и хрипы сказал Шесть-Девять. — Где наше теплое молочко?
—«Уже грею титьку, шпана», — появилось в ответ на информационных экранах в кабине ботов.

@темы: Творчество. Рассказы., Я и мои создания, Интэрлайн

---

Пиздец моему телефону. Кнопка выключения рассохлась уже давно, а сегодня он завис и потребовал перезагрузки. Мой кирпич я выключила зубочисткой, а вот включу ли я его снова - большой вопрос.
Эта квартира - вообще сосредоточение зла, невезухи и уныния для меня. И никто не спасает, если находится в ней.

@темы: Один день из жизни, Хреновости, Эмоции

---

5 числа у меня пропал мой кот.Ушел и больше не вернулся. С тех пор его никто не видел.
11 числа мне приснился сон, где мой отец признался мне, что нашел кота еще 6 числа со сломанной шеей. Вроде как, неудачно упал с высоты.
Истерика была даже во сне, проснулась в полном ауте. С этого дня мысленно похоронила Боську окончательно. 18 числа ему бы исполнился ровно год.
Наверное, стоит напитсья перед отъездом, как раз 19 числа уезжаю.

Что могу сказать о месте, где я сейчас? Море лядяное, Анапа жаркая, компания просто охуенная.
А вот с компанией, с которой поехала, не повезло в плане, что человек с особенностями психики и меня=то научился воспринимать ровно не сразу, а вот других, особенно мужиков, особенно язвительных и резких...
Короч, развлекаюсь я так, как давно не развлекалась. Хорошо хоть общий язык с хозяином и его гостями нашла почти сразу. Хрен знает, чего они обо мне думают, но выглядеть слегка ебанутой мне не привыкать, а мой дзен меня еще никогда не подвдил. Интересно, очень, приятно и не напряжно мне вообще ни разу. Народ классный, но это для меня. Цивилы вешаются нахуй.

@темы: Один день из жизни, Эмоции, Сны

---

Это надо видеть

ахахахахахх, это прекрасно!
футболка с прикольным принтом по мотивам X-Files

---

Пока что я полностью согласна. Мне так и не удалось... поделиться или опереться. Может быть, потом буду лучше себя вести, стану умнее, бла-бла-бла...
В общем, просто чужие интересные мысли, да.

04.07.2017 в 23:16

Пишет  Garderica:

Основное правило жизни
Никогда, никогда, НИКОГДА не позволяйте себе мысль, что кто-то может разделить с вами то, что у вас на душе. Что кто-то будет всегда поставлять вам плечо, и где-то вы можете кому-то доверить часть своей боли.

НЕТ!!!

НЕ МОЖЕТЕ!!!

Опасность заключается не в том, что этот кто-то может исчезнуть - и исчезнет; точнее, не только в этом. Самое опасное - это когда начинаешь верить в это плечо настолько, что расслабляешься. Начинаешь выпускать себя из рук, ведь есть тот, кто придет и поддержит расползающуюся тебя. И потом вернувшийся груз будет в разы тяжелее, чем когда вы несли его сами и рассчитывали только на себя.

Сначала вас действительно поддерживают. Слушают, помогают, терпят сложные проявления. Но людям это быстро надоедает. Если человек до глубины души в вас не влюблен - а это оооочень редкое явление - ему быстро надоест терпеть слезы, срывы, апатию и так далее. Все хотят вас в хорошем настроении, и чтобы вы максимум день покуксились, а потом все снова стало бы хорошо, и вы вновь улыбающаяся жизнерадостная няша.

И если вы всех воспринимаете, как, грубо говоря, соседей - становится легче. Сразу появляются силы что-то делать, как это делать, все проявления предельно искренни и направлены сугубо на облегчение состояния, а не на сигналы окружающим, что вам нужна помощь. Нет. Ебались эти окружающие конем во все места.

Единственный человек, кто реально может вам помощь - это вы сами.
Кто не уйдет.
Не обманет.
Не предаст.
Не психанет, что вы достали своим негативом и смеете быть не в хорошем настроении, злым, апатичным, слабым.

Проблема такого подхода в том, что он работает, пока не появился человек, желающий подставить плечо, любимый, к примеру. Вот это мука - слава богу, пока меня минует - когда так хочется, до боли хочется просто закрыть глаза и доверить свою душу другому, подставляющему теплые ладони. Но нельзя. Потому что ладони могут раскрыться и твоя душа полетит в грязь. Не знаю, что буду делать, если такая ситуация придет, но пока - ее нет. И да - все вокруг соседи, не надо никого напрягать. Тебя хотят только хорошую? Ок, но тогда не жалуйтесь, и получайте все, что к этому прилагается. Равнодушную вежливость. И не более.

Если вы не хотите меня в плохом настроении, вы не заслуживаете меня в хорошем. (с)

Всем спасибо, все свободны.

@темы: Не ворую, а заимствую, С миру по нитке

---

Сейчас как скажу. Сейчас как всем всё скажу! Вот прям сейчас каааак скажу...
Думаю я это обычно. И молчу.
Все мои усилия, попытки договориться, применить какую-то разумную логику или ультиматумы, посоветовать или подтолкнуть, не лезть или просто не отсвечивать - все, блядь, плохо.
И когда в очередной раз получаю по ушам просто за то, что посмела спросить или высказать мнение, думаю - да нахуй оно мне надо было, лезть куда-то и к кому-то?
Все усилия идут прахом. И так мерзко становится на душе, словно надо мной и моими попытками кому-то помочь кривляется и издевается злобный человечек, заведомо знающий, что ему ничего за это не будет.
Совершенно отвратительное чувство несправедливости.
Пора бы к моему возрасту уже переломаться, как с никатиновой ломкой, и перестать соваться туда, куда никому не надо.
Надеюсь, однажды моя попытка станет последней, и мне хватит ума не лезть вообще никогда и ни к кому. Хер его знает, зачем людям общество черствых и эгоистичных тварей, не способных на сочувствие и помощь ближнему, но, походу, веяние времени того отчаянно требует ото всех.
Наверное, оно и к лучшему.

@темы: Один день из жизни, Хреновости

---

Фото из поездки в Няндому

Бункер в Няндоме




Вышитый мне подарок


И еще один такой же


Это я на фоне дота


Сталкер-мутант тоже я


Это. Просто. Радуга.

@темы: Эмоции, Малость, а приятно, кино, вино и фот-говно

---

В силуо своих страхов или желания общаться хоть с кем-то в глубоком детстве, а может, и в силу собственной приспособляемости, я долгое время искренне считала, что могу понять и принять любой стиль общения. Ну, типа, найду общий язык с любым человеком, все дела.
Не найду. Это сто процентов.
Может, забила на желание общаться с кем придется, может, отпала и пожухла моя трепимость и надежды на то, что вот еще чуть-чуть и все вокруг изменятся. Не скажу точно, но уверена, что теперь и впредь люди для меня реально делятся на категории.
Первая и самая распространенная - люди-пробки. Им вечно надо все заткнуть собой, влезтьи дать советов, сколько не унесешь. Иногда среди них бывают ценные.
Вторая - люди-торопыги. У этих аж из-под копыт пыль летит, когда они говорят. Причем, во время своего пассажа и месенджа вокруг никого не слышат, общаются на повышенныхтонах, спокойную речь просто не улавливают и в тишине обычно засыпают нахуй.
Третья категория - люди-старообрядцы. Этих я просто не выношу дольше двух предложений. У них все в стиле дореволюционного общения, частенько разговорная и писменная речь представляют собой набор из усредненных по смыслу выражений, где ни теплое, ни мягкое, ни черное, ни белое не имеют четкой выраженности. Сдержанно и нихуя не понятно по смыслу. А еще они безумно любят архаизмы и вворачивание благодарностей в староанглийском стиле или времен Людовика хз какого. Терпеть это чинное обращение, когда ты общаешься и уже хочешь к сути дела, просто невыносимо и вызывает желание уснуть или сбежать.
Четвертая категория - люди-вахтеры. Ты еще не успел войти в гости, а тебя уже в приказном тоне поставили на коврик, высказали за то, что ты долго и не там разулся, мимоходом прошлись по твоему наряду и тут же забыли, переключившись на другую деталь в тебе и твоей внешности. И пока ты не сдашь этот ЕГЭ, хер с тебя слезут. Очень неприятно, но быстро кончается.

С остальными можно общаться долго и с удоволльствием. С перечисленными категорями тоже можно, но я стараюсь лишний раз не связываться, себе дороже.

@темы: Кто все эти люди?, Размышления, Чо за нахуй?

---

Человеку человек?

Сколько вижу записей в соо и в сети в целом, все ищут друг друга. Пожалуй, сфера знакомств по интересам или для интима онли у нас самая топовая.
И вот никак не могу понять, толи люди пролистывают сообщения через абзац, то ли люди вообще не понимают, что происходит. В одном сообществе подряд можно найти объявления, где указаны одни и те же параметры. И вот что мешает людям познакомиться, не понимаю.
Казалось бы, читай объяву, пишу свою, сравнивай и понимай, что вы ищете друг друга по тем критериям, что сами же и выбрали. Но что-то пошло не так, как говорится, и женщины стали рожать сами.
Увы, в жизни вне интернета происходит то же самое. Люди вроде вместе, а вроде и нет. Никто не пытается даже слушать другого, про слышать и речи не идет. Пустые обидки, глупые принципы, сотворенные родней комплексы детства и юности становятся костями в горле. Да такими прочно поставленными, что не перекусить, не подавиться.
Ну да, бывают случаи, когда люди, прожившие вместе какое-то время, понимают, что не то. Но людей, которые готовы положить на алтарь своего эгоизма возможность любить и быть любимым, ставя во главу угла принцип или глупую обиду на себя же, их я понять не в силах. Ужасает другое. Ужасает то, что я тоже была такой же. И мне в голову не приходило поменять установки в жизни, отстаивая свое эго, личное пространство и точку зрения, попирая и сбрасывая со счетов возможность быть с кем-то.
Я потеряла много времени, прежде чем до меня достучались книжки, фильмы и мой разум.
Хочется сказать людям, что они пожалеют о том, что считали важным отношение к принципам и тому, что там скажут мама, родня или друзья, а не видели того, что, на мой взгляд, главнее чужого мнения о твоей жизни.
Но сказать я этого не могу и не буду говорить. Потому что... Потому что, возможно, таким людям надо пройти через это самим, что-то понять или прожить жизнь в ощущении своей непонятости, одиночестве и вечном чувстве неудовлетворенности собой и своей нереализованности.
У каждого своя судьба, чо уж.

@темы: Кто все эти люди?, Эмоции, Размышления